«Но зато увидела вода…»

28 января в 08:15
4 просмотра

Нахару Идрисовичу Герюгову – 93 года. Их почти не осталось – тех, кому под 90, тех, кому за, а меня вышел встречать немного грузный, но уверенный в себе, твердо стоящий на ногах – не думайте, что скажу «старик» – цветущий мужчина!
– Я родился в 1926 году в ауле Каменномост в семье Идриса Ортобаевича Герюгова и Мекки Канаматовны Кииковой. Когда началась Великая Отечественная война, мой отец ушел на фронт одним из первых, кстати, как и твой дедушка Харун Мамашев, с которым он был очень дружен, – рассказывает Нахар Идрисович, –  мне на тот момент было 15 лет, но я тоже отчаянно рвался на фронт вослед отцу, только кто бы меня пустил, поскольку я был старшим в семье, где подрастали мой младший брат и три сестренки?
Отец воевал геройски. Об этом свидетельствуют не только многочисленные боевые награды, среди которых есть и орден Отечественной войны, но и множественные ранения, которые он получил под Сталинградом и в Чечне. Последнее ранение, как говорится, вышибло его из седла, поскольку вражеский снаряд безнадежно перебил правую руку…

Нахару Идрисовичу Герюгову – 93 года. Их почти не осталось – тех, кому под 90, тех, кому за, а меня вышел встречать немного грузный, но уверенный в себе, твердо стоящий на ногах – не думайте, что скажу «старик» – цветущий мужчина!
– Я родился в 1926 году в ауле Каменномост в семье Идриса Ортобаевича Герюгова и Мекки Канаматовны Кииковой. Когда началась Великая Отечественная война, мой отец ушел на фронт одним из первых, кстати, как и твой дедушка Харун Мамашев, с которым он был очень дружен, – рассказывает Нахар Идрисович, –  мне на тот момент было 15 лет, но я тоже отчаянно рвался на фронт вослед отцу, только кто бы меня пустил, поскольку я был старшим в семье, где подрастали мой младший брат и три сестренки?
Отец воевал геройски. Об этом свидетельствуют не только многочисленные боевые награды, среди которых есть и орден Отечественной войны, но и множественные ранения, которые он получил под Сталинградом и в Чечне. Последнее ранение, как говорится, вышибло его из седла, поскольку вражеский снаряд безнадежно перебил правую руку…
Идрис Ортобаевич, вернувшись домой в конце 1942-го, не стал отлеживаться, зализывая раны, а где делом, где советом помогал восстанавливать колхоз «Ленин джол», разграбленный, разрушенный фашистами во время оккупации Карачая.
– Потом была депортация. Наша семья попала в Киргизию, в село Чалдовар. Первым нашим жильем стала землянка при сельпо, а когда закончились собранные наспех в дорогу продукты, от неминуемой голодной смерти долгое время спасались не убранными в силу сильных холодов с колхозных земель свеклой да картошкой. Понятное дело, промерзлыми начисто, – продолжает свой рассказ Нахар Идрисович. – Естественно, я, к тому времени 17-летний юноша, за плечами которого была кратковременная учеба в педучилище (смог окончить до депортации всего один курс), не мог сидеть без дела и начал свою трудовую биографию в должности учетчика тракторной бригады. Потом учился изготавливать в шорно-седельном цехе сбруи и седла для лошадей – и сегодня могу блеснуть этим мастерством, объехал почти все летние пастбища Панфиловского района с целью ликвидации малограмотности взрослых и детей, обитающих безвылазно в горах Киргизии. В 1947 году пригласили, а по тем временам лучше сказать «доверили» работу заготовителя в сельпо. Так начался мой путь в торговлю.
Молодой, энергичный, с тонким юмором, про таких говорят «душа искрится», а самое главное, грамотный в деле закупок, продаж, Нахар по возвращении на родину приглянулся торговому начальству, и его назначили управляющим Тебердинским отделением курортторга. Спустя время он стал директором крупнейшей в г. Карачаевске торгово-закупочной базы, где и проработал вплоть до выхода на пенсию более 30 лет.
– Нахар Идрисович, но как можно было утвердить на такую специфическую должность без должного образования?
– Дело в том, что как только вернулись на Кавказ, я окончил вечернюю школу в Черкесске, заочно – кооперативный техникум в Ставрополе, отучился три года также без отрыва от производства в Московском кооперативном институте и бросил учебу.
– Почему?
– Преподаватели открыто говорили: «Вам здесь нечего делать, Герюгов. Сами кого угодно обучите премудростям кооперации и торговли».  Я и сам, если честно, был о себе такого мнения.
