Память фронтовика… Она может ожить от одного прикосновения. Она хранит все: и фронтовую дорогу, которой шел солдат. И тыловую, по которой все шло солдату. Все, что ему надо было для Победы, – металл, хлеб, письма…
Вот и ветеран Великой Отечественной войны Хызыр Темиров помнит все.
Его призвали в армию летом 1940 года.
– Я, кроме г. Теберды, никогда нигде не бывал, – смеется Хызыр Алиевич, – а попал на службу в г. Перемышль, что на границе с Польшей. В той довоенной жизни были горы, леса, полные предчувствий радости от интересных встреч с редким зверьем – кавказским барсом, медведями, рысью, оленями, беркутами и даже сапсанами, если хотите. А тут абсолютно невыразительный, ничем не примечательный городок, если не считать множества погранчастей, погранзастав, которые встречались на каждом шагу…

Память фронтовика… Она может ожить от одного прикосновения. Она хранит все: и фронтовую дорогу, которой шел солдат. И тыловую, по которой все шло солдату. Все, что ему надо было для Победы, – металл, хлеб, письма…
Вот и ветеран Великой Отечественной войны Хызыр Темиров помнит все.
Его призвали в армию летом 1940 года.
– Я, кроме г. Теберды, никогда нигде не бывал, – смеется Хызыр Алиевич, – а попал на службу в г. Перемышль, что на границе с Польшей. В той довоенной жизни были горы, леса, полные предчувствий радости от интересных встреч с редким зверьем – кавказским барсом, медведями, рысью, оленями, беркутами и даже сапсанами, если хотите. А тут абсолютно невыразительный, ничем не примечательный городок, если не считать множества погранчастей, погранзастав, которые встречались на каждом шагу…
– А русский язык хорошо знали?
– Откуда? В Теберде в те годы было мало русских, все больше сваны, которым ничего не стоило перемахнуть через перевал в Теберду, ведь они в горах, как у себя дома были. Кстати, когда я работал лесником в Теберде уже после войны, мне посчастливилось познакомиться с самым знаменитым сваном мира – альпинистом, горовосходителем Михаилом Хергиани… Так вот, о службе. Не только я плохо знал русский, а еще многие – дунганы, узбеки, буряты, грузины, греки, которые служили со мной в одной части, тем не менее мы очень быстро обучились русскому языку…
22 июня 1941 года в пять утра поднятые по тревоге солдаты ясно различили свастику на плоскостях самолетов, которые сбрасывали свой смертоносный груз на погранзаставы и погранчасти…
– Невозможно было поверить, что вот так внезапно налетит авиация противника, – рассказывает Хызыр Алиевич, – а следом на улицы города ворвутся танки. У нас не было опыта ведения уличных боев, но мы быстро с другом – калмыком Федей Эрдниевым освоили гранатный и ближний рукопашный бой. Разумеется, перевес был на стороне врага.
И прежде чем мы отошли на перегруппировку в село Ниженковичи, понесли большие, если не сказать огромные, потери. Через два дня пошли в наступление и опять отступили. Словом, город переходил из рук в руки восемь дней, в боях под Комарово я был ранен, но от госпитализации отказался…
Волевой, сдержанный по натуре Хызыр Темиров выходил из себя после каждого отступления, а когда пришел приказ оставить позиции и прорываться самостоятельно, не смог смотреть в глаза тяжело раненным бойцам, которых так или иначе пришлось оставить в замаскированных землянках в надежде на возвращение.
– Мы выходили из окружения, плача от бессилия, от невозможности помочь товарищам, но свято верили, что доберемся до наших и вернемся обратно в Комарово с подмогой, но не смогли в силу разрозненности и того, что как только добирались до своих, нас отправляли вглубь страны – кого на оборону Москвы, кого на Белорусский фронт и так далее.
Темиров познал не только горечь отступления, но и радость первых побед, когда в составе диверсионной роты пускал под откос немецкие эшелоны на Курской дуге.
– Самый тяжелый бой наш пехотный расчет принял на Курской дуге под селом Ольховка, – вспоминает Темиров, – битва на Курской дуге длилась 50 дней, с 5 июля по 23 августа 1943 года. Немцы пустили в ход все – самолеты, танки, мотопехоту, тем не менее терпели поражение за поражением.
