Люба родилась в селе Верхнежерновец Орловской области в многодетной семье. Росла девочкой любознательной, романтичной, может, поэтому впоследствии выбрала профессию зооветеринара. А еще она с детства грезила путешествиями, мечтала посетить Мексику, посмотреть на древности индейцев майя, покататься на оленях на Таймыре, побывать в кратере Попигай – в его метеоритном музее, мечтала о встрече с зулусскими женщинами в Африке. А еще, когда прочитала сочинения Пушкина и Лермонтова, решила побывать на Кавказе. Кавказ в их описании произвел на нее неизгладимое впечатление…
Кавказ
Приехав впервые на Домбай, Люба буквально задохнулась от невозможности вместить в себя эти впечатления – величественные горы, ослепительные ледники, легендарная Муруджу, периодически «взрывающаяся» будто ниоткуда взявшимися водопадами…
Вернувшись домой, Люба объявила родным о своем желании жить на Кавказе.

Люба родилась в селе Верхнежерновец Орловской области в многодетной семье. Росла девочкой любознательной, романтичной, может, поэтому впоследствии выбрала профессию зооветеринара. А еще она с детства грезила путешествиями, мечтала посетить Мексику, посмотреть на древности индейцев майя, покататься на оленях на Таймыре, побывать в кратере Попигай – в его метеоритном музее, мечтала о встрече с зулусскими женщинами в Африке. А еще, когда прочитала сочинения Пушкина и Лермонтова, решила побывать на Кавказе. Кавказ в их описании произвел на нее неизгладимое впечатление…

Кавказ
Приехав впервые на Домбай, Люба буквально задохнулась от невозможности вместить в себя эти впечатления – величественные горы, ослепительные ледники, легендарная Муруджу, периодически «взрывающаяся» будто ниоткуда взявшимися водопадами…
Вернувшись домой, Люба объявила родным о своем желании жить на Кавказе.
– Нас воспитывали в большой строгости, – рассказывает Люба, – и я не была уверена, что родители отпустят меня незнамо куда, но не только отпустили, отец после моих ахов-охов прямо-таки благословил меня, как будто точно знал, что в Теберде я познакомлюсь с Володей…
Владимир Савченко работал в Тебердинском госзаповеднике. Это сейчас перенасыщенность автомобилями – издержки цивилизации, а хорошие дороги – ее достижение, а тогда дороги в Тебердинском ущелье были не то что извилистые, а замысловато крученые, каждая, как некая мета, знак беды. А самосвал, на котором Владимир возил уголь в котельную, старенький-престаренький… Техники было в обрез…
Когда Володя и Люба поженились, им выделили комнату в бараке, которая впоследствии обросла сенями, кладовочкой, кухней. По мере того, как заповедник  расстраивался – и не только производственными корпусами, но и жилыми домами, – жильцов барака расселяли, и Савченко расширили свои «хоромы», уже звенящие детскими голосами. В итоге получилась четырехкомнатная квартира, правда, из удобств в ней была только отменная русская печь. Ни воды, ни газа, словом, больше ничего. Но Савченко не роптали, понимая, что благоустроенным жильем в первую очередь будут обеспечивать многодетных, а также научных сотрудников, егерей, охотоведов и так далее. Да, собственно, они особо и не рвались никуда из полюбившегося барака, который был расположен в одном из живописных мест заповедника.
И действительно, выйдешь на крыльцо, а тебе в пояс кланяются вековые сосны, в двух шагах от крыльца бежит ручей, на перекатах которого можно запросто выхватывать из воды золотисто-крапчатую форель, чуть поодаль – старые ветхие строения, от которых веет древней жизнью, в которых ныне жильцы бараков держат скот.
В первые годы после рождения дочери, которую назвали Светой, мир для Любы словно сузился до размеров комнаты, а внешний мир – до видов из окон и с крыльца. Тогда она сказала Володе: «Пора и нам завести скот, купим корову, всегда будем с молоком, телята пойдут…»

