Впервые мне довелось писать об этом человеке несколько лет назад. Тогда мы и познакомились с Иваном Григорьевичем Диваковым – простым солдатом Великой Отечественной, одним из миллионов других, попавших в горнило грозного лихолетья, но не сломленных выпавшей на их долю участью.
В семью Диваковых война ворвалась сразу и надолго. В июне 1941-го на фронт ушел отец, за плечами которого уже было участие в гражданской. Обе войны Григорий Диваков крутил баранку, подвозя на передовую снаряды и другие грузы. В апреле 1943-го жена и четверо детей получили от него последнее письмо. “Привет со ст. Крымской. Я в стрелковом маршевом батальоне чернофлотцев при фронте, ожидаем приказа вперед». – сообщали бледные строки в треугольной солдатской весточке. И больше писем уже не было. «Пропал без вести» – сообщили из управления по учету потерь спустя год после Победы. Осиротевшая без кормильца семья ждала его, вопреки всему, но он так и не возвратился.

Впервые мне довелось писать об этом человеке несколько лет назад. Тогда мы и познакомились с Иваном Григорьевичем Диваковым – простым солдатом Великой Отечественной, одним из миллионов других, попавших в горнило грозного лихолетья, но не сломленных выпавшей на их долю участью.
В семью Диваковых война ворвалась сразу и надолго. В июне 1941-го на фронт ушел отец, за плечами которого уже было участие в гражданской. Обе войны Григорий Диваков крутил баранку, подвозя на передовую снаряды и другие грузы. В апреле 1943-го жена и четверо детей получили от него последнее письмо. “Привет со ст. Крымской. Я в стрелковом маршевом батальоне чернофлотцев при фронте, ожидаем приказа вперед». – сообщали бледные строки в треугольной солдатской весточке. И больше писем уже не было. «Пропал без вести» – сообщили из управления по учету потерь спустя год после Победы. Осиротевшая без кормильца семья ждала его, вопреки всему, но он так и не возвратился.

А в 1944-м был мобилизован 17-летний сын Григория – Иван. Он ушел воевать, оставив семью в построенном своими руками доме, а не в гиблой землянке, и пообещал сестрам и матери обязательно выжить и вернуться.
Семнадцать за плечами для той поры – почти взрослость. И умел Иван Диваков к тому времени уже немало. В наследство от отца достались такие качества, как рассудительность, сноровка, хозяйская жилка. В том числе, и водительский талант. Попав в 68-й отдельный автополк из подмосковного сортировочного подразделения, Иван исколесил немало дорог – от Бреста до Германии.
И везде, куда бы ни забросила его военная судьба, Диваков старался остаться самим собой, не струсить и не предать, не подвести своих товарищей, оправдать доверие командиров. И не было это чем-то, навеянным извне, плодом философских размышлений (какая там к черту философия в 17 лет на фронтовых перекрестках?), просто иначе он и не смог бы – так был воспитан. Ответственный и безотказный, он брался за то, что другим было не под силу, «видно руки из нужного места выросли», по его собственному признанию.
Кашеварил для солдат и командиров, да так, что даже многие военачальники просили добавки. Причем, готовить учился уже на фронте. Самым первым блюдом собственного приготовления стали тогда макароны из «сухпая», которые он «сварганил» вскорости после призыва на фронт. О пропорциях Иван имел тогда весьма слабое представление, поэтому с количеством промахнулся и затем долго боролся с ползущими из котелка макаронами. Урок пошел впрок, и впоследствии Диваков мастерски справлялся не только с кашами и похлебками, но и с более сложными блюдами.
Был он и парикмахером. Как-то, вконец заросший боец обратился к Ивану с просьбой как-нибудь подстричь торчащие «лохмы», снабдив его для этой цели трофейными ножницами. Результат оказался вполне приемлемым, и вскоре к Дивакову потянулись другие «лохмачи», слезно моля избавить их от излишней растительности. Приходили начальники из соседних частей, а рядовые проникали сквозь проделанный для этой цели лаз под забором. И хоть бурчал молодой солдат, что он, дескать, не цирюльник, но все же вновь и вновь брал в руки трофейный инструмент и наводил порядок на очередной голове.
