Слово, вынесенное в название статьи, мало что скажет нынешней молодежи. Но для людей старшего поколения оно значит многое. Ведь немало из них на себе и своих родных испытали всю тяжесть положения лишенцев – категории граждан, находившихся на самой низшей ступени советского общества вплоть до 1936 г. О судьбах лишь некоторых из них пойдет речь в этой статье, подготовленной на основе хранящихся в республиканском архиве личных дел лишенцев.
Окончательное установление Советской власти на территории нынешней Карачаево-Черкесии в ноябре 1920 г. коренным образом изменило жизнь. Выполняя директивы из центра, местное руководство принялось усиленно строить новое социалистическое общество.

Слово, вынесенное в название статьи, мало что скажет нынешней молодежи. Но для людей старшего поколения оно значит многое. Ведь немало из них на себе и своих родных испытали всю тяжесть положения лишенцев – категории граждан, находившихся на самой низшей ступени советского общества вплоть до 1936 г. О судьбах лишь некоторых из них пойдет речь в этой статье, подготовленной на основе хранящихся в республиканском архиве личных дел лишенцев.
Окончательное установление Советской власти на территории нынешней Карачаево-Черкесии в ноябре 1920 г. коренным образом изменило жизнь. Выполняя директивы из центра, местное руководство принялось усиленно строить новое социалистическое общество.
Одним из важнейших признаков советского общества в те годы было его разделение на несколько категорий согласно предполагаемой степени лояльности к Советской власти.
По отношению к тем, кто по определению не подходил под статус «достойного советского гражданина», государство начало методично применять разнообразного вида ограничения и лишения прав и свобод. Наиболее распространенным из них в 1920-1930-х гг. стало лишение избирательных прав – то есть права избирать и быть избранным. Сегодня подобное наказание кажется не столь уж суровым. Ну и что, что человека лишили права прийти на выборы – ведь в наши дни многие и так не посещают их. Да и не избираясь ни в какие органы государственной власти можно запросто прожить всю жизнь.
Однако дело было в той разветвленной системе материальных и социальных ограничений, которыми сопровождалось лишение прав. Вот лишь некоторые из них: лишенцы не имели права работать ни в одном государственном учреждении; они не принимались в колхоз; не могли получить образование выше семилетки, те же, что каким-то образом поступили в училище или институт, изгонялись, несмотря на свои успехи в учебе; не могли они, естественно, и стать членами комсомола или большевистской партии, что было непременным условием карьерного роста в те годы; имущество лишенцев подлежало почти полной конфискации (до трудовой нормы – то есть уровня местного люмпен-пролетариата); то имущество, что у них оставалось, постоянно подвергалось усиленному налогообложению; в принудительном порядке лишенцев привлекали на государственные работы, связанные с применением тяжелого физического труда, – стройки, прокладки дорог, рытье каналов и т. д.
Не менее тяжелым для граждан, подвергшихся лишению прав, было и психологическое давление, которому они подвергались в обществе. Естественная зависть по отношению к богатым еще больше разжигалась властью, которая таким образом все просчеты и неудачи в собственной политике списывала на происки «кулаков и лишенцев» и призывала местную бедноту, немалую часть которой составляли лентяи и бездельники, яростно бороться с врагами. Антагонизм между отдельными слоями общества приводил к размыву традиционных родственных и квазиродственных связей, характерных для горского общества, ломал человеческие судьбы и отношения, приводил к распространению страха, подозрительности, доносительства… Именно политика лишения избирательных прав стала той основой, на которой развились в середине 1930-х гг. массовые репрессии.
Одними из главных объектов применения практики лишения прав стали священнослужители. Большевистское руководство прекрасно понимало, что в борьбе за умы сограждан ему необходимо избавиться от опасного конкурента, которым являлась церковь. Неслучайно уже в первой Конституции РСФСР, принятой в июле 1918 г., в числе категорий граждан, не имеющих право избирать и быть избранным, были указаны «монахи и духовные служители церквей и религиозных культов». С каждой избирательной кампанией эта категория все больше расширялась, тем самым число лишенных по ней только возрастало. Вот судьба лишь одной семьи.