Что да, то да, свои силы и возможности Герюгов оценивал весьма реально. В его ведении было пять складов в Карачаевске и столько же в Теберде, которые снабжали организации и предприятия города, жителей Теберды, Домбая, Карачаевска, поселка Орджоникидзевского продуктами и овощами. Не просто снабжали, а как уверяют многие старожилы города, в бытность Герюгова директором ТЗБ прилавки овощных магазинов никогда не пустовали ни в сентябре, в период массовой уборки сельхозпродуктов, ни в конце зимы, когда в других местах все мечтали «растянуть» мешок, скажем, картошки или лука до весны.
– На складах ТЗБ так строго соблюдали технологию закладки овощей и фруктов, тех или иных продуктов, что все диву давались, – говорит Светлана Батчаева, в 1980-е продавец овощного магазина в г. Теберде, – с лупой ищи, не найдешь полусгнившей продукции. Более того, Герюгов самолично объезжал все магазины, куда база отгружала товар, и горе тому продавцу, если он свалил товар где попало и как попало.
– Тот, кто не знал о неустанной борьбе Нахара Идрисовича за подлинный профессионализм и нравственность в работе, сочтут эти слова за эксцентричность, – говорит Айна Межиева, которая проработала более 30 лет заведующей овощным магазином в Карачаевске, – но все обстояло именно так. Мне довелось поработать не только с Герюговым, и не раз была свидетелем тому, как выполнить первыми план поставок торопились многие, стремясь опередить соперника, в результате чего торговля несла большие убытки из-за того, что у кого-то начинал зеленеть картофель, усыхать морковь и так далее.   
– У меня, действительно, никогда не было неуемного желания поскорее отчитаться, отличиться. Я не мог принести в жертву экономическую целесообразность и здравый смысл хотя бы потому, что это означало поступиться своим добрым именем, именем своего славного отца.
– Все начальство, особливо торговое, раньше и по сей день относится к элите довольно обеспеченных, чуть ли не под завязку, людей. Вы себя причисляли к ней?
– Хотите спросить, зажиточный ли я человек? Отвечу словами из некогда услышанной блатной песенки: «Врать не научился, брать не наловчился». И еще, кажется, Шелли сказал в «Декларации прав», что огромное богатство клевещет на его владельца. И еще сказал: ни один человек не имеет права захватить в свое личное владение больше того, что он может употребить.
– Вы так легко цитируете Шелли и блатные песни?
–  Я так много читал и читаю в своей жизни, что мне иной раз кажется, что я смог бы читать книги даже вниз головой. Плюс к этому у меня отменная память. Хотя, как сказал один мудрец: «Забывает только тот, кто хочет забыть». К примеру, я и сегодня помню своих коллег 50-летней давности – управляющих курортторгом, в чьем подчинении находилась ТЗБ, Федора Ивановича Кобыльченко, Николая Акимовича Титаренко, главного экономиста ТЗБ Екатерину Савельевну Ковалеву. В моем подчинении было 130 человек, и я могу с легкостью назвать их всех по имени-отчеству, без особого напряга могу вспомнить имена заведующих различными отделами управления Министерства торговли СССР, где я получал, требовал, выпрашивал непременно нужные в тот или иной момент товары для базы, читай – для города… Я больше 50 лет  с удовольствием выписываю вашу газету и могу с первой строчки определить, чьей фамилией подписан материал…
Мы разговаривали с Нахаром Идрисовичем довольно долго. Исходил, объездил этот человек, внутренние качества которого – благородство, простоту и доброту – чувствуешь с первого знакомства, немало.
Повстречал на земле тысячи людей, но всю жизнь тянулся к простым и добрым. Эта же жизнь преподала ему главные уроки – кому руку подать, кому кулак показать.
– Конечно же, больше руку подавал, точнее, протягивал руку помощи. Если что-то было неподъемное для меня, я в свою очередь обращался за помощью к своим друзьям – директору пивзавода Мурату Маршанову, начальнику милиции Степану Денисенко и многим другим.
В доме Герюгова чисто, тепло, уютно. Письменный стол, за которым мы устроились, завален бумагами, исписанными листками, карандашами… Над ним – фотография удивительно красивой женщины. Перехватив мой взгляд, Нахар Идрисович поясняет: «Это моя супруга. Она, к сожалению, покинула этот мир 16 лет назад. Следом за матерью ушел из жизни мой любимый сын Кемал. Он погиб в аварии близ села Эльхотово. Нелепая смерть. Друг купил машину и попросил проехаться Кемала с ним, причем даже не имея водительских прав. Знал ли мой сын об этом, даже не знаю, но думаю, все равно не отказал бы другу. Так что…»
