Аминат ДЖАУБАЕВА                                                                                                                   
Рассказ об Амурби Боташеве не поместился бы на весь газетный номер. Соразмерно сделанному. Но, увы, газета не толстый журнал, следовательно, остается уложиться в   газетные рамки…
Любая родословная, если о чем-то говорит, на мой взгляд, то лишь о том, что взгляды и убеждения не всегда передаются по наследству. Но чем больше общаешься с неординарными людьми, тем больше понимаешь, что приуменьшать, отрицать  духовной эстафеты ни в коем случае нельзя, ибо лучшее, что есть в любом человеке, возникает все-таки не само собой. И лучшее  подтверждение этому – жизнь и судьба Амурби  Боташева, которому в этом году исполнилось бы 70 лет. Исполнилось бы… Не люблю сослагательного наклонения, но Амурби не до жил до своего  юбилея каких-то полтора месяца…
Он родился в 1942 году в ауле Карт-Джурт в семье довольно грамотных по тем временам людей. Рассказ об Амурби Боташеве не поместился бы на весь газетный номер. Соразмерно сделанному. Но, увы, газета не толстый журнал, следовательно, остается уложиться в   газетные рамки…
Любая родословная, если о чем-то говорит, на мой взгляд, то лишь о том, что взгляды и убеждения не всегда передаются по наследству. Но чем больше общаешься с неординарными людьми, тем больше понимаешь, что приуменьшать, отрицать  духовной эстафеты ни в коем случае нельзя, ибо лучшее, что есть в любом человеке, возникает все-таки не само собой. И лучшее  подтверждение этому – жизнь и судьба Амурби  Боташева, которому в этом году исполнилось бы 70 лет. Исполнилось бы… Не люблю сослагательного наклонения, но Амурби не до жил до своего  юбилея каких-то полтора месяца…
Он родился в 1942 году в ауле Карт-Джурт в семье довольно грамотных по тем временам людей. Достаточно сказать, что отец Амурби Абдул состоял в близком родстве с  легендарным Исламом- Карачайлы, Магомедом Хубиевым, Хасанби Хубиевым, который, кстати, был личным врачом генерала царской армии Харламова. Сам Абдул окончил Ставропольскую гимназию, а мать Амурби – Аслий – правнучка основателя аула Верхняя Теберда – окончила мединститут в Махачкале. Так что жизнь Амурби скорее всего началась бы с букваря, а не с посоха  подпаска в горном ауле, но грянул печально известный 1943 год.
На перевале через Волгу по вагонам прокатился слух, что сейчас все вагоны с людьми уйдут под воду, тогда Аслий взяла своего годовалого сына и, положив его в корзину, предварительно укутав, чем могла, продержала ее весь день над водой. Мать страшилась любого звука и в любой момент готова была спустить корзину на воду, лишь бы спасти таким образом своего единственного сына.
Подумать только, сколько иллюзий, сколько немыслимых надежд поддерживают человека  в лихую минуту!
В Киргизии семья попала на поселение в г. Шахтювинск. В 40-е годы в Киргизии, как гласит известная поговорка: “Каждый ворон считал себя соколом, каждый прут считал себя  деревом”, настолько это была выжженная солнцем степь. Юрты, плоские мазанки, арыки с грязной водой. Лютовал тиф. И Аслий не выдержала. Оставив ребенка на попечение родных, начала оказывать медицинскую помощь больным, причем, бесплатно. Героизм этой женщины настолько тронул киргизов, что, когда она умерла, заразившись тифом, проводить ее в последний путь вышел весь город…
В семье Абдула начались траурные  дни. Амурби всего полтора года. Мать кормила его грудью, а теперь что делать? Каких трудов стоило Абдулу вырастить сына, теперь можно только догадываться, но мальчик ни в чем не испытывал недостатка, тем более что отец женился во второй раз, и жена его Байдымат отнеслась к Амурби, как к родному сыну. Но ни добротное пальто, ни заячья шапка, ни сапожки на меху, что было редкостью по тем временам, не  могли скрыть одиночества, сиротства в глазах мальчишки. Кто рос без матери, тот это знает…
Окончив семь классов, Амурби поступил во Фрунзенское медучилище на фармацевтическое отделение. Трудовую деятельность  начал провизором в городе Ош и показал такие знания, что его назначили заведующим аптекой в совхоз “Отуз-Адыр” Карасуйского района Киргизии. А это, должна, заметить, был самый богатый колхоз республики, означающий в переводе “30 холмов”, который славился несметными полями “серебряного поля” хлопчатника, абрикосовыми, вишневыми садами. А еще название совхоза не сходило со страниц газет, потому что здесь строилась самая крупная в Киргизии оросительная система, началось строительство крупнейшего водохранилища на Кара-Унгурсае. Вот так началась юность в 17 лет – зрелая, исполненная жизни, энергии, задора, но  тут в жизни карачаевского народа произошло радостное, долгожданное событие. Народ был реабилитирован и тотчас же засобирался на родину.
