Анатолий Кириллович и Валентина Васильевна Лепендины родились в Дагестане, И он, и она жили на хуторе Чернявка, под Кизляром. Она росла круглой сиротой, он – полусиротой, но с августа 1949 года эти двое вместе, лишний раз подтверждая состоятельность теории двух половинок…
– Мы всегда вместе, или почти всегда, добавлю для пущей точности, – уточняет Валентина Васильевна, стрижка которой несколько смутила меня, ибо явно не соответствует ее солидному – 88 лет – возрасту.
– Валентина Васильевна, откуда такая прическа в стиле Галины Ненашевой? Помните, она была в 70-е годы прошлого века очень популярна и запомнилась всем не только хорошим сильным голосом, но и стрижкой «под ноль»…
Бабушка не только не обиделась на мой вопрос, но где-то даже приосанилась и сказала: «Девочка моя, у меня были такие густые, длинные косы, что я ходила чуть ли не с запрокинутой головой. Приходилось не только в юности, но даже в зрелые годы собирать их под волынку, ну типа венка, который бы держал их, как корону, на голове. Мало кто мимо проходил, не заглядевшись на мои роскошные волосы…»

Анатолий Кириллович и Валентина Васильевна Лепендины родились в Дагестане, И он, и она жили на хуторе Чернявка, под Кизляром. Она росла круглой сиротой, он – полусиротой, но с августа 1949 года эти двое вместе, лишний раз подтверждая состоятельность теории двух половинок…
– Мы всегда вместе, или почти всегда, добавлю для пущей точности, – уточняет Валентина Васильевна, стрижка которой несколько смутила меня, ибо явно не соответствует ее солидному – 88 лет – возрасту.
– Валентина Васильевна, откуда такая прическа в стиле Галины Ненашевой? Помните, она была в 70-е годы прошлого века очень популярна и запомнилась всем не только хорошим сильным голосом, но и стрижкой «под ноль»…
Бабушка не только не обиделась на мой вопрос, но где-то даже приосанилась и сказала: «Девочка моя, у меня были такие густые, длинные косы, что я ходила чуть ли не с запрокинутой головой. Приходилось не только в юности, но даже в зрелые годы собирать их под волынку, ну типа венка, который бы держал их, как корону, на голове. Мало кто мимо проходил, не заглядевшись на мои роскошные волосы…»
– Анатолия Кирилловича тоже косой приворожили? Любовь была большая?
– Не было никакой любви. На хуторе, кроме русских и казаков, жили лезгины, даргинцы, кумыки, табасараны. Менталитет разный у славян и горцев, словно два разных мира. В силу этого не только горянки, зажатые в рамки обычаев, почти не имели возможности знакомиться и встречаться друг с другом, но и русские девушки и юноши. Приходила пора создавать семьи, и в дело вступали свахи. А в нашем случае, когда у обоих ни кола ни двора, и подавно. Моя мама умерла в 1935 году, папа погиб в первый же год войны. Анатолий тоже остался без мамы. Вот за нас все и решили моя тетка да его, которая жила через мазанку с нами. Поженили нас 7 августа 1949 года.
– Свадьба шумная была? Ведь как раньше было принято на таких разноплеменных хуторах: стрелять в воздух горцам, махаться шашками казакам…
– Никто не пил, не гулял, не стрелял на радостях в воздух на нашей свадьбе, потому что ее не было. Как говорится, ни любви, ни свадьбы. Начинай жизнь с нуля, и все тут.
