С кавалером ордена Ленина Хауа Хасановной Кубановой волей случая я встретилась второй раз. Первый раз даже не помню когда, наверное, лет 20 назад. Но она вспомнила меня моментально и даже назвала по фамилии. И сейчас, и тогда, помню, меня удивил ее великолепный русский язык. Ей – 80 лет, а она спокойно читает газеты «День республики» и «Карачай», и под подушкой всегда книга.
Хауа Хасановна начала работать в совхозе «Учкекенский» со дня его основания – сначала дояркой, затем заведующей фермой. Оттуда и на пенсию вышла. Вот только пенсионер из нее не вышел. Если для других ее сверстниц заслуженный отдых стал желанной порой жизни, то для Кубановой – смертельной мукой. Вот и попросилась Хауа Хасановна вновь на работу, чему руководство племсовхоза несказанно обрадовалось и тут же предоставило ей в распоряжение двенадцать коров – этакую мини-ферму. Скажу прямо, тогда, в бытность колхозов и совхозов, на иную ферму, не в хлев, а именно в жилое помещение, зайдешь и долго будешь гадать, что находится под многолетним слоем грязи – то ли бетон, то ли половицы, то ли земля. А у нее санитарная чистота – не в комнате, нет, в хлеву…

С кавалером ордена Ленина Хауа Хасановной Кубановой волей случая я встретилась второй раз. Первый раз даже не помню когда, наверное, лет 20 назад. Но она вспомнила меня моментально и даже назвала по фамилии. И сейчас, и тогда, помню, меня удивил ее великолепный русский язык. Ей – 80 лет, а она спокойно читает газеты «День республики» и «Карачай», и под подушкой всегда книга.
Хауа Хасановна начала работать в совхозе «Учкекенский» со дня его основания – сначала дояркой, затем заведующей фермой. Оттуда и на пенсию вышла. Вот только пенсионер из нее не вышел. Если для других ее сверстниц заслуженный отдых стал желанной порой жизни, то для Кубановой – смертельной мукой. Вот и попросилась Хауа Хасановна вновь на работу, чему руководство племсовхоза несказанно обрадовалось и тут же предоставило ей в распоряжение двенадцать коров – этакую мини-ферму. Скажу прямо, тогда, в бытность колхозов и совхозов, на иную ферму, не в хлев, а именно в жилое помещение, зайдешь и долго будешь гадать, что находится под многолетним слоем грязи – то ли бетон, то ли половицы, то ли земля. А у нее санитарная чистота – не в комнате, нет, в хлеву…

