В нашу редакцию вскоре после Дня Победы пришла жительница Черкесска Татьяна Ивановна Мартынова. Она посетовала, что снова не успела рассказать о своем дяде, муже своей любимой тети, Владимире Молдаванове, а ведь история, которая с ним произошла, удивительна. Впрочем, военные события причудливы и калейдоскопичны, и подобные истории совсем уж редкостью не были.
Владимира забрали на фронт в первые дни войны, направили в танковое подразделение, и вскоре Молдаванов был уже сержантом. Воевал отважно, быстро пришел опыт, а после прибавилось и оптимизма: отступление прекратилось, части начали наступление на запад.
И вот… Танки комбата Радеева шли на Ингулец, Херсон оставался где-то в тумане. Водитель правофланговой «тридцатьчетвёрки» гвардии сержант Владимир Молдаванов объехал глубокую воронку и прибавил скорость, вглядываясь через узкую смотровую щель в приближающиеся полуразрушенные здания Ингульца. Неожиданно перед танком взметнулась земля, по броне градом стукнули осколки. Танк накренился. «Воронка», – подумал Молдаванов и надавил на газ.

В нашу редакцию вскоре после Дня Победы пришла жительница Черкесска Татьяна Ивановна Мартынова. Она посетовала, что снова не успела рассказать о своем дяде, муже своей любимой тети, Владимире Молдаванове, а ведь история, которая с ним произошла, удивительна. Впрочем, военные события причудливы и калейдоскопичны, и подобные истории совсем уж редкостью не были.
Владимира забрали на фронт в первые дни войны, направили в танковое подразделение, и вскоре Молдаванов был уже сержантом. Воевал отважно, быстро пришел опыт, а после прибавилось и оптимизма: отступление прекратилось, части начали наступление на запад.
И вот… Танки комбата Радеева шли на Ингулец, Херсон оставался где-то в тумане. Водитель правофланговой «тридцатьчетвёрки» гвардии сержант Владимир Молдаванов объехал глубокую воронку и прибавил скорость, вглядываясь через узкую смотровую щель в приближающиеся полуразрушенные здания Ингульца. Неожиданно перед танком взметнулась земля, по броне градом стукнули осколки. Танк накренился. «Воронка», – подумал Молдаванов и надавил на газ. Танк рывком вымахнул наверх. Сквозь частые фонтаны взрывов снова виднелись обгоревшие с широкими провалами стены и окна зданий: в чёрном проломе стены кирпичного дома блеснул огонь. «Пушка, – мелькнуло в голове, – что же командир?..» Командир танка, старшина Шестак, сутуля спину, уже прильнул к прицелу.
 – Молодец, Володя. Свернёшь – бок подставишь. Только вперёд! Жми на всю железку! — И, срываясь на крик, Шестак подал команду: «Башенный, давай!» Раздался выстрел. Из пролома стены, откуда только что сверкал огонь вражеской пушки, полетели обломки брёвен, кирпичный свод, нависавший над проломом, рухнул.
 – Накрылась пушка! — крикнул Молдаванов и тут же выпустил из рук рычаги, судорожно схватился за голову. «Кровь… ранен», – последнее, что мелькнуло в голове, и он, теряя сознание, стал скатываться, как в глубокий колодец, в какую-то мягкую, непроглядную тьму. Около развороченного снарядом борта танка жаркими языками пласталось по броне пламя. Башенный Сергей Токмаков упал на дно танка с пробитой осколком грудью. Старшина Шестак, одной рукой обхватив Молдаванова за плечи, другой сбивая плеснувший на гимнастёрку огонь, полез к верхнему люку.
…Вечером после боя к обугленной и одиноко черневшей машине подошли санитары: пожилой солдат в видавшем виды полушубке и девушка с шустрыми карими глазами в подогнанной по фигуре шинели. Солдат наклонился над старшиной Шестаком. «Дышит, – сказал он, разрывая на груди окровавленную гимнастёрку. — Пулей навылет. Наверно, когда из танка лез». Он начал опоясывать бинтом залитую кровью грудь старшины. Девушка глядела на Молдаванова, держа в руке белый, словно ком снега, клубок бинта. «В голову… Насмерть, а молоденький-то какой! И смуглый какой, на цыгана похож…» Санитар выпрямился, одёрнул полы полушубка и кивнул на «похожего на цыгана». «Забери у него документы да загляни в танк. Где третий из экипажа?»
…А на далёком от Ингульца хуторе Садовом, раскинувшемся на кубанском берегу, мать Владимира Молдаванова, крепкая женщина с темными, как ночь, косами, вот уже третью неделю выходила на зазеленевшую первой травой улицу и подолгу ожидала почтальоншу Ольгу: не принесёт ли весточки от сына Володюшки? Сегодня, завидев в конце улицы Олю, кинулась ей навстречу. Дрожащей рукой взяла конверт. «Почерк-то не его, писарский какой-то. У Володьки округлый, школьный…» А сердце будто чуяло беду, забилось частыми толчками. Превозмогая себя, разорвала конверт, нашла в нём небольшой листок. Там было написано, что её сын, гвардии сержант Молдаванов, погиб в бою под Ингульцом.
