Я театр люблю. Там пирожные в буфете и за пальто номерки дают железные. Они жгут руки холодком. И ещё под лестницей темно, и старые афиши стоят там обиженные, повернувшись ко всем горбатыми спинами. А на мраморной лестнице, которая ведёт на галёрку, ступени чистые-пречистые, не забросанные фантиками, и перила длинные-предлинные, дубового дерева.
И мы однажды сходили в такой театр всем классом. Все мы были в туфлях, ботинках и рубашках, которые поджимают уши твёрдыми воротниками. В общем, вырядились, как ненормальные. А потом вдруг задергались огромные шторы, разъехались в разные стороны, и за шторами оказалось вдруг не окно на улицу, а какой-то огромный деревянный помост, на который вывалилась целая куча народа. Король с королевой, сапожник, портной… кто только не прятался за бордовым занавесом. И все они рассказали нам сказку, размахивая руками и вприпрыжку.
Голоса у всех разные. Кто пищит, кто басом говорит, кто свистит соловьем. И крутится сцена время от времени. То лес появляется из картона, то башни сказочного дворца из фанеры.

Я театр люблю. Там пирожные в буфете и за пальто номерки дают железные. Они жгут руки холодком. И ещё под лестницей темно, и старые афиши стоят там обиженные, повернувшись ко всем горбатыми спинами. А на мраморной лестнице, которая ведёт на галёрку, ступени чистые-пречистые, не забросанные фантиками, и перила длинные-предлинные, дубового дерева.
И мы однажды сходили в такой театр всем классом. Все мы были в туфлях, ботинках и рубашках, которые поджимают уши твёрдыми воротниками. В общем, вырядились, как ненормальные. А потом вдруг задергались огромные шторы, разъехались в разные стороны, и за шторами оказалось вдруг не окно на улицу, а какой-то огромный деревянный помост, на который вывалилась целая куча народа. Король с королевой, сапожник, портной… кто только не прятался за бордовым занавесом. И все они рассказали нам сказку, размахивая руками и вприпрыжку.
Голоса у всех разные. Кто пищит, кто басом говорит, кто свистит соловьем. И крутится сцена время от времени. То лес появляется из картона, то башни сказочного дворца из фанеры. В общем, оказывается, в театре не только пирожные в буфете и номерки в гардеробе. Там еще огромные шторы, и даже и не угадаешь, какого кота там прячут в мешке этих огромных штор. И такие прятки называются представлением. А люди, которые в прятки играют, называются артистами.
И после этого театра мы сами решили стать артистами. Представляете, все захотели вдруг дурака валять на деревянной сцене. И Вася Рогожников, который языком до носа дотягивается. И Ромка Кулиш, который ушами шевелит, как слон. И даже Маша Скворцова, отличница, которая вообще ничего не умеет, даже подсказать с первой парты. И Вера Ивановна, наша учительница, вдруг с нами согласилась.
– Это вы здорово придумали, ребята, – сказала она, – потому что скоро Восьмое марта, и это будет лучший подарок для наших мам. Знаете, как им будет интересно своих детей увидеть на сцене! Как они будут вами гордиться! Да они умрут от счастья!
И мы тут же придумали, какую пьесу разучивать. Сказку под названием «Золотой ключик». И Вера Ивановна принялась роли распределять. Роли – это самая важная штука в театре. И роли есть главные и не очень. Хотя Вера Ивановна сказала, что маленьких ролей в театре не бывает, вернее, так какой-то режиссёр сказал. А в «Золотом ключике» главная роль была у деревянного человечка по имени Буратино. То есть этот мальчишка был каждой бочке затычкой, и он вообще со сцены не слазил от самого начала и до конца.
И Вера Ивановна посмотрела на нас и спросила:
– Кто у нас будет Буратино, ребята? Кто больше всех похож на этого персонажа?
И все почему-то повернулись в мою сторону. А Маша Скворцова сказала:
– Мишка наш очень похож. У него волосы кудрявые, как стружки. Нос крючком. Смотрите сами.
– Правда, Машенька! – И Вера Ивановна даже всплеснула руками. – И волосы у Миши кудрявые, и нос курносый. Замечательное сходство. А Мальвиной будет сама Маша Скворцова. Тут и спорить нечего.
И все уставились на Машу, которая покраснела и опустила длинные кукольные ресницы.