Вернувшись на родину, Амурби поступил в Казанский университет на юридический факультет. Почему выбрал юстицию? На этот вопрос отвечал: “Таково было желание отца, который насмотрелся за свою жизнь, как  много несправедливого вокруг. Да и мне хотелось, чтобы закон стал нормой жизни нашего общества”.
Работа в органах прокуратуры начиналась для него в 1970 году. Сначала Боташев – стажер прокуратуры Адыге-Хабльского района, затем помощник прокурора Малокарачаевского района, следователь областной прокуратуры, зам.прокурора Малокарачаевского района, прокурор Малокарачаевского района. Таков его послужной  список. Сухой, но и нескучный. Какой есть.
Я убеждена, что громкими словами надо пользоваться весьма экономно и осторожно. Но о Боташеве можно смело сказать, что он был человеком гениальной одаренности и порядочности, иначе чем объяснить тот факт, что именно он был отобран в состав следственной группы прокуратуры РФ и Генеральной прокуратуры СССР в качестве следователя по особо  важным делам и участвовал  в расследовании таких громких дел, как “ачхой-мартановское”, “узбекское” и другие.
У публициста Выжутовича читаю: “Хлопок. Монокультура, чья безраздельная вотчина – 3 млн. гектаров, строго оберегаемая от вторжения зерновых, кормовых, овощных и прочих “побочных” культур, включая культуру земледелия и человеческих отношений (пять миллионов рублей государственной дотации – такова была ежегодная плата за  хлопковую скособоченность узбекской экономики). Властительница судеб, а их сотни, взрослых и детских, изломаны, принесены в жертву “белому золоту”, из которых избранные чеканили себе звезды на грудь!”
Громкие судебные процессы приоткрыли эту тайну, и именно благодаря таким, как Боташев, дело дошло до суда.  Взятки, поборы, круговая порука в Узбекистане были делом привычным и нескрываемым, потому Амурби стали открыто навещать “ходоки”, причем, играя на его патриотических  чувствах: дескать, твой народ подвергся такому произволу, и если бы не мы, узбеки, казахи, киргизы, каждый второй остался бы лежать в песках Азии, а ты служишь в этой власти.
Но не зря же Гдлян и Любимов собирали бригаду следователей из разных городов страны, в которую вошли мастера своего дела, бесстрашные  и неподкупные, и разворошили узбекский “муравейник”.
Судьба Амурби складывалась непросто, но даже в самые трудные периоды, к примеру, когда рассматривалось кутаисское дело, он оставался верен себе.
– Амурби редко посвящал меня в свои дела, – вспоминает его супруга Светлана Исхаковна, – но про  один случай  из своей практики рассказал. Это было в Кутаиси. Там их группа начала дело круто, – с акул – а не мелких рыбешек. И вот приходят в дом одного самовластного хозяина. Не терпящий возражений, грубый, искушенный в интригах. Человек держится уверенно, потому что в доме ничего не нашли. И тут Амурби обратил внимание на графин, стоящий на столе. Он был по цене мебельного гарнитура. А Амурби, который десять лет занимался этими делами на стороне, уже знал толк в таких вещах. Он  подошел к графину, якобы попить воды, и тут хозяин занервничал. Амурби взял графин  и тут в нем что-то звякнуло. Это был  бриллиант чистейшей воды в 18 каратов – что-то наподобие грецкого ореха. Коллеги долго смеялись потом над Амурби: не мог, мол, потихоньку в карман положить, потом бы поделился с нами. Мне тоже стало смешно, вот только потом стало не до смеха…
Амурби появлялся в доме в три месяца раз, а это был внеочередной отпуск, потому что родилась дочь Ася. Понянчив малышку дня три, уехал обратно в Кутаиси. Через два дня в дверь постучали. Светлана открыла дверь, а на пороге – трое здоровенных мужчин. Один из них с характерным грузинским акцентом спросил: “Говори, женщина, где Амурби?” Светлана схватила и судорожно прижала к себе Асю и пятилетнего племянника… Больше в доме никого не было…
Откуда ей было знать, что тогда ломали человека особо иезуитским способом, не трогая самого, но тронув, испугав жену, мать детей. Светлану не тронули, но напугали до смерти…
Кто сказал, что все дни на земле одинаковы? Есть дни радости, дни печали. Но есть дни, которым нет названия… Это когда тебе страшно за любимого человека, а ты находишься в полном неведении, что с ним, где он. Сколько ж их было таких, тоскливых дней в жизни Светланы, страшно подумать. Ведь муж был не только в Узбекистане, Кутаиси, Чечне, но еще и дважды на Дальнем Востоке со спецзаданием о котором она по сегодняшний день не имеет никакого понятия.
