Выступление художественного руководителя театра «Сатирикон» Константина Райкина на съезде Союза театральных деятелей вызвало массу противоречивых откликов в обществе. Райкин выступил против цензуры в театральной среде, обвинил власть в том, что их хотят вернуть в сталинские времена, а Церковь – в том, что она устраивает гонения на искусство. Режиссер также возмутился закрытием скандальной выставки американского фотографа Джока Стерджеса в московском Центре фотографии имени братьев Люмьер. Оппоненты режиссера говорят, что «под видом свободы эти райкины хотят превратить страну в сточную канаву, по которой текли бы нечистоты», а пресс-секретарь Президента России Дмитрий Песков напомнил Райкину, что следует различать государственный заказ и частное финансирование искусства.

Выступление художественного руководителя театра «Сатирикон» Константина Райкина на съезде Союза театральных деятелей вызвало массу противоречивых откликов в обществе. Райкин выступил против цензуры в театральной среде, обвинил власть в том, что их хотят вернуть в сталинские времена, а Церковь – в том, что она устраивает гонения на искусство. Режиссер также возмутился закрытием скандальной выставки американского фотографа Джока Стерджеса в московском Центре фотографии имени братьев Люмьер. Оппоненты режиссера говорят, что «под видом свободы эти райкины хотят превратить страну в сточную канаву, по которой текли бы нечистоты», а пресс-секретарь Президента России Дмитрий Песков напомнил Райкину, что следует различать государственный заказ и частное финансирование искусства. «В произведениях, которые рождаются без участия государственных денег, главное – не нарушать положения законодательства. Имеются в виду борьба с экстремизмом, провоцирование розни на религиозной или иной почве». Сегодня общество во многом поляризовалось, разделившись на тех, кто разделяет точку зрения руководителя «Сатирикона», и тех, кто придерживается противоположного мнения. Понятно, что своя правота есть в обоих мнениях, но это вовсе не исключает того, что оба суждения грешат крайностями.

Искусство
Сначала давайте разберёмся с проблемами искусства. Они действительно есть. Искусство само в себе, даже семантически, несёт искус, и искус человека искусства во все века одинаков. Это искус тщеславия, который для искусства является в известной мере данностью. Извечная необходимость привлечь к себе внимание, заставить любой ценой смотреть на себя чревата опасностью потворства низменным вкусам публики и стремлением к эпатажу. Любой ценой… А это приводит к двум печальным последствиям – искусство внутренне деградирует, теряет себя, и ему… назначают цену. Чтобы избежать этого, необходимо обладать истинным талантом, всегда чурающимся всего низменного, и не продаваться, ставя честь выше выгоды. Однако это, если и принесёт творцу дивиденды, то, как было замечено за века, только посмертно. Сегодня, что и говорить, эта позиция непопулярна, и потому нынешние жалобы людей искусства откровенно лицемерны, ибо свобода творчества давно превратилась для них в свободу делать все, чтобы обратить на себя внимание.

Общество
Но общество тоже изменилось. Человек XIX века не считал трудом проехать сорок вёрст, чтобы послушать певицу или посмотреть спектакль, он знал, что если не услышит пение или пьесу сейчас, то не услышит их никогда. XX век внёс во вкусы публики печальные коррективы, достижения прогресса привели к тому, что большинство меломанов не пойдёт даже на концерт Монсеррат Кабалье. Зачем? И в записи послушать можно. Искусство стало доступным любому, оно превратилось в рутинную принадлежность быта, одновременно стало иллюзорным, пустым, поверхностным и обманчивым товаром, выставленным на рынок. Теперь оно должно развлекать, стимулировать усталые нервы и сексуальное возбуждение. И это не могло не опошлить его. Из царства абсолютных ценностей искусство опустилось до уровня производства, став дополнением к рекламе кофе, лекарств, жвачки. Каждый день можно услышать избранные темы Баха или Бетховена – как приложение к рекламе слабительных средств. Стёрта граница между истинным искусством и чистым развлечением, исчезли различия между «высокой» и «массовой» культурой. Рафинированные произведения, бесконечно тиражируясь, стремительно опошляются, как Мона Лиза на полиэтиленовом пакете. Выход в театр стал не приобщением к искусству, а мелким событием в жизни местного бомонда, возможностью «людей посмотреть и себя показать». А подобная публика сама по себе обычно далека от любого искусства – даже китчевого, ей просто на все наплевать. Привлечь её внимание можно только скандалом – ничем другим её не проймёшь.
Но рынок есть рынок, и театр, да и любые подмостки, обречены сегодня бороться за зрителя – даже за такого. Однако низменность интересов такой публики не может не порождать в творце презрения к ней, вызывая в немногих лучших деятелях искусства душевный кризис: «Как творить искусство для тех, кому априори плевать на искусство?». В итоге одни идут по пути снижения творческой планки под лозунгом «Пипл и так схавает», другие ударяются в эпатаж, третьи – «в искусство для искусства». Замкнутый круг.

