В наш век бурного технического прогресса, который сопровождается все большей урбанизацией и отдалением человека от природы, наблюдается своего рода ностальгия по тем патриархальным временам, когда девственный ландшафт был в одинаковой степени родным домом и людям, и животным. Моему герою Рамазану Ардуханову ностальгировать не приходится, хотя в руках у него накрученный смартфон, на стене дома “тарелка”, в доме полно всяческой аппаратуры и т. д. Дело в том, что живет Рамазан в Учкулане, здесь же родились и выросли его родители Кулизар и Курманбий. Отец все больше в торговле подвизался, а мать воспитывала десятерых детей, двое из которых, к сожалению, умерли, и одновременно работала. Пекла хлеб, кухарила в школе.
– Не могу вспомнить ни единого дня, когда бы я видел, когда мать ложится спать или когда она встает, – вспоминает Рамазан. – Хочешь пожалеть ее как-то, помочь, встать, к примеру, до петухов, растопить печь – мы все шестеро братьев ее обожали – она же в ответ лишь смеется: “Дождешься от вас, хотя не мешало бы знать, кто поздно встает, тот не видит рассветов, нельзя же одними закатами жить”.

В наш век бурного технического прогресса, который сопровождается все большей урбанизацией и отдалением человека от природы, наблюдается своего рода ностальгия по тем патриархальным временам, когда девственный ландшафт был в одинаковой степени родным домом и людям, и животным. Моему герою Рамазану Ардуханову ностальгировать не приходится, хотя в руках у него накрученный смартфон, на стене дома “тарелка”, в доме полно всяческой аппаратуры и т. д. Дело в том, что живет Рамазан в Учкулане, здесь же родились и выросли его родители Кулизар и Курманбий. Отец все больше в торговле подвизался, а мать воспитывала десятерых детей, двое из которых, к сожалению, умерли, и одновременно работала. Пекла хлеб, кухарила в школе.
– Не могу вспомнить ни единого дня, когда бы я видел, когда мать ложится спать или когда она встает, – вспоминает Рамазан. – Хочешь пожалеть ее как-то, помочь, встать, к примеру, до петухов, растопить печь – мы все шестеро братьев ее обожали – она же в ответ лишь смеется: “Дождешься от вас, хотя не мешало бы знать, кто поздно встает, тот не видит рассветов, нельзя же одними закатами жить”.

Многие родители стараются сплавить своих детей в город, почему-то уверовав, что там труд легче, хлеб слаще, а жизнь лучше. Мудрая же Кулизар, напротив, хотела только одного, чтобы вся большая ее семья жила рядом, в Учкулане.
Спору нет, в крикет на лужайке в Учкулане не поиграешь, на велосипедах, выделывая головоломные трюки на узких улицах, не погоняешь, в ресторан не сходишь, но зато ты до упаду можешь носиться на лошади, меряться силой со сверстниками, в обе стороны, насколько хватает взгляда, любоваться горами, скалами, с которых можно спуститься на лыжах.
Нет, не подумайте, что мой рассказ будет о спортсмене Ардуханове. О фермере Ардуханове. Дело в том, что когда братья Ардухановы все выучились, получили образование, то подались кто куда. Старший брат Энвер, к примеру, подался в политику, а Рамазан остался в родном ауле, заявив, что “нет города лучше нашего аула”, создал десять лет назад крестьянско-фермерское хозяйство и назвал его в честь первенца “Таулан” (сын нынче – студент СКГГТА).
– Рамазан всегда был немного бунтовщиком и находил ответы даже тогда, когда другие говорили, что ответов нет, – рассказывает Энвер. – Вспомните, десять лет тому назад рассчитывать на поддержку государства сельхозпроизводителям приходилось очень трудно. Не в последнюю очередь потому, что в фермеры ринулись люди, не имеющие никакого отношения к земле. Их тянули туда, да, впрочем, и сегодня тянут все те же беспроцентные кредиты, другие всевозможные льготы, но деньги уходили на разные цели, словно в песок. Это было как на китайской тележке: кто успел, кто смог, кто выбил – тот сел, не успел – вези… Брат рискнул и не прогадал…
– Хозяйство у меня большое – в нем стадо овец, коров, есть косяк лошадей, ослы, если хотите. Летом стада в горах, зимой спускаются на зимние фермы в Джазлык. И там, и здесь не старые скотные дворы, а добротные помещения, – рассказывает Рамазан.
– Но на всю живность сена не напасешься. Летом, понятное дело, она в горах пасется. А зимой как быть с ней? Точнее с весенней бескормицей?
– Приезжайте в июле-августе и увидите: здесь отличное луговое разнотравье. Такой корм, сами понимаете, растить не надо, только косить, высушить и сметать в стога, чтобы затем зимней порой доставить их к скотным дворам и сеновалам. Так что, бескормица по весне нам не грозит. И думаю, если бы так поступали все, то наверняка не губили бы для заготовки хвои ценные еловые леса.