А появлялся как? Мало того, что неожиданно, так либо в кепке-аэродроме, усы – вылитый грузин, либо с бородой, в очках – еврей, да и только. Не только дочки Ася и Фатима, сама Светлана не могла его частенько признать.
После того, как следственная бригада успешно расследовала факты злоупотребления властью бывшего министра внутренних дел Узбекистана Хайдара Яхъяева, Любимов предложил Боташеву возглавить прокуратуру Узбекистана. Боташеву нужна была крупная масштабная работа, на которую он мог претендовать с полным и на то основаниями, и потому он дает согласие, но прежде хочет заручиться согласием семьи, мачехи Байдымат, которую почитал как родную мать до конца своих дней.
Забегая вперед, скажу, что таких предложений было немало, в частности коллега Вильдан Узбеков будет звать его на работу в Мурманск, но Амурби откажется. Возьмут верх геополитические корни. По принципу: “Где родился, там и пригодился”. А может, и надоело жить человеку рядом со смертью, тогда как семья ждет не дождется нежного, любящего мужа и отца? Как говорил Гюго: “Нежность, не высказанная вовремя, может стать жестокостью”.
Принципиальный юрист, Амурби не раз заворачивал неполно расследованные и рассмотренные дела на доработку, а сколько несправедливых приговоров было им опротестовано и вовсе не счесть, говорят коллеги.
Вот только один рассказ коллеги о нем – Зульфы Боташевой, государственного советника юстиции 3 класса.
– Так уж получилось, что впервые о Амурби Боташеве я услышала в начале октября 1981 года на заседании коллегии прокуратуры РСФСР при рассмотрении вопроса о назначении меня на должность первого заместителя прокурора Карачаево-Черкесии. “А старший следователь Амурби Абдулович Боташев вам родственник?” – спросил Николай Семенович Трубин, возглавлявший тогда следствие в органах прокуратуры России, а впоследствии ставший и прокурором РФ и последним Генеральным прокурором СССР. Вопрос естественный, ведь совпадали не только фамилия, но и отчество. Я замешкалась с ответом, вспоминая, но так и не вспомнила, кто такой Амурби Абдулович Боташев. Не успела я ответить, что я его не знаю, видимо, поняв по выражению моего лица, Трубин сказал: “Значит, не родственник”.
Вернувшись домой (я в то время работала председателем Усть-Джегутинского районного народного суда), спросила у следователя прокуратуры о Боташеве, он сказал, что тот работал следователем в прокуратуре Малокарачаевского района, затем в прокуратуре области. На вопрос: “Почему я о нем никогда не слышала?”, – получила ответ, что он в последнее время работает за пределами области в бригадах прокуратур РСФСР и СССР.
Мы познакомились, когда я вышла на работу в прокуратуру, а он вернулся из командировки. Я ему рассказала о разговоре на коллегии, подчеркнув, что если Трубин помнит его, нерусского, по фамилии, имени и отчеству, то он уж точно авторитет нашей прокуратуры и нашей фамилии держит высоко.
Окончив расследование большого хозяйственного дела о хищении в особо крупных размерах, он снова уехал работать в бригаду. На этот раз в Узбекистан. В то время в Узбекистане, параллельно с широко известной бригадой Гдляна-Иванова, работала бригада под руководством старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР Юрия Дмитриевича Любимова. Любимов, уже знавший Боташева по работе в бригаде, поручал ему самые ответственные задания: доклады заместителю Генерального прокурора СССР о продлении сроков следствия и содержания под стражей, допросы основных обвиняемых, которые по понятным причинам содержались под стражей в Москве, в тюрьме КГБ СССР. В одну из таких поездок в Москву Боташеву разрешили заехать на пару дней домой. Уезжая, он зашел ко мне в кабинет и сказал, что в Москве за ним была слежка, либо это организовали подследственные, либо органы КГБ, которые проверяют, нет ли у следователя нежелательных контактов. Он сказал: “Хорошо, если КГБ, а если первые? Я ведь с протоколами допросов ездил в метро, пользовался другим общественным транспортом”. Затем добавил: “Я не мог это сказать дома, сама понимаешь, могу сказать только тебе. Если со мной что случится, чтобы ты знала”.