– Хауа Хасановна, как вы умудрялись держать все в такой чистоте?
– Были любящие сестры, всегда готовые прийти на помощь: Аминат, Лейла… Мы ведь еще в Средней Азии сиротами остались, брат Ахмат тогда грудным малышом был. Но мы не дали ему умереть, выходили и прощальных слов матери не забыли и не забудем никогда. Она говорила: «Никогда не теряйте своего достоинства – дом, двор держите в чистоте, как и свои помыслы, одежду, лицо…» Словом, все по Чехову, только на карачаевском языке…
Достоинство… За далью лет тускнеет значение этого слова. В суете будней мы все реже произносим, вспоминаем его, становясь расчетливыми, меркантильными. Зато все чаще общаемся не человек с человеком, а с «нужными людьми», заискиваем с сильными, в упор не замечая скромных и исполнительных. Таких, как Хауа Хасановна.
– Хауа Хасановна, а сколько директоров поменялось в совхозе за годы вашей работы?
– Ой, их было немало. Сослан Семенов, Салис Борлаков, Хасан Байрамуков… Хасана Чочаковича, его доброе отношение к себе не забуду никогда.
В одно время Хауа Хасановна приболела. Да так сильно, что врачи почти махнули на нее рукой. Но она – не без моральной и материальной поддержки Байрамукова, кстати, вознамерившегося было уже везти ее в Москву, к столичным светилам медицины, – обжаловала приговор медиков и не только вышла на работу, но даже решила построить себе маленький, аккуратненький домик, дабы не отвлекали невеселые мысли. Строила долго, не успела… В один из дней к базу, где она работала, подъехали молодые ребята и завели малозначительный разговор о том о сем. А когда они уехали и Хауа Хасановна спустя некоторое время зашла в дом, то он – ее дом – встретил ее без дверей и батарей. Пока одни молодцы отвлекали, другие вынесли все, что могли.
Писать заявление в милицию Кубанова не стала, сочла напрасным трудом. Возиться дальше с домом – тоже.
– Но почему? Сами же говорите, что Хасан Чочакович во всем вам помогал, вот и с домом бы помог.
– Сколько же можно было пользоваться его добротой? А я была, можно сказать, нищей. Вспомните 90-е. Пенсия мизерная, да и получали с перебоями. Я потому говорю о деньгах, что знаю обманчивую силу этого дьявола. Он и толкал молодежь на преступления. В 1960 году, когда я начала работать в совхозе, про воров почти не слышали. Замков на дверях не водилось. В страдную пору щеколду на дужку накинешь – вот тебе и запор. Квартиру я в конце концов получила, но отдала младшей сестре, а сама с другой сестрой перебралась жить к племяннику Умару, сыну брата Ахмата. Он окончил физмат в Карачаевске, аспирантуру, но это не мешает ему держать скот, тем более что все заботы по хозяйству мы взяли на себя.
– Еще один щекотливый вопрос. Три ордена – орден Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» – на лацкане вашего выходного пиджака. Поневоле задумаешься, а почему подзадержалось, точнее, не досталось вам то, что было положено по праву – звание Героя Социалистического Труда?
– Прямо спросить ни у кого не могла, не такой я человек, но слышала, что представлять меня к такой высокой награде отказались только по одной причине. Фамилия первого лица в районе на тот момент была Кубанов… Ну да я не в обиде. Продолжала работать, ухаживать за своими подопечными…
О совхозных коровах Кубанова пеклась, как о своих собственных. У нее болела душа, когда она слышала, что из-за дефицита кормов где-то вынуждены забивать скот.
Каждому, точнее многим, хотелось в трудные времена разжиться правдами и неправдами совхозным сеном, силосом. Особливо у Кубановой, дескать, старушка не откажет. Но она была неумолима. Ее не брало ничто – ни беззастенчивая наглая лесть, ни деньги… Ее душевный максимализм, прямота далеко не всем приходились по нраву. Но ей не было до этого дела. Чтобы не оставить своих буренок на зиму без хорошего запаса сена, она частенько поднималась к косарям в горы. И говорят, любая компания, благодушествующая в холодке, рассыпалась по сторонам, точно вспугнутая стая воробьев, издали увидев ее. Не с одного мужчины она основательно «снимала стружку» за леность и нежелание работать в летнюю жару…
– Хауа Хасановна, сколько буренок у вас сегодня в хозяйстве?
– Тридцать коров, несколько овечек.
Как говорят соседи, стадо у нее отличное, высокопродуктивное, потому что сначала она выхаживает телят. Коснись корове телиться, Хауа ночами не спит, всякий шорох и стук ловит.
– А куда деваете молоко?
– В первую очередь творог, сыр, сметана расходятся по родным. Потом молоко. Приезжают и забирают  его работники молокоприемного пункта, так что на молочный базар в Кавминводы ездить, как это делают многие другие, не приходится.
– А если бы не было молокоприемных пунктов, то вы бы поехали на базар?
– Не думаю, что меня можно упрекнуть в скупости, в которую бережливость может перейти, если человек теряет критерий разумного. Бережливости научила жизнь в Средней Азии, когда пололи хлопок по пять раз в году, потом собирали его по несносной жаре. Учились ей и в совхозе, когда в одно время обмелели молочные реки. А сейчас сам Всевышний велит: сажай картофель, морковь, капусту – земли свободной вон сколько. Или иди летом сено косить, заготовь его впрок – не 30, а 50 коров прокормишь. Мясом и молоком свою семью обеспечишь, а если сходную цену своей продукции назначаешь, то и многих горожан выручаешь… А на базар не хожу не потому, что суставы болят, да и как им не болеть, если почти каждый год в совхозе надаивала по 2700 – 3000 килограммов молока от коровы, а потому, что Умар ругаться станет. Он для всех нас, сестер (к сожалению, одна – Аминат – ушла из жизни), – наша опора и надежда. А мы все вместе так решили: чем сидеть, перебирать старые грамоты да медали, лучше работать, помогать молодым. Кому – советом, кому – делом…

НА СНИМКЕ: Хауа КУБАНОВА.
Фото Таулана ХАЧИРОВА.