Житель ст. Сторожевой Александр Лукин с 1922 по 1929 г. служил в местной Николаевской церкви. Как и предусматривалось законодательством, лишение прав одного из членов семьи влекло за собой лишение и всех его родных, находящихся на его иждивении. А их в семье Александра Васильевича было немало (на конец 1930 г.): жена Ольга (40 лет), сын Михаил (17 лет), дочь Нина (14 лет), сын Василий (12) и самой младшей – Варваре было всего 3 годика. При этом социальное положение церковного псаломщика было совсем не завидное. На всю многочисленную семью у него, по справке местного Совета, было всего 2 коровы, 1 теленок и 21 сотка земли. Однако подобное не останавливало местный избирком от ежегодного продления пребывания Лукина (а значит, и всей его семьи) в статусе лишенцев. Подвергаемый государственному преследованию и общественному остракизму, лишенный возможности заниматься служением Богу, он был вынужден покинуть Сторожевую и перейти на службу в церковный совет ст. Удобной. Однако и здесь он по-прежнему оставался в списках лишенных прав.
Нельзя без печали читать заявление старших детей Лукиных – Михаила и Нины в Баталпашинский райисполком, написанное в мае 1930 г.: «Настоящим просим районный исполнительный комитет восстановить нас в правах голоса, так как мы лишены через отца, который служит псаломщиком. Мы, со своей стороны, религиозность и все антисоветские настроения не чувствуем и в корне это отрицаем, ввиду того что мы выросли в советском обществе. Просим не отказать в нашей просьбе, так как мы не имеем никакой специальности, преданы своим молодым настроением к советской общественной жизни».
Пытаясь избежать ярлыка «лишенец», понимая, что в Советском государстве это обрекает их на участь «прокаженного», юные Лукины надеялись, что их уверение в преданности советскому строю поможет. Однако еще несколько лет семья по-прежнему находилась в списке лишенцев. При этом просьбы о восстановлении регулярно отклонялись как местным станичным избиркомом, так и Баталпашинским районным. Сведений о том, как сложилась дальнейшая судьба семьи Лукиных, в документах нет. Но то, что их ждали новые испытания, несомненно.
У горских народов основной категорией лишенцев стали те крепкие хозяева, кто трудом собственной семьи создавал крупное животноводческое хозяйство, в которое привлекали на правах младшего компаньона односельчан, имевших небольшой достаток. Веками складывавшаяся и отлаженная система кошевого товарищества, устраивавшая обе стороны, в условиях советской действительности была объявлена «скрытой эксплуатацией», подлежавшей немедленному наказанию. Неслучайно «эксплуататоры» и «применяющие наемный труд» составляют большинство в списках лишенцев. Проследим судьбу одной из сотен семей, испытавших на себе всю мощь репрессивной машины тоталитарного режима.
Большим уважением в с. Джегетей (ныне Старая Джегута) пользовались сыновья Джюджея-Хаджи Батчаева – Мусса, Харун и Шогаиб. Своим собственным трудом они расширили доставшееся от отца хозяйство и смогли достичь крупного состояния. Сотни голов скота, десятки лошадей, тысячи овец, обширные земельные угодья – все это стало возможным благодаря ежедневному тяжелому труду горцев-скотоводов, при этом братья работали наравне с нанимаемыми рабочими. Участвовали они в общественной жизни, в частности Харун, который в 1917-1918 гг. был главой села, а в 1920-е гг. неоднократно избирался в Джегутинский сельсовет.