Многие из огромного количества поощрений по службе получены им за работу в следственных бригадах прокуратуры РСФСР и прокуратуры СССР. Уже будучи в отставке, он одним из первых в КЧР был награжден Генеральным прокурором РФ почетным знаком “За верность закону”.
Оставшийся очень рано без родной матери, он вырос в нормальной семье, любил свою мачеху, называл ее матерью. Но однажды он мне сказал: “Знаешь, я помню, как умерла моя мать. То есть, я не помню, как она умерла, мне было всего полтора года, но помню, как во дворе ее накрыли и унесли”. Какой же острой и большой была эта боль утраты мамы, если она прошла через всю его жизнь.
Амурби Абдулович очень любил свою семью. Кто хотя бы один раз видел его вместе со Светланой Исхаковной, понимал: это любовь. Мне приходилось бывать в их доме и ожидаемо и нежданно. Я не встречала другой хозяйки, которая так быстро, хорошо и красиво могла накрыть стол, быть всегда искренне радушной к друзьям и гостям мужа. При этом Амурби мог позволить себе покрикивать: “Принеси то, подай это”, но стоило Свете посмотреть на него своими огромными красивыми глазами и немного нараспев произнести “Ботааашев”, как он смущался и замолкал. Они вырастили двух прекрасных дочерей, растили внуков. Он иногда ворчал: “Слушай, внуки приехали, ни минуты покоя”. Но в этом ворчании было столько радости и любви. В одну из последних встреч в прокуратуре он похвастался: “Еду в ноябре в Японию, буду сопровождать старшего внука Алана Кипкеева на соревнования по каратэ”. На радость деду, Алан занял третье место в своей весовой категории.
Однажды пожаловался, что ребята подчеркивают, что у него нет сына. Я сказала: “У моего отца три дочери и не было сына, но я ни разу не заметила, чтобы это его как-то задевало. Скажи ребятам, что с продолжением рода у Боташевых на протяжении нескольких тысячелетий нет проблем, а дочерей Бог дает Боташевым для улучшения других родов. Не ты пойдешь к ним просить, а они к тебе придут”. Он засмеялся: “Так им и скажу”.
Последний раз я его видела 8 сентября. Зная, что я не могу выходить из дома, он пришел вместе со Светой меня навестить. Он вошел со словами: “Я же обещал, да и соскучился”. Прощаясь, он посетовал: “Ну почему эта тяжелая болезнь к нам прицепилась?”. Я засмеялась: “Амурби, мы же не можем болеть чепухой”. Он подхватил шутку. Пошутили. Посмеялись. Через шесть дней у меня случился инсульт, а еще через шесть не стало его. Я не смогла поехать, чтобы проститься с ним и проводить в последний путь. Прости, мой дорогой брат и коллега.
Мне трудно что-либо написать после таких теплых и искренних слов Зульфы Боташевой, но и как не написать о том, чему сама была свидетелем.
Однажды я спросила его: “В работе правоохранительных органов, как известно, возможны два подхода, два принципа. Либо неотвратимость наказания и тогда пусть кто-то невиновный попадет за решетку, зато ни один преступник не уйдет от наказания, либо пусть лучше девять виноватых избегут наказания, чем будет несправедливо осужден один невиновный?”
Он ответил: “В Евангелии сказано: “На небесах более радости будет в одном грешнике, нежели в 99 праведниках, не имеющих нужды в покаянии”. А мне ближе другое: “Наказание должно поражать не множественностью, а неотвратимостью”. Это еще из древнего Рима”.
Блюсти букву закона, но при этом видеть за ней человека как пострадавшего, потерпевшего, так и виновного – этого принципа придерживался он сам и требовал этого от других.
Боташев имел и непосредственное отношение к разработке многих законов, потому как помимо профессиональной деятельности являлся неоднократно депутатом Парламента республики. Депутат и прокурор он был просто необходим Парламенту, так как в нем не было в то время опытных и грамотных юристов.