То, что это не пустые слова, можно было убедиться по дороге на Даут. Едем на летний кош Рамазана в Эпчик. И во владениях фермера стоят стога, причем не просто поставленные на небольших полянах, а аккуратно огороженные от потравы жердями.
Мы доезжаем до коша. Он высоко в горах. Ну, думаю, сейчас увижу, как говорил Остап Бендер в “12 стульях”: альпийское нищенство – святое дело. Но нет, все на редкость аккуратно, добротно, чисто. В дальнем углу усадьбы пасутся коровы с колокольчиками на шее, на бревнах лежит конская упряжь, рядом глазастые молочные жеребята.
Собак, как и водится, несколько. Крупные, лохматые, спокойно лежат. А псина – так себе – с руковицу, но ярости в ней, хоть стой, хоть падай…
– Рамазан, молочное фермерство – это бизнес, потому некоторых коров, говорят люди знающие, легче пустить под нож, чем содержать.
– Этот теленок родился в один день с моей дочкой, – отвечает Рамазан, указывая на большеголовую корову, – как вы думаете, я смогу ее отправить на бойню, даже если она будет яловой? А молоко и его производные – сыр, сметана, творог, а также мясо – и есть производимая нами продукция. Также продаем телят.
– Рамазан, я вот слышала от стариков, что раньше в Учкуланском ущелье пасти скотину было одно удовольствие, дескать, она не спеша бродила, подолгу стояла, неподвижно устремив на дорогу, людей, задумчивые взгляды. Пастухов не было – ведь животному все равно никуда было не уйти и некого бояться.
– Прошли те времена. Нынче пасти скотину – гораздо труднее, хлопотнее, рискованнее, чем откармливать. Когда и как напоить скотину – вообще залог успеха.
– Рискованнее, потому что медведи водятся? Наделали же они шуму в позапрошлом году.
– Медведь – самое миролюбивое существо. Куда опасней двуногие твари. Здесь можно не только подстрелить медведя, тура, поймать радужную форель, но и попутно угнать чужой скот.
Тут к нам подошел родственник Рамазана и стал звать отобедать.
– Нет-нет! – запротестовала я, потерявшая на жаре всякий интерес к еде, – если можно, только сусаба.
– Не можно, а нужно, – сказал, как отрубил, Рамазан. – Если человек состоит из воды на 70 процентов, как утверждают специалисты, то реки, речки, родники Учкуланского ущелья – чистейший бальзам. Вода высшей пробы. Если бы видели, как ее пьют лошади, фыркая от удовольствия, зажмуривая глаза от счастья…
– Раз уж заговорили о лошадях. Понимаю, содержать овец, коров – это выгодно. А лошадь? Мы же не в Казахстане, не в Башкирии живем, где конина – деликатес…
– В ауле редко встретишь лошадей, не оправдывающих затрат на содержание. Только в горах мало ли мелкой работы, где техника просто неэффективна. И только неразумный хозяин может избавиться от лошади, как от лишней заботы. Мой отец всегда говорил: хороший хозяин тот, кто помогает тем, кто вокруг него, дает возможность существовать достойно. Вот и мои лошади многим помогают вспахать приусадебные участки. И это, как говорится, две большие разницы, потому что после трактора остаются невспаханные закройки, поломанные деревья, заборы и так далее.
– Один сатирик сказал: организм, ослабленный потреблением мяса, не может бороться с инфекцией. Не злоупотреблять мясом на фермах в горах, видимо, никак не получается.
– Мясо у нас в основном для гостей. А гости не переводятся, так что, судите сами. Хотя… В наших горах полно малины, черники, щавеля, подорожника. Мои дети, когда приезжают на кош, ягоды ведрами собирают…
– Работа семьями, я так поняла, – здесь не в диковинку.
– Так надежно, – поясняет Ардуханов, – если один отлучится, другому можно смело доверить стадо. Так и у нас, когда надо, меня подменяет Энвер, занят Магомед – он заместитель генерального директора БСК, спешит на помощь Ислам со своим сыном Шамилем и т. д.
То, что главное его богатство – семья, чувствуется по всему. И все в ней ощущают надежное и крепкое плечо отца.
Почему именно плечо отца, я узнаю потом от Энвера. Оказывается, у Рамазана три года назад умерла жена. Это потрясение обесцветило для него все, что есть вокруг, а все мысли свело к горьким вопросам: “Как же так: была и нету? Почему? И как я буду воспитывать один троих детей? Сумею ли?”
Сумел. Справился. На помощь пришли опять-таки братья. Старший сын – студент, младшие – Зухра-девятиклассница и шестилетний Руслан – в семье брата, когда отец в отъезде.
Рамазан не только не опустил рук, а думает о том, что, поскольку зависимости от сырьевого фактора у него нет (его органические продукты – сыр, творог и т. д. – нарасхват), то, если бы было куда сдавать продукцию, еще увеличил бы производство, и цены бы его не отплясывали покруче цен на икру, как в некоторых регионах.
Вот на такой оптимистической ноте закончилась наша беседа с фермером Рамазаном Ардухановым.