Опытные коллеги говорят: лучше плохие чернила, чем хорошая память. Не было и не могло быть у молоденького паренька Сулеймана Салпагарова из Учкекена с собой на фронте ни чернил, ни записных книжек, а вот, поди ж ты, память сохранила многое…
Сулейман родился в 1921 году в Учкулане. Отец Юсуф был животноводом. Мама…Китай умерла, когда мальчишке было всего пять лет. Смерть самая нелепая, самая неожиданная – от укуса бешеной собаки, спастись от последствий которого в те далекие годы было нереально. Отец стал для детей всем – и матерью и другом. И даже Сулеймана в армию собирал сам, причем, как это бывает частенько, самым нелепым образом: домашний сыр, горячие хычины и теплые носки лежали в рюкзаке по соседству, завернутые в одну чистую холщовую тряпицу…
До демобилизации оставалось всего ничего, когда страну облетел голос Левитана: «Сегодня на рассвете германские войска атаковали нашу границу по фронту от Черного до Балтийского моря…»
В народе говорят: думы за горой, а смерть за спиной. Враг действительно разошелся не на шутку. Ведь что такое было первый месяц войны? Тяжелые оборонительные бои у западной границы, первые десятки километров оставленной территории. Дороги, забитые артиллерией, машинами, повозками беженцев…

Опытные коллеги говорят: лучше плохие чернила, чем хорошая память. Не было и не могло быть у молоденького паренька Сулеймана Салпагарова из Учкекена с собой на фронте ни чернил, ни записных книжек, а вот, поди ж ты, память сохранила многое…
Сулейман родился в 1921 году в Учкулане. Отец Юсуф был животноводом. Мама…Китай умерла, когда мальчишке было всего пять лет. Смерть самая нелепая, самая неожиданная – от укуса бешеной собаки, спастись от последствий которого в те далекие годы было нереально. Отец стал для детей всем – и матерью и другом. И даже Сулеймана в армию собирал сам, причем, как это бывает частенько, самым нелепым образом: домашний сыр, горячие хычины и теплые носки лежали в рюкзаке по соседству, завернутые в одну чистую холщовую тряпицу…
До демобилизации оставалось всего ничего, когда страну облетел голос Левитана: «Сегодня на рассвете германские войска атаковали нашу границу по фронту от Черного до Балтийского моря…»
В народе говорят: думы за горой, а смерть за спиной. Враг действительно разошелся не на шутку. Ведь что такое было первый месяц войны? Тяжелые оборонительные бои у западной границы, первые десятки километров оставленной территории. Дороги, забитые артиллерией, машинами, повозками беженцев…