«Скорая ветпомощь»
Люба еще и потому решилась держать скот, что у нее было зооветеринарное образование, и консультироваться к ней по кормлению, лечению, разведению животных ходили со всей округи.
Это сейчас высокий уровень ветеринарного медобслуживания – животным ставят кардиостимуляторы и пересаживают органы, применяют химиотерапию и лучевую терапию, лечат лазером катаракты и обрабатывают корневые каналы зубов, – но все это, смею заверить, только в крупных мегаполисах. В провинции же все по старинке…
– Там, в Орле, я могла спокойно принять теленка у коровы, лечила и породистых собак, и бездомных дворняжек… – говорит Люба.
Она и сегодня не оставляет их без внимания, а еще оказывает помощь и таким ничем не примечательным существам, спасать которых кто-то другой посчитал бы за излишний труд, – голубям, воронам, белкам…
– Я больше лечу эмоциями, – признается Люба, – а потом уже лечебными средствами и лечебными травами, на которые так богат Кавказ.
Впрочем, я отвлеклась.
Владимир желание жены выполнил, купил ей Зорьку, которая по вечерам возвращалась домой с полным выменем молока.
Когда Света подросла, Люба устроилась на работу заведующей продскладом в санаторий. Не бросила полюбившуюся работу и когда родила сына Александра…

Беда…
Шли годы. Дети выросли, выучились. Сын – на юриста, дочь – на бухгалтера. В семью пришел достаток. У всех по компьютеру, у каждого в комнате по телевизору. А Люба попросила второй холодильник, чтобы было где хранить излишки молока, сметаны, айрана. И тогда дети взмолились: «Мама, в доме всего хватает. Мы скоро разъедемся, а вы с папой учитесь жить проще, легче – без Манек, Яшек, Зорек…»
Люба ответила жестким отказом: «Это благодаря нашим кормилицам мы поставили вас на ноги, потому как на те деньги, что мы получали с отцом, жить было очень тяжело. В общем, переводить скот не стану…»
– Кормилицы – это Манька, Зорька, Лысуха… Да разве всех упомнишь? – смеется Люба.
Зато никогда не забудет, как просили ее люди не продавать своих отличных коров, потому что Люба сдавала все излишки молочных продуктов по закупочной цене в санатории, турбазы, по сходной цене – туристам, посещающим заповедник, по чисто символической – соседям, многодетным семьям, старикам и одиноким людям…
А потом в дом пришла беда. Владимир заболел – онкология. Чего не знал о своей жене Владимир, так то, что она сильная. Люба казалась ему хрупкой и сентиментальной, но когда случилось несчастье, она ни разу не впала в истерику, не забросила детей, хозяйство, а каждую свободную минуту старалась уделить мужу.
– Болезнь Володи сделала меня холодной, но собранной, она заставила меня шевелиться и не впадать в депрессию, – вздыхает Люба.
Не получилось у Любы идти по дороге жизни до конца своих дней с Владимиром, как мечталось. После его смерти любая возможность забыться в работе стала для Любы спасительной и желанной. «Возвращение» к нормальной жизни стало возможным еще и потому, что Люба стала бабушкой.

…Которая не приходит одна
В народе говорят, беда не приходит одна. После смерти отца Саша уехал в Ставрополь, где нынче работает судебным приставом, Света стала просить мать перебраться к ней в микрорайон г. Теберды, но Люба ни в какую. Хоть и стар барак, но столь крепки его сосновые бревна, как крепка была в нем любовь. В  нем вместе с детьми Люба и встретила новый 2014 год. А ровно через месяц, в ночь на 31 января, барак загорелся – замкнуло проводку в соседской квартире.
Первой подозрительный отсвет, идущий из соседнего окна, увидела Люба. Прямо-таки в исподнем она вбежала в комнату соседки и силой вытолкнула ее на улицу, попутно тарабаня всем остальным соседям в окна…
Огонь нарастал с ужасающей быстротой, вырвавшись из помещения, он уже перекинулся на крышу – затрещал, разлетаясь на мелкие кусочки, шифер. «Я оденусь, а ты стой тут», – крикнула Люба соседке и вбежала в свой коридор, заполненный удушливым газом, и вдруг увидела, как шаткая голубоватая искра «лижет» стену в нескольких шагах впереди нее. Испугавшись, Люба повернула обратно, но тут так полыхнуло…
Оказалось, что в тот момент, когда озябшая соседка решилась заглянуть в свой дом, взорвался газовый баллон. Пилипчук, как выяснится впоследствии, сгорит заживо в горящем, как спичка, бараке.
Языки пламени вздымались на высоту человеческого роста, деревья трещали и корчились в огне. Тем не менее соседка и подруга Любы, Алла, прибежавшая на тревожное зарево, кинулась вслед за Любой в горящее помещение и вытащила ее на улицу. В руках у Любы тлела сумка с документами…
Холод грыз ноги и руки, но Люба ничего не чувствовала, потом вдруг спохватилась: «Бог ты ж мой! Ведь сейчас огонь до скота доберется», – и побежала к хлевам. За ней – остальные, потому как барак уже почти догорал, а нешуточный огонь устремился к хлевам. Пожарные прибыли с большим опозданием…