– Володюшка… – вскрикнула пронзительным голосом Екатерина Куприяновна и, спотыкаясь на ровном месте с захолонувшим сердцем, будто к груди кусок льда приложили, пошла к дому. Словно незрячая, оперлась о стенку руками, еле переступила порог, и комната, где она прожила столько лет, показалась ей чужой. «Нет больше Володюшки», – только и сказала она прибежавшей от соседки дочери Полине. Легла, не раздеваясь, на прибранную утром кровать и отвернулась к стенке: «Прикрой меня, холодно».
Приходили соседи и родственники, молча стояли, вытирали уголками платков мокрые глаза. А в полночь забывшаяся тревожным сном Екатерина Куприяновна неожиданно вздрогнула и приподняла голову: кто-то тихо стукнул в окно.
Потом стук, тихий, но настойчивый, повторился. Подбежала к окну: во дворе стоял незнакомый человек, облитый белым лунным светом. С печки спрыгнула дочка Полина, тоже кинулась к окну, потом с криком: «Да это же наш Володька!» – бросилась, шурша босыми ногами, в сени. Екатерина Куприяновна с колотящимся сердцем рванулась вслед за дочерью. «Обожди, как же это может быть он, когда…» – и не договорила. «Мама, это я!» – послышался из-за двери знакомый голос сына. В сени шагнул Владимир. Из-под пилотки виднелись бинты, обручем стягивавшие голову. «Полинка! Мама!» Сестра бросилась к брату, обняла, а мать стояла молча и невидящими глазами впивалась в вошедшего. Он показался ей призраком. «Ну что ты, мама, это же я, не узнаешь?» – и Владимир прижал к груди поседевшую голову матери.
В эту ночь свет горел в доме Молдавановых до самой зари. Екатерина Куприяновна не сводила глаз с сына, восставшего из мёртвых. «Ах, Володюшка, подкосил ты меня здорово, куда силушка-то делась? Ну, ничего, теперь я ещё поживу. – И, не выпуская руку сына из своей горячей, подрагивающей ладони, крикнула: – Полина, сожги похоронную эту! Сожги ее». Не отрывая глаз от сына, спросила: «Что ж это писарь зол был на тебя, что ли? Как же это можно живого похоронить?» – «Поторопился писарь просто. Теперь я сто лет проживу, – весело ответил Владимир. — На войне, мама, всякое бывает… Подбили наш танк. Очнулся я в медсанбате. Голова в бинтах. Ребята-танкисты из другого экипажа рассказывали, что меня хоронить пришли, а тут я пошевелился. Ну, вместо могилы доставили в медсанбат. Подлечили малость – и в эшелон, в глубокий тыл. К этому времени у меня гул в голове затих, я ходить начал. Медсестра, милая такая девчушка Валя Тоничева, сказала: «В Пятигорск едем». В Невинке попросил ее: «Дай мне обмундирование, я на перрон выйду. Тут дивчина встречать должна. Не предстану же я перед нею в кальсонах?» Помялась-помялась Валюта и сыскала одежонку. Вышел я на привокзальную площадь, крутнул за угол, потом за другой. Поезд свистнул, и дал машинист пару. А я – домой». – «А за это, Володюшка, тебе ничего не будет?» – тревожно спросила мать. «Так я ж не с фронта драпанул. Поживу денька три и в Пятигорск подамся».
…Осенью сорок четвёртого гвардии сержант Молдаванов, окрепший, в новом, пахнувшем армейским складом обмундировании, ехал с командой выздоровевших на фронт. За широко распахнутой дверью теплушки промелькнули леса Могилёва, гулко прогудел под колёсами мост через Днепр. «Вот это погнали фрица, на поезде не догонишь», – сказал Владимир, вглядываясь в широкую даль Белоруссии. «Не торопись, парень, успеешь, – отозвался пожилой солдат. – А если и не успеешь – не стыдно, ты свое получил». – «Нет, дядя, победу я должен встретить вместе со своими ребятами. К тому же я вроде заколдованный: из мёртвых воскресаю».
В составе своего танкового батальона Молдаванов участвовал в форсировании Вислы, Одера, Нейсе. Пробивал глубоко эшелонированную оборону под Берлином – и, наконец, вот он, долгожданный День Победы! Вылез из танка гвардии сержант Молдаванов и усталой, натруженной ратным трудом ладонью вытер со лба крупные капли пота. Вдохнул полной грудью свежую майскую прохладу. И не утерпел – запустил по-ребячьи радостно в голубое мирное небо свой танкистский шлем. Спрыгнул с танка, обнял проходившего мимо незнакомого пехотинца: «Победа, брат…»
Да, это была и его победа, одна на всех россиян, и за ценой подлинно никто не стоял.
После войны Владимир вернулся в Черкесск, много лет работал шофером на автобазе № 10. Там же работал и его сын. Сегодня никого из них уже нет в живых, но события былого не забыты, трепетно сохраняясь в памяти семьи.

Ольга МИХАЙЛОВА.
Фото из семейного архива Молдавановых.