Под селом Коротичи пехотный расчет Темирова принял неравный бой, который продолжался семь часов. За проявленные в этом бою мужество и отвагу Хызыр был награжден орденом Отечественной войны II степени.
В боях за Чехословакию Темиров был удостоен медали «За отвагу», на чешской земле он был тяжело ранен. Последнее, что он услышал, теряя сознание, – крики своего земляка из Ставрополя Валерия Тараненко: «Вынесите Хызыра с поля боя. Хоть мертвым, но вынесите…»
Очнулся Темиров в санбате, вокруг него хлопотали врачи, медсестры, а он, наскоро перевязанный на поле боя, мертвенно-бледный, повторял словно в горячечном бреду одни и те же слова: «Отвезите меня к ребятам. Там сейчас каждый боец на вес золота…». Его и отвезли, но только в госпиталь, где он пролежал четыре месяца, а потом был демобилизован. Тяжелые раны бойцу подлечили, а вот контузия бесследно не прошла. Хызыр Алиевич практически ничего не слышал…
Домой он вернулся в январе 1944 года, да-да, именно домой, на Кавказ, но доехать из Черкесска до Теберды ему не дали. Как только Хызыр вошел в магазин купить сигарет, к нему подошел старик-осетин и спросил: «С фронта, сынок? Карачаевец будешь?» Хызыр кивнул. Старик что-то стал шептать ему на ухо, но вдруг, увидев его недоумевающие глаза, все понял и буквально на пальцах и голосом в крик объяснил: «Весь ваш народ сослали в Азию, ищи родных там».
Родных Хызыр нашел быстро, а спустя тринадцать лет, в мае 1957 года, он переступит порог своего родного дома в Теберде с молодой женой Буккай и годовалой дочуркой Светланой. Вскоре зазвенят в доме голоса и смех сыновей – Германа и Азнаура. Хызыр устроится на работу лесником в Тебердинский заповедник, где проработает почти полвека, и каждый день все это время в любую погоду его будет тянуть под дивный зеленый полог.
– В наших живительных лесах я не только охранял природу, но и отдыхал душой, набираясь мудрости и жизненных сил у нее, оттого, видимо, так долго и живу, – говорит ветеран. – Когда стало все труднее мерить километры, попросился на отдых, но и сейчас помочь рад всем своим коллегам – где советом, где делом.
– Дед, не надо лукавить, – укорил моего собеседника внук Мурат, заглянувший в комнату, – ты и сегодня бегал бы по горам и лесам, если бы не твои сыновья, которые заставили тебя написать заявление об уходе.
Но это не значит, что они его урезонили. Как только они подадутся на работу, Хызыр Алиевич тут же – в огород или сад. В этом году ему исполнилось 98 лет, а он косит траву под деревьями, с удовольствием возится с правнуком, поит его вместо всяких лимонадов и пепси только чаем собственного приготовления из молодых листьев черной смородины, побегов тимьяна, душицы и козьим молоком.
Я приехала к Темировым в апреле, в тот день в Теберде шел мокрый снег. Увидев, что я продрогла не на шутку, Хызыр Алиевич тут же у меня на глазах на железном листе, прибитом перед печкой, расколол на чурки поленца и затопил печь. Из открытой дверцы сразу потянуло запахом смолистого дерева… Тут в комнату забежал правнук, и взгляд старого солдата потеплел. Он взял мальчишку на колени и глубоко задумался. Как знать, не стояла ли перед ним в тот момент перед глазами жена Буккай с тихой ее красотой, с уходом которой ушла целая полоса жизни, не звучал ли в ушах доверчивый беспечный голос единственной дочери Светланы, подарившей отцу внука Мурата и сгоревшей в одночасье от тяжелой неизлечимой болезни, а может, он видел себя далеко в погранчасти… Не знаю, только минуты через две он, тихо вздохнув, сказал: «Знаешь, дочка, о чем я мечтаю? Вот бы дожить до того дня, когда мой правнук Алий, названный так в честь прапрадеда, заступит где-нибудь в караул…»
Почему бы и нет? Сумел же сохранить почти до ста лет (тьфу-тьфу!) Хызыр Алиевич и разум, и память, и свой добрый характер, и трудоспособность, так что ему стоит дождаться совершеннолетия правнука, кстати, как две капли воды похожего на него.

НА СНИМКЕ: Хызыр ТЕМИРОВ с правнуком Алием.