Церковь
А в последние годы появляется и ещё один, неизвестный ранее людям искусства феномен – религиозная нетерпимость. Оказалось, что в свободном гражданском обществе одни граждане имеют право творить и нести творения в массы, а другие имеют право реагировать на данные творения по собственному усмотрению. И люди искусства в лице Райкина возмущаются. Здесь срабатывает, кстати, традиционная либеральная установка, когда всякого не согласного с либеральной доктриной автоматически записывают в кретины и лизоблюды. С точки зрения либерала, есть лишь умные, свободные и прекрасные либералы и прислужники «дурного официоза». Третьего не дано. В существование людей, искренне думающих иначе, чем либералы, либералы не верят. Удивительно, кстати, что подобные резкие суждения «свободных художников» никогда не мешают им выдаивать из власти бюджетные деньги и яростно драться за государственные звания и ордена. Но вернёмся к сути. Появились церковные фанатики, нападающие на свободу художника эпатировать публику. Правы ли они? Константин Аркадьевич заявляет, что творцы сами являются «носителями нравственности». Ну, это откровенная чушь. Никакой особой морали люди искусства как таковые никогда не имели, и кислота, выплеснутая в лицо одним деятелем искусства другому, – лучшее тому подтверждение. К тому же искусство, претендуя на абсолютную свободу самовыражения, очень часто подсовывает нам истины, находящиеся «по ту сторону добра и зла».
Но давайте зададимся вопросом: «Почему эта свобода все время норовит задеть либо сексуальную, либо религиозную тему?» Ответ прост. Это пробивает внимание и может вызвать скандал, а скандал в условиях рынка – прекрасная реклама. На скандал и нарываются. При этом будем предельно откровенны: свобода творчества свободных художников совсем не безмерна, а… очень труслива и осторожна. Она может поглумиться над иконами распятого Бога, но – особенно после истории Салмана Рушди и расстрела живописцев «Charlie Hebdo» – не распространяется на мусульманские святыни. Вот не распространяется, и все. Почему? Что мешает творческому воображению «попарить над Кораном»? Понять это совсем не трудно. Любой свободный художник понимает, что такая свобода будет ему стоить головы, и это пример того, как цензура автомата, которая исходит от определённой части общества, действует гораздо более эффективно, чем государственная цензура пера. Мусульманам не понравились карикатуры на пророка, и нет уже тех, кто их рисовал, но деятели искусства не упрекают исламистов в нетерпимости и фанатизме. Упрекают Церковь, которая просто пыталась лишь свободно и демократично высказаться против непристойного. Свободу высказываться либералы и свободные художники не отрицают. Но только для себя.

Цензура
С точки зрения человека искусства, не может умный, образованный и порядочный человек выступать против абсолютной свободы искусства, даже если это искусство – прибитая гвоздями к мостовой мошонка или подожжённая дверь ФСБ. Позиция Райкина сводится к тому, что власть обязана содержать их искусство за счёт народных денег, при этом оберегать его от ничего не понимающего в искусстве народа, и сама власть в это искусство своими грубыми ручищами и тупыми мозгами лезть тоже не должна, ибо искусство – сфера тонких и очень высоких материй. Но это – в лучшем случае донкихотство.
Реальность такова, что любая картина, стихотворение, роман, пьеса или фильм несут в себе какую-то идею, тем самым становясь частью какой-то идеологии. Идеология – это не только выставка картин, посвящённых Ленину, но и фотовыставка голых нимфеток Джока Стерджеса или пляска в храме Христа Спасителя Pussy Riot. В каждом случае присутствуют определённая идея, смысл и цель. Искусство, даже китчевое, – это форма идейного воздействия на сознание, и оно может быть либо конструктивным, либо деструктивным.
Государство и общество не могут полностью дистанцироваться от искусства, если не хотят столкнуться с разрушительным воздействием определённых его проявлений. Для творческой личности любое ущемление свободы творчества – абсолютное зло, а для общества – форма самосохранения и выживания. Творцы Французской революции Робеспьер, Дантон и Марат не отрицали, что их учителями были Вольтер и Руссо – люди искусства. Ленин утверждал, что роман Чернышевского его всего «глубоко перепахал». Общество не раз выталкивалось творческими порывами сумасшедших индивидов за рамки всякой морали, что неизбежно приводило к его уничтожению. Надо научиться извлекать уроки из прошлого.
Цензура существовала и существует в любом обществе и государстве. При всём кажущемся либерализме западных стран в них действует жёсткая общественная цензура, распространяемая на все виды и формы идей, в том числе и связанных с искусством. Правда, господствующая на Западе постмодернистская мораль во многом отличается от нашей. И деятели искусства, ориентированные на Запад, автоматически вступают в конфликт с русской традиционной моралью, воспринимая её как общественную «цензуру». Но на самом деле конфликт происходит не между искусством и цензурой, а между двумя разными моралями. При этом истинным творцам цензура не страшна: Тютчев, Гончаров и Лажечников сами были цензорами, а Пушкин откровенно писал:
   «И мало горя мне, свободно ли печать
   Морочит олухов иль чуткая цензура
   В журнальных замыслах стесняет балагура.
   Все это, видите ль, слова, слова, слова…»
Подытожим. Вопросы ответственности за свое произведение творца Райкиным не подняты, да и не очень-то они, видимо, и занимают сегодня деятелей искусства. При этом тридцать лет полной свободы, к немалому удивлению любителей искусства и поклонников «свободы творчества», не привели к творческим взлетам. Минувшее тридцатилетие не подарило нам шедевров – ни в области литературы, ни в живописи, ни в музыке, ни в театре. Люди искусства не сумели пройти по лезвию бритвы свободного творчества – и не рухнуть в дешевый эпатаж или потворство низменным вкусам, а на создание новых шедевров просто не хватило творческого потенциала. Но общество вправе критиковать дешевый эпатаж и потворство низменным вкусам, а Церковь – вполне может высказаться там, где оскорбляются основы морали, хотя и не должна допускать драк на выставках. Равно и власть должна вмешиваться там, где искусство «в творческом порыве» оказывается «по ту сторону добра и зла», ибо вопросы самосохранения общества важнее «творческих порывов» аморальных деятелей искусства. Что до истинных творцов, то им не страшны ни цензура, ни оценки профанов… Их творчество само учит людей духовности. Но где нынче эти истинные творцы?