С каждым годом уходят из жизни очевидцы трагических событий сурового ноября 1943 года, когда в одночасье в места депортации был выслан карачаевский народ. Редеют, к сожалению, и ряды поколения, чье детство и юность пришлись на эту пору… Один из них – потомственный животновод, долгие годы работавший старшим чабаном совхоза «Маринский», Сеитбий Тешеллеев, чье имя в свое время славили на первых полосах местных газет. Это был трудолюбивый, открытый, гостеприимный человек, истинный представитель Маринского ущелья, чьих людей всегда отличали высокие моральные качества. Сеитбий вырос в многодетной семье, где было 9 детей. Первым на фронт мобилизовали старшего сына Азрета, затем ушел на войну и отец Халит. Все хлопоты по дому легли на плечи матери Соккан, ей приходилось нелегко, потому что на руках был грудной младенец, меньший сын Аскер.

С каждым годом уходят из жизни очевидцы трагических событий сурового ноября 1943 года, когда в одночасье в места депортации был выслан карачаевский народ. Редеют, к сожалению, и ряды поколения, чье детство и юность пришлись на эту пору… Один из них – потомственный животновод, долгие годы работавший старшим чабаном совхоза «Маринский», Сеитбий Тешеллеев, чье имя в свое время славили на первых полосах местных газет. Это был трудолюбивый, открытый, гостеприимный человек, истинный представитель Маринского ущелья, чьих людей всегда отличали высокие моральные качества. Сеитбий вырос в многодетной семье, где было 9 детей. Первым на фронт мобилизовали старшего сына Азрета, затем ушел на войну и отец Халит. Все хлопоты по дому легли на плечи матери Соккан, ей приходилось нелегко, потому что на руках был грудной младенец, меньший сын Аскер. В 41-м пришла похоронка на Азрета, а потом пропал без вести и отец. Мать скрыла это от детей, и только потом они поняли, каким мужеством и самоотверженностью она обладала, чтобы каждый день встречать восход солнца, месить тесто, косить сено, улыбаться детям, когда сердце разрывалось от тоски по первенцу и мужу. Но ее дети ничего не знали об этом, и каждый день бегали гурьбой к почтальону, ждали писем и фотографий с фронта. «2 ноября 43-го нас разбудил истошный лай любимой собаки Джигита, затем раздался выстрел, и собачий лай перешел в визг, – вспоминал С. Тешеллеев. – В дом вошли солдаты и, не вдаваясь в подробности, приказали быстро собираться в дорогу. Мать бросилась доить корову, чтобы напоить нас на дорогу молоком. Алий, мой старший брат, со слезами на глазах спросил военного: «Ты зачем убил нашу собаку?!» Тот молча отшвырнул брата в сторону…» Семью Тешеллеевых вместе с аульчанами повезли в Черкесск. Ехали на большой скорости, и на одном из крутых поворотов машина опрокинулась. Практически все члены семьи получили травмы, кто-то из них сломал ногу, у кого-то оказалось тяжелое сотрясение. В итоге семья была госпитализирована в районную больницу в Микоян-Шахаре. Главный врач осетин Петр Баскаев окружил их заботой и вниманием. Он отлично владел карачаевским языком и с подчеркнутым вниманием относился к детворе. Постоянно заботились о детях и две нянечки – абазинки из села Красный Восток Куна и Муминат.
«В больнице кроме нас также были отставшие от своих карачаевцы: роженицы, постельные больные, фронтовики. В один из дней по палатам прошли военные и объявили: «Все карачаевцы, выходите быстро во двор. Лежачих – на бричку! Остальные – пешком на железнодорожную станцию Баталпашинку!» К военным кинулся Баскаев: «Вы с ума сошли! Среди них только два-три здоровых человека, остальные все нуждаются в лечении и уходе». Ему цинично ответили: «Будете мешать, и вам туда ляжет дорога». Потом я узнаю, сколько пользы принес Петр Михайлович людям во время оккупации. Это был настоящий целитель-патриот, истинный герой. Недаром его имя увековечено на аллее «Знатные люди Карачая». С 1941 года он являлся ведущим хирургом эвакогоспиталя в Микоян-Шахаре, практиковал в партизанском отряде «Мститель», был связным – рация была спрятана у него дома на чердаке».
Доктор кинулся собирать им в дорогу медикаменты, а сердобольные Куна и Муминат сопровождали обоз из больницы до Каменномоста. На опустевший аул невозможно было смотреть без слез. По улицам бродили овцы, недоеные коровы с ревом бросались к людям. Ветер нес чьи-то фотографии, обрывки документов, всякое тряпье… «Нас под конвоем гнали через Хумару. Из всех домов высыпали люди, они подходили к нам со словами утешения: «Мы будем ждать вас, карачаевские братья! Верим, что вы скоро вернетесь». Кто-то из них протягивал нам лепешки, сыр в дорогу, кто-то – какую-то одежду».
В Черкесске их продержали целый день на площади. Вконец усталый Алим, один из братьев Сеитбия Тешеллеева, каким-то образом отделился от семьи и присел в уголке на площади. В стороне он увидел колонну солдат, которые были под конвоем. Среди них он увидел отца, которого объявили без вести пропавшим. Для семьи среди тех мрачных дней единственной радостью стало то, что отцу разрешили ехать в одном вагоне с детьми и женой. Их довезли до Калмыкии, и там неизвестно по какой-то причине вагоны отцепили от состава. Люди несколько дней находились в холодной, продуваемой лютыми ветрами степи, без тепла и воды, умирая один за другим. «Отец мой был бессилен кому-либо помочь – сам в чем душа держалась, поэтому могильщиками стали женщины и дети. Три дня мы занимались похоронными делами, но благодаря нашей маме и другим женщинам все покойные нашли свой приют». В дороге умер и отец. Слез у матери уже не было. Впрочем, плачущей свою мать после этого дети видели один раз. В их вагоне ехала очень больная женщина, за которой ухаживал сын. Когда она скончалась, сын спрятал ее тело под лохмотьями, дабы похоронить достойно там, куда прибудет поезд. Но конвоиры, прознав об этом, остановили состав и потребовали, чтобы сын собственноручно выкинул тело матери из вагона.
Их привезли в Сайрамский район Джамбульской области. Есть было нечего, по весне питались травой, земля была, как выполотая. Мать Тешеллеевых детей своих выходила, сохранила их жизни ценой неимоверных усилий. Сама же до дня возвращения на родину не дожила.
Каждый раз, вспоминая эту горькую исповедь Сеитбия Халитовича Тешеллеева, я думаю: «Мы обязательно должны выслушать при жизни, дать слово тем, кто пережил все тяготы депортации. Чтобы об этом помнили потомки и подобное больше не испытал ни один народ, живущий на земле».