– Да, но как быть с вашим же утверждением: «Мы всегда вместе…»
– Любовь пришла позже. Дело в том, что когда мы стали жить вместе, я начала работать в магазине, а Толик трудился механизатором в колхозе «Путь ленинизма». Крестьянская работа трудная была, уйдет спозаранку, а возвращается поздним вечером. Анатолий уставал так, что ног под собой не чувствовал, рук поднять не мог, но возвращался всегда либо с охапкой полевых цветов, либо с флягой, наполненной студеной водой из горного родника. Однажды рано утром, я даже глаза продрать не успела, смотрю, на подоконнике подснежники. Больше никогда я такого зенита цветения подснежников не видела. Цветы замерли, высоко приподняв на вытянутых стеблях раскрытые венчики, и ровно через две-три секунды, как в балете, сменили ножку и расслабились, повесив головку долу…
И действительно, если поначалу у пары не было никакой красивой романтической истории, то потом все изменилось как по мановению волшебной палочки. Когда муж уходил в ночное, Валентина подолгу смотрела в окно на кусочек ночного неба, простреленного золотой дробью звезд, и думала о том, как ей повезло в жизни с этим сильным и одновременно донельзя добрым Анатолием, а он, поскольку в колхозе часто приходилось тянуть лямку неделями без отдыха, все переживал, что ей скучно будет одной в доме, и тащил во двор всякую живность: черного с белыми пятнами щенка, белого, как снег, котенка, пойманного в степи зайчонка. Валентина воевала с ним в шутку: «К чему мне твои зайцы, твои кошки? Скоро будем своих детей нянчить…»
Но именно из-за детей и состоялся у нее настоящий злой бой. С судьбой. Та наотрез отказывалась сделать ее матерью. Но Валентина победила.
Бывают в жизни человека моменты, когда кажется, что жизнь настолько трагична, что исходу нет. Это был как раз такой момент. Нет матери, отца, брата, сестры… А теперь и детей не будет. Валентина приуныла, но ненадолго. Злость хоть и не отпустила, но стало в некотором роде веселей: «Все равно не сдамся…» Бывает такое. Первым делом Валентина Васильевна сказала Анатолию: «Семья без детей – это семья без будущего, это человеческая ниточка, повисшая в пустоте, без дела болтающаяся в ней. Уйдешь – не обижусь. Ты вправе обрести другую семью, которая подарит тебе детей…» Когда Анатолий ответил: «Об этом не может быть и речи. Только с тобой и на всю жизнь», тогда и Валентина рассказала ему о том, что она уже некоторое время переписывается с одной знакомой женщиной из Пермского края. Та, бывшая детдомовка, жалуется на то, что растит одна, без мужа, троих детей и что это ей настолько не под силу, что она согласна младшенькую, шестимесячную девочку, отдать в хорошие руки…
Лепендины тотчас завербовались в Пермский край на лесоповал.
– Как вы понимаете, наша доченька Лариса не была ни бездымной, ни бездомной, как говорят в народе. Но родной стала сразу, как только я взяла ее на руки. Сначала основное чувство – тревога, ты не знаешь, с какой стороны к ней подступиться. Потом ребенок становится источником радости и смыслом жизни. Мы на дочку надышаться не могли, налюбоваться ею не могли. Господи, как сейчас помню, как ловила по ночам ее дыхание, как стирала пеленки, – вспоминает Валентина Васильевна, – разумеется, мы никогда бы не уехали из Пермского края, так как по соседству жили мама Ларисы, сестренка Света, брат Игорь…
– Не уехали бы? Но разве Пермский край не средоточие мест заключений, отдельно уголовных женских, отдельно уголовных мужских лагерей?
– Они есть, но мы с уголовниками как-то очень редко сталкивались. Зато какая невероятная красота там разлита кругом. Пермский край зовут краем болот, так эти болота курятся тысячами запахов, тонких, терпких, не смешивающихся друг с другом. А леса какие богатые, не помню, у кого, но как-то прочитала такие строки: «В лесу слышно, как опята лезут на пни…» Так и в Перми. Вставали рано, дышали первым, самым свежим воздухом. Конечно, валить лес – нелегкая работа, но Толик справлялся. Я работала, как и прежде, в магазине. Ларисочка рядом, постоянно на глазах, на руках…
Лесорубы – народ далеко не сентиментальный и не приветливый, во всяком случае таковыми они рисуются в моем воображении. И когда кругом непроходимый лес, а женщин раз-два и обчелся, всякое может взбрести им в голову. До вопроса, не было ли охотников приударить за ней, дело не дошло, потому как во взгляде Валентины, понявшей, к чему я клоню, было все – сила и слабость, головокружительная женственность и твердый характер.