«Нету нам – завтра. И нету – вчера…»
А наутро… заповедник было не узнать. Темные лапы сосен обросли матовыми сосульками, каждую иголку посеребрил мороз. Никакими шарами, бумами и прочей канителью нельзя было бы достигнуть такой торжественной красоты – так неправдоподобно красив и трогателен в этом своем зимнем уборе был заповедник. И лишь в одном месте – там, где раньше был барак, картина была иная: кругом дымящиеся развалины, пепел, обгоревшие кирпичи, торчащие печные трубы… И потерянные люди… Не знаю, как другие, но Люба Савченко, как я уже сказала, смогла вынести из огня только документы со словами: «Нету нам – завтра. И нету – вчера…»
От «вчера» не осталось даже фотографий, ничего хорошего не сулил и завтрашний день. Руководство заповедника Любу сразу вычеркнуло из круга своих забот, потому как она в нем не работает, как и никто из членов ее семьи. Поддержка со стороны властей если и была, то чисто символическая, так сказать, помогли «морально» и посоветовали обратиться в суд. И погорельцы предались фантазиям. Нереальным. Разве фантазии бывают реальны?
Тем временем подсуетились пожарные, которых обвинили в нерасторопности и халатности. У них, естественно, был свой комментарий событий. Потом выяснилось, что барак не числился на балансе заповедника, нет его и в бумагах администрации… В общем, не получилось у людей с переводом разговора из плоскости эмоций в область права… Нет, разговор-то был, но очень короткий: не работаешь в заповеднике – нечего ждать от нас помощи, не застраховал имущество – пеняй на себя, виноваты пожарные – «доставай» их…
На жизненном переломе человек либо поднимается, либо падает, либо укрепляется, либо рушится. Люба перестала ловить каждый намек чиновников на реальное дело, каждую крупицу надежды. Она махнула рукой на все, здраво рассудив, что стенания и стоны лишь усугубляют болезнь, и, оформив кредиты в банке на себя, на дочь и на сына, купила в заповеднике квартиру, в двух шагах от своих буренок… Ощущение бесприютности и тоскливой затерянности в этом холодном мире постепенно исчезло…

Не за выживание, а за процветание
Кормить, доить своих буренок – а у нее уже практически целое стадо – три коровы, два бычка, три теленка – отправляется ближе к вечеру, после работы. В этот раз идем вместе. Наблюдать за ловкими движениями Любы – одно удовольствие – она заботливо ухаживает за коровами. Звенит молоко о стенки подойников, процеживается сквозь белоснежную марлю молоко, и быстро наполняется фляга. Потом Люба попросит зятя отвезти еще теплого молока свекрови Валентине Михайловне и ее сестре Марии…
В заповедник вернулись ночью, когда в бархатно-черном Тебердинском ущелье зажглись огни созвездия Андромеды, Большой и Малой Медведицы… Каждый думал о своем. Я лично о незаурядности этой русской женщины, о силе ее характера, поставившего перед собой цель: борьбу не за выживание, а за процветание. Чтобы все было как раньше, когда была большая счастливая семья, когда был жив Володя… А сейчас Любе хочется, чтобы у подрастающих внуков все было лучше и прекрасней. Не за горами, когда в дом приведет свою избранницу Сашка… И дай вам Бог всего того, чего желаете себе!