В общем, стал я Буратино, а Маша – капризной куклой, которая свихнулась на чистоте. Я про это в сценарии прочитал. И все наши ребята тоже стали разучивать роли по сценарию. Кто стал шарманщиком, кто лисой Алисой, кто котом Базилио. В этой сказке вообще было всякого народа полным-полно.
Только Сашке Лепехе совсем ничего не досталось. Потому что Сашка какой-то невыразительный. Волосы у Сашки прямые, бровей нет, лицо какое-то бледное. И щупленький он. Одним словом, Лепеха. Ни Карабаса-Барабаса ему не сыграть густым басом, ни долговязого Дуремара с сачком, ни столяра Джузеппе с сизым носом. И Сашка сел в актовом зале на первый ряд и горько вздохнул. Что ж делать? Артистом надо родиться!
Но только и я недолго побыл артистом. Всего полчаса на первой репетиции. Потому что вдруг оказалось, что я сам к этому делу совершенно неспособный. Хоть я и был похож на этого Буратино. И коленки у меня как из полена выструганные, и нос шилом, и шея была такая же тонкая, и волосы стружками. Но я срезался на первой же фразе. Это когда Джузеппе стал наскакивать на папу Карло, а я должен был кричать звонким голоском: «Вали, вали хорошенько». Подначивать старичков, чтобы они подрались как следует. Но только у меня вдруг голос пропал. Куда, не знаю. Рот открылся, а голоса нет. От волнения он, что ли, провалился куда-то в живот.
И ладно бы голос. Руки у меня вдруг затряслись отбойным молотком. И ноги приросли к полу. И когда меня вытолкали на сцену, чтобы папа Карло научил ходить деревянную куклу, ему пришлось попотеть. Потому что ходить я так и не научился. То есть я немного ходил, но так неуклюже, что всем плакать хотелось. И с памятью у меня что-то стряслось. Все слова повылетали через какую-то дырочку в голове. И я с говорящим Сверчком двух слов связать не мог, так что он правильно заорал сердитым голосом, что у меня глупая деревянная голова. Словом, через полчаса всем стало ясно, что мое место в зрительном зале. И я с Сашкой поменялся местами. Я сел на первый ряд. А Сашка надел коротенькие штанишки, накинул на себя курточку и вдруг неожиданно закричал звонким голосом:
– Вали, вали его хорошенько!
И все даже вздрогнули. Как Сашка здорово преобразился. Он вдруг по сцене запрыгал, как по собственному дивану. Он засмеялся заразительным смехом. Руки у Сашки выгнулись, как следует. Ноги пошли колесом. И рот не закрывался, хоть его заколачивай. Так что все Сашке захлопали в ладоши, таким он оказался Буратино подходящим. Хоть и не похожий совсем.
Но на следующий день Сашке парик принесли кучерявенький. И на бледных щеках нарисовали яркий румянец помадой. И даже ресницы приклеили подлиннее. Словом, он стал более похож на Буратино, чем я. А я совсем повесил свой курносый нос.
Мне осталось только помогать школьному столяру дяде Васе делать декорации. Я дяде Васе подавал молоток, гвозди и зубастую ножовку. А он вырезал из фанеры разные домики, елки, волны морские. И так мы с дядей Васей резали, склеивали, сколачивали, а потом все раскрашивали разными красками. И тут у меня руки совсем не дрожали, и ноги не запинались, и во рту не пересыхало. Очень даже хорошо получалось елки красить зеленой краской. Жаль только, что Маша Скворцова редко заглядывала за кулисы. Она порхала на сцене вместе с Сашкой и звонко смеялась на весь актовый зал, и качала своей хорошенькой головкой:
– Кто вас воспитывает, скажите, пожалуйста?
И мне почему-то хотелось двинуть Сашку по шее, особенно когда он хватал Мальвину за руку и кричал:
– Спасайте ни в чем не виноватых деревянных человечков…
И никому не нужен был мальчик, похожий на настоящего Буратино. А прыгал по сцене Сашка в парике с накрашенными щеками, подумаешь. Правда, наши декорации всем понравились. И домики, и море, и шатер кукольного театра, и зеленые елки. И даже сосна, на которой должны были вешать Буратино за ноги, а потом привязывать за бороду Карабаса-Барабаса, привела всех в восторг. Вот только сосна эта качалась во все стороны. И как я ни просил дядю Васю прибить лапы покрепче, он только рукой махал:
– И так сойдет. Ваш Буратино легче курицы. И так его повесят.
