Конец февраля, но зима всё ещё не хотела отступать. Большие белые хлопья опускались на землю белым ковром. Десятки людей торопливо шагали по нему, оставляя следы. Проезжали машины, откатывая колёсами серые полосы на дороге, и только один человек бесследно ступал по широкой аллее.
Он был в городе впервые за свою долгую жизнь, хотя на вид был не старше тридцати. Торопиться ему было некуда. Оттого он смело вглядывался в лица почти всех прохожих, а порой даже нагло заглядывал в глаза, могло показаться, будто незнакомец старается заглянуть в саму душу.
Старушки недовольно отворачивались, направляли взор куда-то мимо, а молодые девушки, напротив, с интересом оборачивались для того, чтобы посмотреть вслед элегантному молодому человеку.

Конец февраля, но зима всё ещё не хотела отступать. Большие белые хлопья опускались на землю белым ковром. Десятки людей торопливо шагали по нему, оставляя следы. Проезжали машины, откатывая колёсами серые полосы на дороге, и только один человек бесследно ступал по широкой аллее.
Он был в городе впервые за свою долгую жизнь, хотя на вид был не старше тридцати. Торопиться ему было некуда. Оттого он смело вглядывался в лица почти всех прохожих, а порой даже нагло заглядывал в глаза, могло показаться, будто незнакомец старается заглянуть в саму душу.
Старушки недовольно отворачивались, направляли взор куда-то мимо, а молодые девушки, напротив, с интересом оборачивались для того, чтобы посмотреть вслед элегантному молодому человеку.
Он остановился у большой витрины кафе, за стеклом которой были люди, словно живая реклама, приглашающая отведать горячий ароматный напиток. У окна сидела красивая и аккуратно одетая молодая особа, её миниатюрные плечи украшал кружевной пуховой платок. С полминуты полюбовавшись, он решил познакомиться и потянул на себя дверь. Свободных столиков было много, но сразу же после него в кофейню пожаловали ещё пять посетителей, сетовавших на плохую погоду, холод и общественный транспорт, так что хозяин диву давался числу посетителей его скромного заведения.
Молодой человек, стоя у барной стойки, не разделял его изумления, а молча ожидал, когда все столики будут заняты. Тогда он подошел к ней и попросил разрешения присесть рядом. Девушка согласилась.
– Меня зовут Гордеем, – незамедлительно представился молодой человек.
– Мария.
– Что вы читаете?
– Одну пьесу. Миллер «Сотворение мира». Великий Бог, хитрый змей, наивная Ева, Адам, доверившийся ей. В этой пьесе всё! Надежды, искушение, грех, обида… Мы будем играть эту пьесу, но мне, боюсь, достанется какая-нибудь второстепенная роль…
– А вам нравится Ева?
– Трудно сказать. Она сделала глупость, послушавшись змея, и осуждена Богом… Но не допусти она этой страшной ошибки, что бы сейчас было на земле? Совершенно неизвестно, как бы сложилась судьба человечества. Возможно, что не было бы ни меня, ни вас. Я охотно сыграла бы её! – Скромно призналась она после недолгого раздумья.
– Вы, наверное, актриса?
– Я только недавно зачислена в штат. Ева, по преданиям, была первой женщиной на земле, и, если бы она стала моей первой ролью – это было бы очень символично! Вы знаете наш театр на площади?
– Нет. Я только сегодня прибыл и не успел ознакомиться с городом. В тех краях, откуда я приехал, есть талантливые актрисы, но ни одна из них не красива, как вы.
После этих слов Мария стала смотреть на него с не меньшей заинтересованностью, чем он на неё. Девушка хотела о многом спросить, но Гордей, на мгновение ухватив её за локоть, прошептал на ухо:
– Я знаю, что роль Евы будет ваша. Если вы этого действительно хотите…
Девушка заглянула ему в глаза. Они смотрели на неё с непонятной хитринкой. Она усмехнулась, опустила глаза, а когда подняла их, увидела, что он бесследно исчез, оставив на столике недопитый чай и пятитысячную купюру.
…И она получила роль. Когда настал долгожданный день премьеры, Мария сидела в гримёрной, ждала Гордея. Она внимательно смотрела на себя в зеркало, поправляла объемный парик.
Появился Гордей. Мария бросилась к нему в объятия. Она стояла так до второго звонка, а когда оторвалась от него, ощутила уверенность в себе, которая никогда не была ей свойственна.
– В тебе есть удивительное сходство с Евой, кажется, сейчас передо мной стоит она…
Перед тем, как уйти, Гордей в последний раз посмотрел на Марию. Его взгляд зацепился за серебряный крестик.
– Он здесь ни к чему! – вдруг воскликнул он. – Разве первая женщина носила крест?
Мария медленно завела руки за шею и легко расстегнула застёжку цепочки. Казалось, вместе с ней она отдала Гордею остатки волнения и ощутила ещё большую свободу. Он крепко сжал цепочку в руке, будто бы уничтожив её страхи перед дебютным выходом на сцену.
Прозвенел третий звонок. Зал стал постепенно погружаться в кромешную темноту, публика затихла. Началось действие. Мария наблюдала за ним из-за кулис, время тянулось невероятно долго, но когда она ступила на краешек сцены, когда предстала перед зрителем Евой, показалось, что стрелки часов ускорили свой ход.
Она уверенно вела роль, не отступала ни на шаг, не торопилась и не медлила и, наверное, потому совсем не заметила, как прошло второе действие. Ей не верилось, что сейчас родятся последние мысли, последние реплики. Попытка раскаяния. Понимание того, что змей Люцифер никогда не сможет стать Богом по причине того, что никогда не сможет возлюбить других, а только власть.. Понимание того, что он может любить только себя.
Бог уходит, говоря Адаму и Еве, что он открывает им два пути: путь жизни и путь смерти.
– Бог уже никогда не придёт! – обречённо глядя на Адама, говорит Ева.
Это были последние слова. Мария подняла взгляд на зрителей. Молчание, притаившееся в темноте, казалось страшной пыткой. Секунда, ещё одна. Грянули аплодисменты. Они заполнили всё пространство вокруг. Аплодисменты оглушительны и сладки, как вознаграждение за долгий труд и длительные часы репетиций.
После поклона Мария ушла за кулисы. Ей стало душно, щеки раскраснелись от радости и усталости. Она долго выслушивала поздравления. Стирать грим не хотелось. И вдруг она увидела сидящего позади Гордея.
– Поздравляю с дебютом! Ты справилась! – сказал он, обнимая ее за плечи.
– Спасибо! А где мой крестик?
Гордей ухмыльнулся и протянул ей кулак. Раскрыв его, Мария увидела оплавленный кусок серебра. Не проронив ни слова, Гордей передал ей то, что некогда было крестом.
– Ты, что сатана?
Он не ответил, только рассмеялся, уходя в пустоту коридора. Он оставил её также неожиданно, как и появился. И она так и не поняла, чья это была шутка – обыкновенного выдумщика или сатаны.