 – Мои любимые строчки в «Евгении Онегине» Пушкина: «Он уважать себя заставил…» – сказала она в ответ на мой незаданный вопрос, – любой назойливый посетитель остывал, получив должный отпор.
…И вдруг Анатолий, выпив в лесу сырой воды, подхватил малярию. Какая лихоманка трясла его по ночам, только Валентина знала.
– Стоило зайти солнцу, как он становился беспамятным, рубашка хоть выжимай. Сколько он хины попил, даже трудно представить. В связи с этим мы вынуждены были уехать на Украину, в поселок Белая Церковь под Киевом, нынче это город, – рассказывает Валентина Васильевна, – поселок был неправдоподобно красив и трогателен, и беззащитен в своей красе. Маковки церквей, грустные, как колокольный звон, брали за душу, но и там мы не подзадержались. Уехали в Моздок, поближе к горам.
Нет, не метались супруги по жизни, кидаясь в крайности, и не гнались за большими деньгами, просто после малярии пришел черед астмы. Прерывистое дыхание Анатолия стало так часто переходить практически в предсмертное удушье, что супруги, долго не думая, по настоятельному совету врачей, засобирались в неведомую Теберду.
– И с первых дней попали во власть этого чудного города. Если в Моздоке по ночам кашель нарастал, рвал грудь, невидимая рука сдавливала горло, то тут я проспал всю первую ночь как убитый, а утром проснулся умиротворенный, бестелесный, что ли, – рассказывает Анатолий Кириллович, – подошел к окну…
– А за окном стояла тебердинская зима, пушистый снег, нежная пороша, белые колокола на елочках. И мне невольно подумалось: в жизни все не случайно. И сопротивляться этой данности глупо, надо, наоборот, стараться чувствовать судьбу, как это сделали мы, – продолжает рассказ мужа Валентина Васильевна, – ведь не переберись мы тогда на свой страх и риск в Теберду, вряд ли Анатолий дотянул бы до сегодняшнего дня, до своих 90 лет.
Лепендиным дали комнату в общежитии ПМК-59, куда устроился работать Анатолий Кириллович.
– Начальником Тебердинского отделения ПМК-59 был Осман Муссаевич Байчоров, – вспоминает Анатолий Кириллович, – это был не только большой души человек, но и большой профессионал. Байчоров, если у него выпадала свободная минута и являлась в том надобность, самолично стремился ознакомить человека со сложным строительным производством как можно полнее. У него был нелегкий характер, и чтобы найти с ним контакт, нужна была такая же, как у него, ищущая мысль, а еще смелость в суждениях и глубокие знания. Одна его любимая присказка чего стоила: «Качество бывает только одно – лучшее».
Разумеется, тогда были времена, когда жилье «давали» и ждать его приходилось обычно десятилетиями. Но опять-таки большое спасибо Байчорову, который проявлял большую заботу о быте строителей, вскоре благодаря ему мы получили квартиру.
Валентина работала в санатории «Джамагат» санитаркой, потом сестрой-хозяйкой. Затем Лариса начала работать, поначалу воспитателем в детсаде, затем штукатуром-маляром. Пришла пора, выдали Лепендины свою дочь за хорошего парня, бывшего десантника, работника автобазы Евгения Мусаткина, пошли внуки Алена, Владимир. К сожалению, Евгений погиб пять лет тому назад, но родители сделали все, чтобы хоть как-то облегчить горе матери и ее детей.
– Сильная и обоюдная любовь не единственная основа семьи, главное – дети, – говорила мать Ларисе, – для них работаешь, ими живешь. Так что возьми себя в руки, доченька. Я всегда помнила совет легендарной актрисы Веры Марецкой, данный ею Надежде Румянцевой: «Бесполезно жаловаться на жизнь. Пожалеть не пожалеют, а уважать перестанут», – и следовала ему всю жизнь. Возьми и ты его себе на вооружение.
