Перебирая в памяти имена людей, которые мне встретились в жизни и оставили яркий след в судьбе многих и многих людей, я не могу не назвать Азану Касаева.
Он родился в ауле Хурзуке в 1929 году. Аул тех лет не мог дать детям больших надежд на будущее, но приучил их с малолетства к труду до седьмого пота. Стар и млад знали тяжесть добытой копейки, разницу во вкусе хлеба из муки и лебеды. Это знание очень помогло Азане, когда отец ушел на войну. Двенадцатилетний мальчишка не только помогал матери по хозяйству, но и работал вровень со взрослыми, без скидки на возраст, на строительстве канала имени Кирова, рытье окопов и траншей…
Чтобы понять, что за человек был Азана Касаев, я должна немного рассказать о другом. О его дяде по материнской линии Наныкиши Халкечеве. Он был решающим авторитетом, несмотря на молодость, и в своем родном ауле и на фронте, где рассказы о его подвигах переходили из уст в уста, Наныкиши трижды попадал в госпиталь, где трижды ставили на нем крест, но он каждый раз выбирался и… рвался на передовую. А в своих письмах домой Халкечев писал: «Только не переживайте – ранение у меня пустячное. Царапина, да и только. Раненые из строя не уходят. Потерявшие правую руку, дерутся левой. Те, кому перебьют ноги, ползком подносят патроны….»

Перебирая в памяти имена людей, которые мне встретились в жизни и оставили яркий след в судьбе многих и многих людей, я не могу не назвать Азану Касаева.
Он родился в ауле Хурзуке в 1929 году. Аул тех лет не мог дать детям больших надежд на будущее, но приучил их с малолетства к труду до седьмого пота. Стар и млад знали тяжесть добытой копейки, разницу во вкусе хлеба из муки и лебеды. Это знание очень помогло Азане, когда отец ушел на войну. Двенадцатилетний мальчишка не только помогал матери по хозяйству, но и работал вровень со взрослыми, без скидки на возраст, на строительстве канала имени Кирова, рытье окопов и траншей…
Чтобы понять, что за человек был Азана Касаев, я должна немного рассказать о другом. О его дяде по материнской линии Наныкиши Халкечеве. Он был решающим авторитетом, несмотря на молодость, и в своем родном ауле и на фронте, где рассказы о его подвигах переходили из уст в уста, Наныкиши трижды попадал в госпиталь, где трижды ставили на нем крест, но он каждый раз выбирался и… рвался на передовую. А в своих письмах домой Халкечев писал: «Только не переживайте – ранение у меня пустячное. Царапина, да и только. Раненые из строя не уходят. Потерявшие правую руку, дерутся левой. Те, кому перебьют ноги, ползком подносят патроны….»
Но все, что не смогли сделать фронтовые напасти, сделала другая вещь. В 1944 году солдата комиссовали ввиду многочисленных ранений, на самом деле только потому, что он был представителем «недостойного» народа…
Родных Наныкиши нашел в Чуйском районе Казахской ССР. Здесь он узнал, что три его сестры получили похоронки на мужей…
Наныкиши пошел работать в колхоз «Гюльсары» овцеводом и работал на износ, на совесть – именно так, ибо это было желанием искупить своим трудом часть несуществующей, мнимой, но от этого не менее тяжко давившей вины, только человеку чести знакомой. И вернувшись на родину, он не изменил избранной им раз и навсегда линии абсолютного благородного служения истине и народу и также подался в животноводы.
Правда, не был его путь на родину легким. Не мог отпустить колхоз и все районное начальство знатного животновода, благодаря которому они прославились на весь Казахстан и Киргизию, и потому чинили ему всякие препятствия – не выдавали зарплату, документы. Как только последние Наныкиши с трудом получил на руки, он той же ночью тайком с семьей выехал на родину.
Азана, который «бежал» вместе с дядей, обосновался рядом с ним, там, где весной – в белой кипении цветущих яблонь, летом – в пышной зелени садов, осенью – в золотом их буйстве, а зимой – в сверкающем величии гор и веселых струйках дыма печей жил небольшой аул Кумыш.
Азана сразу же устроился на работу в совхоз «Карачай», директором которого был Джаппар Салпагаров, ему поручили выращивать телят. Сколько стоит теленка на ноги поставить, сколько быка на дооткорме держать, он поймет буквально через месяц – скажется школа Наныкиши – и его заметят, отметят. Джаппар Сеитович, который сам всегда поворачивал свою судьбу так, чтобы быть там, где труднее, вызвав Касаева к себе, сказал: «Бери в руки, Азана, молочно-товарную ферму. У тебя есть реальная возможность реализовать свой потенциал».