Помогал, где мог, и по строительной части. Но, конечно же, главной его обязанностью были машины. Самые разнообразные – легковые и грузовые, свои и трофейные, немецкие. В каких только автомобилях ему не пришлось покрутить баранку, покопаться в ходовой части. Он изъездил всю Германию, знал все дороги, а за руль приходилось садиться в любое время суток- приказ есть приказ.
 Домой матери командование слало благодарности и в военное время и после. Сообщало, что Иван «является отличником боевой и политической подготовки, заслуженно пользуется авторитетом среди всего личного состава и товарищей по службе, а также честно и добросовестно, выполняет свой воинский долг перед Родиной. Его машина всегда стоит чистая и готовая в любую минуту в рейс»…
Сейчас об этом времени напоминают многочисленные фото в стареньком альбоме, который Иван Григорьевич частенько листает не разгибающимися от долгих лет вождения пальцами.
Свое обещание семье – вернуться живым – Диваков сдержал, правда, дорога к дому оказалась длиной в целых семь лет. И хотя за эти годы ему не раз, по решению командования, выпадала счастливая возможность кратковременной побывки, добрался Иван к родному порогу лишь в 1951 году. Добросовестно несущего службу солдата звали неоднократно остаться в армии, но он отказался.
Вернувшись домой, трудился то тут, то там. Через три года похоронил мать. Женился, родились сыновья. Сначала – старший, потом двое младших – близнецов. От работы Иван Григорьевич не бежал, брался за все, что подворачивалось. Почти сорок лет добросовестно отработал на гормолзаводе. Возил молоко в 12-тонной цистерне. И всегда его машина была в идеальном состоянии. Учил других как у себя на предприятии, так и просто – где случалось.
– Бывало, по дороге встретишь иной раз застрявший автомобиль, как тут не помочь. Останавливался, чинил, а потом эти водители узнавали меня и еще благодарили, да разве всех упомнишь, – говорит Диваков.
Был он и депутатом четырех созывов, много лет «висел» на Доске почета предприятия. После ухода с завода еще семь лет работал водителем в бюро по трудоустройству населения – упросили, не смог отказать. Нажил целый «букет» профессиональных заболеваний, с которыми теперь борется с переменным успехом, как сам об этом шутит.
Иван Григорьевич и сегодня в строю. Уже в мирном, гражданском, но все равно по-солдатски ответственно и педантично относится ко всему, будь-то огородные хлопоты, домашние заботы или другие дела. В доме – идеальная чистота. На грядках – образцовый порядок, всему свое место. Все выращенное в огороде щедро раздает детям, внукам и правнукам, соседям и просто добрым людям. Искренне рад всем, кто заходит в гости проведать старика. И без угощения никогда не выпустит – супы и каши у него по-прежнему выходят вкусными и наваристыми.
Частенько вспоминает военные годы, пережитое и прожитое. По большей части разные интересные истории: где побывал, что видел, пока крутил баранку. Тяжелыми воспоминаниями почти не делится, лишь повторяет, как присказку: «Один Бог знает, как тяжко было порой».
Горькие слова вырываются, когда речь заходит о пропавшем без вести отце, безвременно и трагично погибшем в Чечне сыне, покойной жене Марии. Их ему не хватает, о них ноет сердце бессонными ночами. И несет он эту память словно тяжкую ношу, как в юности, на войне, когда вставали в строй за себя и за того парня…
Так, вопреки возрасту и самочувствию, борясь с болезнями и недугами, солдат Отечественной войны Иван Диваков каждый день «впечатывается» в эту жизнь добрыми поступками. И уж кому-кому, а ему точно никогда не будет больно и стыдно за бесцельно прожитые годы, потому что живет он их полноценно, принимая каждую минуту как дар божий.