Как-то я спросила, встретив его в Черкесске, и узнав, что он идет в депутаты: “Амурби Абдулович, ни для кого не секрет, что любой предвыборный бедлам съедает колоссальные суммы денег, за которые потом всенародно выбранные депутаты расплачиваются угодными законодательными актами. Естественно, с оставшимися в тени суммодателями. Вас это не смущает?”
– Повода для паники нет, – улыбнулся он. – Я ценю себя очень дорого. Не в смысле денег, а репутации. И потом, как говорят в народе: тот, кто знает, что делать – выигрывает однажды, а тот, кто знает, зачем – всегда. Я знаю, зачем мне это надо.
“Зачем” знают и многие другие. 90-е годы. Политические лидеры, партии одинаково провозглашают идеи национальной исключительности и величия, заявляют о необходимости перекройки границ. И дело шло сразу же за словом. В том, что за черными словами не последовали черные дела – опять-таки немалая заслуга Боташева. А как не вспомнить ГКЧП?
Остаться удобным, когда требовалось быть нужным, в это смутное время Боташев опять-таки не смог. В результате машину, в которой он возвращался домой в Учкекен из Черкесска с единомышленниками, обстреляли в районе села Терезе сотрудники (!) Малокарачаевского РОВД. Это нонсенс, но это тот случай, когда не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда этот факт, как и многие другие, в частности, нападение на депутата горсовета Полубояренко, расклеивавшего листовки с Указом Ельцина, стали известны общественности, она, как и сама милиция, горой стоявшая тогда за своего шефа, проснулась от летаргического сна и поняла глубинную опасность произошедшего переворота.
Пережив тяжелый виток истории, точнее, помог многим пережить его, Амурби возвращается к основной работе. Только на этот раз это адвокатура. Дышать стало легче, но и работы прибавилось. После помощи адвоката Боташева многим возвращается свобода и даже доброе имя. Но вскоре он отказывается от уголовных дел и берется за арбитражные, не потому что они считаются чем-то унылым и рутинным в отличие от скандальных уголовных, нет. Просто он дважды попадал в больницу с предынфарктным состоянием, а затем перенес и инфаркт. В мае прошлого года Амурби, к великому сожалению старых, больных людей, которым он по мере возможности помогал бесплатно, оставил работу.
Как прокурора, адвоката Амурби в районе и в республике знали очень многие. А как человека – очень мало. Между тем, это была на редкость светлая личность. В его манерах вести себя, его интеллигентном отношении к людям, семье, жене – в этом столько было мужского благородства, столько духовного здоровья.
Под стать супругу и жена – Светлана Магометова. Окончив Фрунзенский политехнический институт, она 14 лет проработала в профкоме завода “Элия”, затем начальником управления труда и социального развития Малокарачаевского района. У супругов очень много друзей, потому что они понимают, здесь умеют отделять служебное от личного, и что с ними можно дружить. К примеру, с Амурби нельзя было вступить в сговор против кого-либо, даже собственной жене, настолько он не терпел пошлости и цинизма…
– Я не смогу остаться одна в этом доме, где все сделано его руками, где под окном будет шуметь и плакать сад, посаженный его руками, – плачет Светлана, – заберу библиотеку, – одну библиотеку – и уеду к дочерям (Фатима живет в Новгороде, Ася – в Черкесске, у Амурби – четверо внуков).
Она выходит, плача из комнаты, и в этот момент я вижу, как со стола падает фотография Амурби, приготовленная для статьи Светланой. Обернувшись на шелест, я замерла, как от острой сердечной боли, и в голове мелькнула сумасшедшая мысль: а может, фотографию подтолкнуло касание чьих-то незримых крыл, чьих-то витающих в воздухе мыслей? Точно они хотели о чем-то сказать, о чем-то попросить. Например, не оставляй, моя родная, наш с такой любовью построенный дом…
“Сгорел” Амурби буквально за год от рака легких. Светлана и дочери отвезли его в Израиль, объездили всех именитых в стране врачей, всех знахарей, но все было тщетно. Я не знаю, о чем думал этот мужественный человек, болело ли сердце у него непереносимой болью и сожалением об утраченном счастье жить на земле, любить других и быть любимым ими, но он, говорят, до последней минуты шутил с детьми, играл с внуками, не сводя при этом глаз с любимой и верной жены.
– А о чем мне думалось в эти последние минуты, повторить нельзя, – сказала на прощание Светлана. – Есть такие моменты, которые мысленно и даже приблизительно повторить нельзя. Невозможно.