И вот, наконец, наступила генеральная репетиция, последняя перед Восьмым марта. Все пришли в красочных костюмах. В ярких курточках, картонных шляпках, марлевых плащах. На щеках у Сашки Лепехи помады было вдвое больше обычного. Парик страшно блестел лаком. Ресницы хлопали с деревянным стуком. А Машенька оказалась лучше Мальвины. Глаза у Машеньки были огромными, как озера, щечки нежными, как розовые лепестки, и руки порхали бабочками. Так что я совсем расстроился, тягая за кулисами веревки с декорациями.
Репетиция была генеральная, но никаких генералов на ней не оказалось. Только дядя Вася за сценой сопел, передвигая сосну с колючими ветками. Сосна качалась отчаянно. А дядя Вася поглядывал на верхушку и чесал в затылке: «Кажись, сойдет…»
И все на этой репетиции шло как по маслу. Ребята танцевали польку, Базилио лихо подпрыгивал, Алиса крутила вовсю рыжим хвостом, Карабас-Барабас подметал пол длинной бородой. А я тягал веревки с декорациями. Так что на руках даже появились мозоли.
И мы уже дошли до сосны, которую нужно было втянуть на сцену, чтобы на ней повесили Буратино. И вот уже сосна закачалась посреди сцены, разбойники ловко подняли Сашку, повесили на сосну, а Артемон отвязал его побыстрее, чтобы у Сашки ноги не затекли. И сосна скрипела, как настоящая. Сашка не дышал, растопырив деревянные пальцы. А Мальвина заламывала руки:
– Ах, позовите скорее докторов…
И тут вдруг случилось ужасное. Пудель Артемон бросился за кулисы, чтобы притащить за шиворот народного знахаря Богомола, фельшерицу Жабу и доктора Сову. И вдруг споткнулся о лапы колючей сосны. Лапы затрещали. Сосна задрожала. Наклонилась. И вдруг тяжелый ствол перевесил лапы и повалился на сцену. Прямо на лежащего Буратино. Прямо на Мальвину, заламывающую руки. Прямо на пуделя Артемона.
Буратино сообразил первым, вскочил на четвереньки и бросился в сторону со всех ног. Артемон тоже отпрыгнул подальше на своих мохнатых лапках. Осталась только Мальвина перед падающим деревом. Потому что она была девочка. А девочки не очень быстро соображают перед падающими соснами. И раздавило бы Мальвину в ее хорошеньком розовом платье тяжелой сосной вдребезги.
Но я зачем-то бросился на сцену и подставил руки под колючие ветки. Сосна больно ударила меня по голове, расцарапала руки и отпрянула в сторону. Я даже и не заметил в какую. Потому что у меня все поплыло перед глазами. Мальвина в розовом платье. Буратино в растрепанном парике. Артемон с мохнатыми лапами. Все покрылось туманом, и сам я поплыл неведомо куда.
Я вернулся обратно из этого плавания только через три дня. Как раз на праздник Восьмое марта. На руках у меня был толстый гипс, а на голове марлевая повязка. И это меня не сильно смущало. Все равно я не гожусь в артисты. Зато нашим артистам из 5-го «А» хлопала вся наша школа. Хлопали учителя, отбивали ладони папы с мамами, старшеклассники выбивали ногами дробь, и даже приглашенные товарищи из гороно шевелили ладошками.
Все хлопали, начиная с самой первой сцены, когда столяр Джузеппе принялся тузить папу Карло. Один только я не хлопал. Потому что больно было немножко, и еще гипс страшно гремел глиняным звуком.
И весь наш класс отличился на школьной сцене. Сашка-Буратино кричал так, что звенели стекла. Васька-Артемон носился пулей между зелеными елками. Ромка-Барабас рычал самоварной трубой. И Пьеро-Калашников пищал жалкой козявкой. Но лучше всех была, конечно же, Мальвина. Такая она была хорошенькая, нежная и беззащитная, в розовом кукольном платье, что у меня даже руки потеплели под гипсом.
А в конце представления ей подарили огромный букет живых цветов. Но только она его недолго в руках подержала. Она вдруг сошла со сцены, подбежала к первому ряду и накрыла этими цветами весь мой гипс. Так что даже повязок не стало видно. И я страшно смутился и покраснел. И голос у меня пропал куда-то. И ноги к полу приросли.
Вот такой я никудышный человек… Совсем не умею себя показать. Просто пень пнём!
Одним словом, не артист.

Художник А. АДАМОВИЧ.
Рассказ печатается в сокращении.