«Вот всем нутром чувствую – в этом человеке живут не только напор и расчетливость, но и страсть, идея и еще что-то такое значительное, сильное, что сразу не определишь», – говорил он потом своим замам.
В небольших колхозах, совхозах 60-х годов прошлого столетия люди знали друг друга, и потому, недолго думая, Азана взял себе в напарники Хусея Хубиева и Топарая Коркмазова, у которых были такие же понятия о правде и лжи, о чести и бесчестии, о смелости и трудности, о верности и вероломстве, как и у него самого. Касаев, прибыв на означенную, точнее – убыточную ферму, решительно взялся за перестройку – сначала в техническом оснащении и технологии фермы, а после и психологии трудового коллектива. Азана, недосыпая, конфликтовал с начальством, но сумел-таки не только изменить ситуацию, но и вывести ферму в передовые. Вскоре Азане предложат еще одну ферму, подобную первой. Он не откажется и засмеется: «Как же любят у нас раздевать нищего, чтобы жирел богатый. Так не дадим пропасть этой ферме». И «тройка» берется за дело: Хусей перестает пасти коров вместе с Топараем и становится дояром, куховарят все по очереди… Вскоре они не только государственный план с лихвой выполняют, получая от каждой сотни коров по 100-102 теленка, а годовые надои от фуражной коровы приближая чуть ли не к трем тысячам килограммов молока, но еще и общественным молоком снабжают детсады, школы города Карачаевска и Карачаевского района.
Я не помню, ибо это было так давно, когда приехала на Кумыш-Баши писать о ферме Касаева, которую, как сказал в свое время тогдашний первый секретарь Карачаевского райкома партии Рамазан Исмаилович Койчуев, можно было смело называть завтрашним днем животноводства. Я увидела невысокого, но крепкого, красивого, ухоженого мужчину, правда, в резиновых сапогах, который сидел и поил из бутылочки маленького черненького ягненка. На мой немой вопрос ответил: «Шкура овечья, а душа человечья. Двойней объягнилась овца и дух испустила, так что надо спасать малышей…»
«Душа человечья…» Зная о том, какое на ферме у Азаны «человеческое» обхождение, к нему сбегали доярки, скотники с тех ферм, где тертые калачи привыкли держать дисциплину окриками, побоями, в выражениях себя не стесняя, особенно в адрес людей, прибивающихся на фермы в надежде получить работу, кров, пищу. И он принимал. Когда я спросила: «Зачем?», он ответил: «Нет, не потому, что на безлюдье и Фома дворянин, а потому, что надо всегда искать в любом человеке доброе, святое, как бы ни была велика его вина. Надо уметь быть справедливым».
Азана знал: жилья не будет на кошу – не будет людей. Не будет людей – не будет кормов. Не будет кормов – скотина сдохнет. А любой успех в животноводстве на сытом скоте. Я не знаю, было ли тогда в ходу, как ныне, понятие «голштинизация», но помню, что говорил Касаев: «Капризное скрещивание любых, хоть королевских кровей коров никогда не даст ни молока, ни мяса, ни путного приплода. Слава Всевышнему, мы живем в таких местах, где только великолепные травы косить да его благодарить! Что я и делаю с братьями Хопаем и Асхатом, которые поддержка мне во всем».
Потому он и строил жилье для людей, у него работающих, если какая-либо доярка отпрашивалась, подменял ее лично, в обеденную дойку подгонял молоковоз, чтобы женщинам, не приходилось тащить тяжелые полные ведра, на заготовку сена отправлялись все.