Однако со свертыванием НЭПа в конце 1920-х гг. Батчаевы из состоятельных и уважаемых горцев превратились в субъект конфискаций и лишений. Уже вскоре на основе их хозяйства был образован колхоз одного из ближайших аулов, а сами они из зажиточных превратились в обычных середняков. Это обстоятельство позволило братьям добиться восстановления в правах. Однако уже вскоре вновь были их лишены. В заявлении в Северо-Кавказский крайизбирком Батчаевы писали: «Мы однажды уже доказали, что каждый из нас ведет трудовое хозяйство, и в июне получено было в нашем Совете извещение о том, что мы облизбиркомом восстановлены в избирательных правах». И действительно, в извещении, направленном от имени избирательной комиссии КАО Совету аула, говорилось: «Граждане вверенного вам аула Батчаевы Шогаиб, Мусса и Харун облизбиркомом восстановлены – протокол № 9 от 12.VI. 1930 г.».
Однако 30 августа 1930 г. в Совет была прислана выписка с заседания облизбиркома о лишении прав Муссы и его семьи, а семей братьев – как его иждивенцев. Возмущенные таким произволом, Батчаевы обратились в облисполком, где им заявили, что «извещение о восстановлении не высылалось», и вручили выписки из протокола заседании избиркома от 4 мая, согласно которому братья уже по отдельности лишались прав.
Пытаясь добиться справедливости, указывая на всю абсурдность лишения прав хозяйств, которые в условиях Карачая можно было отнести лишь к середняцким, братья писали: «У первого из нас – Муссы Батчаева имеется двое мужчин, вполне трудоспособных, а в хозяйстве имеется двое быков, 4 коровы и 3 лошади. В прошлом году, кроме того, было еще две коровы и 49 овец, которые были растрачены на уплату индивидуального ЕСХН (единого сельскохозяйственного налога), а если бы они и были целы, то вся семья должна буквально лежать на боку. Иначе, при наличии двух трудоспособных мужчин, такое хозяйство в карачаевских условиях (летом овцам, лошадям и гулевому крупному рогатому скоту никто сена не дает) совершенно свободно можно вести без применения наемного труда. Мало того, я успеваю работать и на стороне». Таким было хозяйство и братьев.
Тем не менее просьба Батчаевых была отклонена крайизбиркомом, и они остались в списках лишенцев. Их дальнейшая судьба характерна для большинства «эксплуататоров». В 1931 г. Шогаиб и Мусса были осуждены на 3 года ссылки (в г. Котлас). Харун (кстати, отец Людмилы Батчаевой – первой горянки-хирурга, первой среди горцев области удостоенной звания «Заслуженный врач РСФСР») в начале 1935 г. был выслан в Узбекистан, где в с. Баяут окончились его дни. В 1943 г. в Среднюю Азию были депортированы и Мусса и Шогаиб, которые скончались в 1944-1945 гг. Лишь в 1990-х гг. братья были реабилитированы.
Лишению подвергались и те из горцев, кто принадлежал к местной аристократии. Надо сказать, что к началу широкомасштабного применения лишения избирательных прав в нашем регионе многие из них потеряли свое экономическое могущество и ничем не отличались от середняков и бедняков. Тем не менее княжеское происхождение служило для ревнителей «классовой чистоты» достаточным основанием для того, чтобы внести его обладателей в списки лишенцев. Для иллюстрации обратимся к документам о семье Джамбота Атажукина, принадлежавшей к влиятельному кабардинскому роду, обосновавшемуся на берегах Малого Зеленчука в середине XIX в.
К моменту установления Советской власти семья потеряла все привилегии и зарабатывала на жизнь, работая по найму. В одном из заявлений Джамбот Атажукин писал: «Отец мой – Атажукин Бекмурза в течение 14 лет был объездчиком по охране посевов, лесов и сенокосов юрта нашего аула. Это было еще до революции. Несколько лет я также был общественным табунщиком нашего аула, а также объездчиком в юртах нашего аула и а. Эльбурган». Подтверждали факты, изложенные Д. Атажукиным, и официальные органы власти. Так, в справке, выданной в июне 1930 г. Эльбурганским Советом, указывалось, что он «действительно служил общественным объездчиком по охране полей сего аула в 1919 и 1920 гг.». Да и в справке, выданной тогда же Советом самого аула Зеюко, указывалось, что он «в 1921 и 1922 годах был общественным табунщиком аула».