Любовь к своим детям не может быть благодушной. Она всегда терзание. В ней всегда пульсирует страх потерять их, желание дать им все самое лучшее, самое хорошее. Теперь в жизни Нахара Идрисовича все наоборот – оставшиеся трое детей над ним трясутся, хотя и живут отдельно от отца.
– У меня две дочери Мадина и Тамара, сын Борис, – рассказывает Нахар Идрисович. – Борис окончил Ростовский университет, он физик, живет в Смоленской области. Его жена Галина – начальник финансового управления атомной станции на Смоленщине, внук Кемал – я его назвал в честь погибшего сына – занимается комплектацией  оборудования и поставками для этой же атомной станции. Дочь Бориса трудится в американской фирме «Стеклозаводы» в Рязани. Мадина окончила КЧГУ, живет в Черкесске, Тамара – Ростовский институт народного хозяйства. Тамаре моей выпало много горя. Сначала потеряла маму, потом брата. Избранником ее стал русский парень Александр Ивченко, одно время работавший начальником ОБХСС в Карачаевске, к сожалению, он также погиб в аварии. В довершение ко всему пропал без вести сын Рамазан. Но, как говорится, судьба никогда не захлопывает одну дверь, не открыв одновременно другую. У нее есть чудная внучка, а у меня, следовательно, правнучка Рита, которая начинала учебу на архитектора в Санкт-Петербурге, а заканчивает ее сейчас в Италии…
– Так получается, вы живете в одиночестве в этом большом, уютном доме? Чем это можно объяснить – эгоизмом или следствием характера, который с возрастом становится несносным?
– Ни тем, ни другим.  Как сказал Конфуций, почтительный сын всегда знает, какой у матери цвет волос. Вот и мои дети точно знают, когда им надо навестить отца, а когда дать ему побыть одному. Дело в том, что иной раз одиночество для меня становится настоящим подарком, потому что я пишу стихи, мемуары…
– И как получился такой «репримант неожиданный», как говорит у Гоголя одна из дам?
– Сам не знаю, как захотел заниматься писательством. Правда, пока все больше в стол, особенно стихи. К примеру, сяду вечером перед…
– Телевизором?
– Телевизор редко смотрю, потому что посмотришь иные передачи и думаешь: наши предки в ходе эволюции теряли звериные качества, а мы теряем человеческие… Перед окном, благо журнальный столик расположился напротив, и начинаю слагать вирши. Утром перечитаю и прихожу в ужас. Складываю листочки куда подальше, а в руки беру томик Лермонтова, Пушкина или Бальмонта, перечитаю и успокаиваюсь…
Пока Нахар Идрисович заваривает чай по собственному рецепту, я еще раз оглядываю убранство комнаты – полно книг, на полу ковры, но нигде ни пылинки, ни соринки. Ну, как тут не спросить: «Не держите ли вы, Нахар Идрисович, домомучительницу, как теперь называют домоправительниц с легкой руки Карлсона?» Он рассмеялся: «А как без нее? Раз в неделю приходит убраться в доме очень чистоплотная славная женщина. Обстирывают дочери. Все остальное – я сам. Готовлю, причем очень вкусно. Продукты, которые любезно доставляет такси, заказываю в магазине, где работают мои внучатые, если не сказать правнучатые, племянницы. Могу разгрести снег, если он не сильно слежавшийся или не сильно сугробистый. Когда вышел на пенсию, в течение десяти лет ежедневно поднимался по утрам на Комсомольскую горку, где меня уже поджидала «аланская» бригада, так нас прозвали в городе, – профессора КЧГУ Магомед Хубиев, Магомед Урусбиев, Николай Елкин.  В те годы Комсомольская горка напоминала лес, прорастающий из бурелома, мы проредили его, дали каждой ели, каждой сосне отдельное жизненное пространство, как и должно быть в природе… Теперь на горе великолепный, отливающий бронзой под солнцем, сосновый бор и чудный ельник… Жаль, подняться теперь туда я не в силах, да и друзей-аланов уж больше нет… Все, что могу, спуститься к родной Кубани, на берегу которой прошли мое детство, юность, проходит моя старость…
Эх, как мне захотелось вдруг, чуть-чуть перефразировав слова поэта, сказать Нахару Идрисовичу: «Человек склонился над водой и увидел вдруг, что он седой, но зато увидела вода, что душа его все так же молода…»
Но я не стала этого делать, верю, подойдет по весне уже 94-летний Нахар Идрисович сам к родной Кубани, глянется в ее воды и увидит, что…

НА СНИМКЕ: Нахар ГЕРЮГОВ.

Аминат ДЖАУБАЕВА
Поделиться
в соцсетях