Это сейчас становится известным, как в 70-80-е прошлого столетия люди ушлые становились обладателями медалей и орденов, закупая молоко у частного сектора и выдавая его от совхозных коров, то бишь, дотягивая дутые надои до 2000-3000 килограммов. Азана же работал без всяческих приписок. И когда он пытался об этом рассказать, его каждый раз останавливали цинизм, кастовая неуязвимость чиновников от сельского хозяйства. Глядя на их манеры выкладывать бездельные руки на стол президиума, опираться на трибуну и читать по бумажке, хотелось плюнуть на все и заняться чем-то другим. Но…
Есть люди, которые не умеют жить легко и просто. В сложной жизненной ситуации они не идут окольными путями, всегда делают честный выбор, не пожертвуют совестью и долгом ради того, чтобы добиться успеха. Азана был из таких. Будучи простым животноводом, он все же доносил до слуха властей, когда те приезжали на Кумыш-Баши и привозили с собой гостей, дабы показать образцовую ферму, ту правду, которую они не хотели бы слышать. И потому что удивительного в том, что вскоре его избирают депутатом в райсовете, потом он становится членом обкома, Ставропольского крайрайкома партии…
– Азана слишком много знает, – говорили о нем в разных кругах, но под словом «слишком» разумели не партийно-государственные секреты, а посвященность в нужды и чаяния земляков, коллег. Ему был не понаслышке знаком душевный груз трудовых человеческих судеб. Он мог запросто взять на ферму бомжей, достучаться до сердца которых словами о морали и нравственности, казалось бы, невозможно, но, увидев отношение к себе, обхождение Азаны, они становились впоследствии надежными незаменимыми работниками. И уходили в большую жизнь с документами, деньгами. Как тут не вспомнить писателя Глеба Успенского, сказавшего про таких людей: «Они поднимали слабого, беспомощно брошенного бессердечной природой на произвол судьбы. Они помогали, и всегда делом, выступали против жестокого напора зоологической правды; они не давали этой правде слишком много простора, полагали ей пределы…»
Несмотря на то, что ему достался сложный участок животноводства, Азана был непрочь и пашней заняться, да только земли, где стояла его ферма, были тяжелы для обработки – сплошной камень.
Вскоре Азану награждают за трудовые успехи орденом Трудового Красного Знамени – о наградах помельче и говорить не приходится, их было немерено.
В 1976 году Азану и Хусея Хубиева представляют к ордену Ленина. Хубиев награду получил, а Азану наградили еще одним орденом Трудового Красного Знамени. Что тому было причиной, Бог весть, но Азана был искренне рад за друга. Впрочем, он его за друга не держал. За брата. Мужчины редко расставались – ордена получали вместе в Звездном – городе космонавтов, вместе на работе, за границу вместе. Да и жили вдобавок ко всему по соседству. Теперь эту дружбу, переданную по наследству, несут по жизни их сыновья – Осман и Азамат.
Осман был единственным ребенком у Азаны и Мариям. Маечка – так ласково называли в ауле эту милую, улыбчивую женщину. Аул есть аул. Любую женщину в нем оценивают бабы, говоря по-простому. А язык у них весьма зловреден. Все косточки разберут, любую соломинку за оглоблю выдадут. К Майе придраться было нельзя. Она была под стать мужу – исправно вела дом, в трудную минуту бежала на ферму, воспитывала Османа, который уже в детстве говорил и ходил походкой своего отца.
– Эх, как мне далеко до своего отца, – говорит Осман, а в голосе так и звенит слеза, – он уже был не у дел, но, прознав, что у кого-то на кошу середь зимы закончилось сено и коровы голодают, в тот же день нанял трактор и отвез незадачливому фермеру десять тюков сена, да еще пошел по соседям просить их помочь ему… Очень переживал, что многие земли уходят в залежи, числясь только в кадастре. Бывало, выходил из себя не на шутку. Помню, мама купила мед, он попробовал его и взорвался: «Это какую совесть надо иметь, чтобы подсахаренный сироп за настоящий мед выдавать?»
Голова ясная, рука по-прежнему твердая. Азане бы жить да жить, но в ноябре прошлого года не стало Мариям. Его Майи. И Азану словно подменили. Неудержимый, вездесущий, замечающий любую мелочь, пустяк, он перестал чем-либо интересоваться. Даже любимая, обожаемая внучка Салима не могла отвлечь деда от его дум. Целыми днями, словно иззябшая доверчивая птица, сидел он у ворот своего дома, вглядываясь в улицу, точно мог увидеть Майю, возвращающуюся домой откуда-либо… Ровно через два месяца после смерти жены ушел из жизни и Азана.
– Мой отец рассказывал, – говорит глава администрации Кумышского поселения Аслан Тещеллеев, – что первый камень в фундамент старой мечети заложили Азана Касаев и Абдул Казанлиев. Теперь в ауле строится новая, грандиозная по сравнению со старой, мечеть, и мы так надеялись, что Азана Касаев – гордость аула – одним из первых переступит ее порог…
Но Азана переступил другой порог – Вечности…
Как трудно подбирать точные, нужные слова, но кумышчане их находят. Глава администрации Тещеллеев, бывший почтальон Гогуева, фермер Эбеккуев, предприниматель Богатырев… Я слушаю их рассказы о том, каким был человеком Азана, и думаю, что, как сказал поэт: «А тот, которого здесь нет… как недописанный портрет…»
Жизнь и судьба Касаева требует не газетного очерка, а отдельной хорошей книги…

НА СНИМКАХ: Азана КАСАЕВ; Азана с Хусеем ХУБИЕВЫМ

и главным зоотехником совхоза Умаром АЛИЕВЫМ.