Однако подобная трудовая биография отнюдь не смущала аульский избирком, который с 1927 г. год за годом лишал Джамбота и его родных права голоса. Ведь он был князем, а значит, помещиком, эксплуататором, мучителем крестьянства. Не помогало и то, что, по сведениям областного земельного управления, Д. Атажукин не входил в число помещиков. Не принимали во внимание власти и то, что на его иждивении находилось 11 членов семьи: жена Папа, сестра Гошенашхо, невестка Сеферхан, дочери Ханым, Тауджан, Гошенашхо, Лида, Гошаях, сыновья Муратбий и Зелимхан, а также дочь брата Тембота – Гошенашхо. При этом все хозяйство многодетной семьи состояло из двух лошадей, коровы и небольшого участка для посева. Д. Атажукин по мере сил боролся с произволом местных властей, обращаясь к которым, замечал: «В советском законодательстве нигде не указано, чтобы лишали изб. прав за принадлежность к тому или иному сословию. Наоборот, оно имеет своей целью лишение прав нетрудовых эксплуататорских элементов, к которым я не принадлежал и не принадлежу. Хозяйство я имел и имею маломощное, кулацких признаков в моем хозяйстве не было и нет, а лишить меня избирательных прав за то, что я имею несчастье принадлежать к отпрыскам князей Атажукиных и носить их фамилию, считаю неправильным».
Однако, несмотря на все просьбы и требования, власти не желали вычеркнуть из списка «граждан третьего сорта» потомка бывших владельцев аула (Зеюко до 1929 г. назывался Атажукинским). Восстановленный с большим трудом аульным избиркомом, он вновь вносился в списки облизбиркомом, и так по кругу многие годы.
Со второй половины 1930-х гг. к лишенчеству в отношении бывших князей и дворян добавились и политические репрессии, главной целью которых было физическое уничтожение бывшей аристократии как класса. Те же, кто смог избежать расстрела и долгого заключения в лагерях, были вынуждены покинуть родину и скрываться в Дагестане, Азербайджане, Грузии, в республиках Средней Азии, в Центральной России. И то, что сегодня в республике очень мало представителей таких горских княжеских родов, как Атажукины, Касаевы, Карамурзины, Ураковы, Мансуровы, Тугановы, Лоовы и т. д., – это трагическое последствие репрессивной политики тоталитарного режима, начало которой заложило лишение избирательных прав в 1920-е гг.
Более 18 лет (1918-1936) в Советском государстве существовала практика лишения избирательных прав, и лишь с принятием новой конституции СССР в декабре 1936 г. она была отменена. Миллионы сломанных человеческих судеб и разоренных хозяйств, уничтожение целого пласта дореволюционной элиты (экономической, культурной и т. д.) под лозунгом «Кто был ничем, тот станет всем!» – вот итог этих 18 лет. Даже в таком небольшом регионе, как наш, лишению прав в разное время подверглись не менее 10-15 % населения. Можно только представить, с какой радостью встретили все лишенцы известие об отмене данного вида репрессий.
Однако их радость была преждевременна… Уже на Пленуме ЦК ВКП (б), прошедшем с 23 февраля по 3 марта 1937 г., И. Сталин объявил о том, что в стране оживились враги народа и вредители, которым необходимо дать отпор. Его речь развязала руки карательным органам, развернувшим массовые репрессии, жертвами которых стали сотни тысяч безвинных людей. Так 1937-й вошел в историю нашей страны навсегда как год «большого террора». В числе тех, кто стал первой жертвой произвола, оказались и многие бывшие лишенцы.

Ш. БАТЧАЕВ,
начальник отдела использования и публикации

документов Государственного архива КЧР.