Рана в душе Ларисы заживала медленно, и все же время лечит. Со временем Лариса женила сына, выдала дочку Алену замуж за карачаевца. Сейчас для Лепендиных-старших свет в окне – правнук Юсуф Дотдуев.
– Очередь внука Владимира сделать нас еще раз пращурами. Впрочем, почему еще раз? Еще много-много раз, – категоричен Анатолий Кириллович. Есть в нем что-то от военного, и, беря во внимание возраст, спрашиваю, воевал ли он в Великую Отечественную?
– Всей душой рвался на фронт, вослед отцу, но поскольку на момент объявления войны я работал в депо железнодорожной дороги Кизляр – Астрахань, а это был стратегически важный участок для фронта, мне отказали в мобилизации. Но все четыре года войны, и потом еще года три до свадьбы, можно сказать, был на военном положении.
– И сколько же лет вы вместе?
– Без малого семьдесят. Большую жизнь мы прожили с Анатолием. Честную, достойную, счастливую. Чего стоят один ребенок, посланный судьбой, наша дочь Лариса, и внуки, которые постоянно крутятся под ногами с вопросами: «Бабушка, дед, что бы сделать для вас эдакого интересного, полезного?» На этот случай у нас есть отговорка, – смеется Валентина Васильевна, – есть прекрасный диалог из рощинской пьесы «Старый Новый год»: «Что тебе надо?» – «Да что есть, то и надо». – «А что есть?» – Да что надо, то и есть». Мы под этим полностью подписываемся. Все у нас есть: квартира, дача. Пойдемте, дом покажу.
Квартира утопает в цветах, их свежий и нежный флер повсюду: в гостиной, на кухне, на балконе…
– Представляю, что творится на даче, – говорю Ларисе, а в ответ – смех, точь-в-точь такой же заразительный, как и у Валентины Васильевны: «Чего только там нету с легкой маминой руки: и ночные фиалки-«ароматизаторы» ночи, и жасмин, и розы. У мамы очень сильно разболелись в последнее время суставы, потому она мне на даче не помощница, так что цветы растут все больше сами по себе, а я занимаюсь больше овощами.
– Лариса, как давно ты узнала о том, что неродная?
– С тех пор, как помню себя, с тех пор и знаю об этом от папы и мамы. Они для меня как слова «доброта» и «нежность». Папа – нежность, мама – беспримерная, всепоглощающая доброта. Папа, конечно, не может с блеском рассуждать о литературе, искусстве, как мама, но замечания его всегда остры, неожиданны, всегда к месту. Благодаря ему духовная жизнь моих детей не протекала, как у многих других, под явным диктатом телевизора или компьютера. Папа никогда не пил, не курил, я не слышала от него ни одного бранного слова. А мама… Не только я ее боготворю, мои родные брат Игорь и сестра Света, которые приезжали к нам в Теберду, по возвращении домой позвонили и сказали мне: «Ларка, как тебе повезло! Валентина Васильевна одарила нас напоследок такой неожиданно сокровенной, такой понятной и такой глубоко родной улыбкой, что всю дорогу чувствовали на себе свет этой счастливой улыбки».
Напоследок супруги Лепендины предались ностальгическим воспоминаниям в гостиной, где на видных местах разместились дорогие сердцу вещицы из прошлых лет.
– Что чаще всего вспоминается из прошлого, Валентина Васильевна?
– Мечты свои девичьи. Я мечтала о том, чтобы муж и любимый был один человек. Мечта сбылась, как видите. Еще я помню, как пахли в Кизляре сирень и ландыши, их насыщенный крепкий аромат. Это запахи моей юности, которые, кажется, и сейчас обволакивают меня при их упоминании.
Может, это мистификация, самовнушение, но и я долго чувствовала силу любви, которая не выветривается, как запах увядших цветов, а витает в этом тихом, гостеприимном доме, исходя от двух половинок единого целого.

НА СНИМКАХ: Супруги ЛЕПЕНДИНЫ; Валентина ЛЕПЕНДИНА в молодости.
Фото автора и из семейного архива.