Сулейман по разнарядке попадает в 140-ю стрелковую дивизию, которая так же отступает, но отступает, ожесточенно огрызаясь. Казалось бы, совсем молодые пацаны, кому – 18, кому – 20, но никто не проявил малодушия либо уныния в самые, казалось бы, критические моменты. А их было немало. Во всяком случае, с октября по апрель 1942 года Сулейман и его товарищи испытали немало военного лиха…
В апреле 1942-го Сулеймана отправляют в авиаучилище учиться на радиста-телеграфиста. Казалась бы, за спиной у парня всего семь классов образования и ему будет неимоверно трудно постигать военную науку, но нет, на удивление всем, он быстро разобрался в тайнах беспроволочной связи, схемах приемно-передаточного устройства…
Буквально через месяц Салпагарова с группой солдат направляют в 226-ю стрелковую дивизию. Когда в дивизии увидели группу пополнения, лица солдат осветились радостью. Сулейману стало ясно, что здесь, на позициях дивизии, каждый человек на счету.
Не то что на счету, знакомиться было некогда. В первый же день прибытия под деревней Изочи завязался бой, да такой, про который фронтовой поэт написал: «За пулемет он прилег юнцом, поднялся мужчиной с бородой…»
В армии Сулейман охотно возился с оружием. Оружие он не просто уважал, а готов был возиться с ним часами. Салпагаров разбирал пулемет с закрытыми глазами и вслепую же собирал. И на фронте он рад бы проводить дни и ночи на пулеметной точке, но нет, отныне на первом месте – рация. И он это почти 20-килограммовое снаряжение практически не выпускает из рук. Он выходит на связь отовсюду – из окопов, дотов, дзотов, землянок в три наката, корректирует огонь в лесу, на мосту… Но когда наступал нужный момент, Салпагаров из радиста моментально превращался в пулеметчика, в санитара, в разведчика…
Осень 1942-го. Идут бои за Воронеж. Линия фронта разделила город поровну. На половине, занятой врагом, горят заводы – авиационный, вагоноремонтный… При виде этого наши солдаты заходятся от негодования и рвутся в бой с удвоенной силой. На помощь приходят 159-я стрелковая дивизия, полностью состоящая из уральцев, и партизанские отряды, которых в воронежских краях насчитывалось более ста, и ситуация меняется кардинальным образом.
– Мы были совсем дети, когда слушали рассказы отца, – говорит его дочь Написат Арасулова, – но мне отчетливо запомнилось то, как он заболел в окопе…
Это была опять-таки осень 1942 года. В боях за маленькую деревеньку под Воронежем бойцы 226-й дивизии долго сидели в окопах. С неба лилась дождевая вода, со стен траншей болотная, из-под ног просачивалась родниковая. По ходам сообщения бойцы, а в особенности Салпагаров со своим «инструментом», передвигались больше на локтях, чем на ногах, и поэтому, выбравшись из траншеи, многие без посторонней помощи не могли и шага пройти. У Салпагарова не то что ноги, отекшие пальцы его неделю не слушались…
В боях на Белгородском и Россошанском направлении Салпагаров ходит с разведчиками в разведку, дежурит в боевом охранении с мордвином Чумаковым и дружбу эту впоследствии пронесет через годы…
Зима 1943-го не только милосердно укрыла снежными бинтами глубокие раны искромсанной украинской земли, но и сковала многие реки льдом, способным выдержать любую грузовую машину. Вот только Днепр оказался ей не под силу. Но до Днепра солдат не дошел. В одном из боев в районе Мнево Салпагаров был тяжело ранен. Обливаясь кровью, он вышел из боя и по дороге в санбат прилег, обессилев, на краю оврага, чтобы набраться сил. Очень хотелось пить, но воды во фляжке не было. Ни глотка. И жажда стала похожей на боль…
– Братцы, вот же он, живой! – вскоре услышал над собой сквозь тяжелый, похожий на смерть, сон Сулейман голос Чумакова. В прифронтовом госпитале Салпагарова сразу же взяли «на стол» – бедро было разворочено донельзя. Со стены походной операционной на него смотрела женщина с большими, тревожными глазами: «Родина – мать зовет!». Сулейману вдруг показалось, что это глаза, лицо его матери, таинственное и прекрасное уразумение которой, как самого святого, в его душе жило всегда…
Потом он долго будет кочевать по больничным койкам разных госпиталей и ощущать присутствие матери ночью возле себя… Ощущение того, что она склоняется над ним, гладит его волосы, пылающий лоб…
Салпагаров еще повоюет, но совсем чуть-чуть, в июне1945 года демобилизуется, вот только глаза солдата, горевшие совсем недавно страстью самой решительной борьбы, вдруг подернутся сумраком, будто угли пеплом. Потому что едет не на родной Кавказ, а на чужбину искать родных, от которых уже третий год ни слуху ни духу…
Родных Сулейман найдет в Киргизии. Узнает всю правду о депортации, так называемых ее причинах и… Уважение к Сталину, к советской власти выпадет из него, как монета из дырявого кармана. Отныне его передергивает, когда он слышит: «Сам» приказал, «Хозяин» сказал…» Кажется, что расстояние между 42-м, когда он, отрываясь от наушников, кричал: «Вперед, за Родину!», «Вперед, за Сталина!», и июнем 45-го равняется нескольким световым годам…
Но думать об этом постоянно нельзя, надо работать, работать и работать, сконцентрировать каждую частицу своего существа на выживании в песках Азии своей семьи, своего народа… А это далеко не легкий труд, в краях, где летом марево плавится над домами, дрожа жарким, расплавленным воздухом, как слеза, а зимой махровое бельмо изморози так покрывает стекла, что света белого не видно…
Но выжили. Выстояли. И вот долгожданный 1957 год. Карачаевцы возвращаются на историческую родину. Давней жизнью, чем-то затерянным в вечности, повеяло на Сулеймана: родные луга, горы, охваченные майской зеленью, еще не поднявшейся в рост, но уже загустевшие плотным подсадом травы, не качались пока волнами травостоя, даже не шумели гомоном живности, но мудро приумолкли, глядя, с каким мужеством и нежностью ступают на родную землю, по которой так истосковались на чужбине, исстрадавшиеся люди…
Семьей Сулейман обзавелся на родине. Его избранницей станет красивая, добрая девушка Мариям, которая подарит ему пятерых детей – три сына и две дочери.
Переехав из Учкулана в село Знаменку, Салпагаров занялся тем, что ему представлялось верным и надежным – работой на земле. И скоро, очень скоро за время работы в колхозе им. Красных партизан ко многим боевым медалям, как-то медаль «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и другие, добавятся еще трудовые: «Ударник 9-ой пятилетки», «Ветеран труда», целый сонм почетных грамот… Живые картины его добрых дел можно и сегодня увидеть в селе Знаменском – это отремонтированные крыши домов старых одиноких людей, это крытый зерноток, в строительстве которого в свое время он принимал самое активное участие и в котором потом от больших ворохов зерна светились чистота и солнце…
Да разве все перечислишь? Проще сказать, это был надежный во всех отношениях человек, добрый человек, который мог делиться со всеми и всем. Такие, как он, о себе не думают, говорили о нем в селе – и это правда. Бросив в земли колхоза им. Красных партизан первое зерно, он бросил в эту землю вечный якорь. Сулейман Юсуфович ушел из жизни в 1981 году, а в Знаменке до сих пор живут его дети и внуки…

НА СНИМКЕ: Сулейман САЛПАГАРОВ.
Фото из семейного архива.