Александр ТКАЧЕВ. Шурка вскочила на некрепкие ножки, не успев даже обсохнуть после массажа – облизывания коровы-матери

Источник — Фото автора

Столкнувшись с абсолютно новой реальностью – пандемией коронавируса, моему герою абсолютно ничего менять в своей жизни не пришлось. А зачем, что может быть лучше для самоизоляции, чем твой любимый, скажем прямо, ботанический сад – огород? И это отнюдь не преувеличение.

Дом Ткачевых в микрорайоне Алмалы-тала г. Карачаевска всегда славился хлебосольством и гостеприимством, и потому никто из соседей и друзей не хотел себя лишать удовольствия хоть немного побыть в обществе веселых, радушных, брызжущих весельем и юмором хозяев дома. Когда мама, Мария Романовна Онищук, ушла из жизни, ее сын Александр – известный в городе столяр-краснодеревщик, которого приглашали на работу крупные ведущие компании страны, изготавливающие эксклюзивную мебель, отказавшись от всех заманчивых предложений, устроился на работу в Карачаевский мехлесхоз только ради того, чтобы не опустел родительский дом и не заросли бурьяном сад и огород, в которых пропадала каждую свободную минуту его горячо любимая мама… Отец, Сергей Ткачев, ветеран войны, демобилизованный с фронта вследствие тяжелого ранения, полученного в Сталинградской битве, ушел из жизни, когда Александру было всего полтора годика…

Мое знакомство с Ткачевым состоялось весьма необычно. Однажды, задолго до известных последних событий, проходя мимо его дома по улице Пушкина, я увидела дивный куст розы, который источал такой тонкий благоухающий аромат, что невольно остановилась…

Заметив интерес, Александр, стоявший у калитки с самокруткой в руках, спросил: «Нравится?» Похоже, это был сигнал к разговору. И он начался…

Буквально вчера была по делам в Алмалы-тала, относила лекарство старушке по просьбе ее дочери, моей подруги, живущей в Карелии, и поразилась тому, как зримо изменилась жизнь микрорайона. На центральной и единственной улице Пушкина (все остальное – переулки) – ни души, зато в просторных дворах, укрытых ажурными навесами да листвой громадных деревьев, судя по доносящимся оттуда голосам, вовсю резвятся дети. В другое время, поверьте на слово, здесь не было бы проходу от юных, куражащихся на все лады велосипедистов, улица хоть и центральная, но упирается в тупик в прямом смысле этого слова – в подножие горы, потому даже мало-мальски оживленного автомобильного движения здесь не наблюдается к вящей радости детей и их родителей. А вот и сад-огород Ткачева. Как всегда, цветет так, что листьев не видать.

– Тебе точно скучать не приходится в самоизоляции, – говорю Александру, который любезно приглашает меня на прогулку в свой сад. Впрочем, «прогулкой» сие путешествие назовешь с натяжкой, скорее, работой, потому как Александр идет от дерева к дереву, от куста к кусту, придирчиво оглядывая стволы, ветви, листья, ища в них малозаметные изменения и, к своей затаенной радости, обнаруживая их…

– Всякий раз любое дерево выглядит иначе, потому что любое движение с моей стороны: подкормка, поливка, прореживание цветов из-за их непомерного обилия – порождает ответное в нем: иначе блестит и шелестит листва, по-особому начинают топорщиться молодые ветки…

– Вот эта яблоня, к примеру, давала мелкие никудышные яблоки, я взял и перепривил деревце, теперь на нем с десяток, не меньше, сортов: белый налив, бельфлер и так далее. Сейчас хочу проделать такой фокус и с дикой грушей, что «забежала» на мой задний двор из леса…

Прививка, которая происходит у меня на глазах, похожа на операцию. Александр тщательно моет руки, раскладывает инструменты – острые, блестящие. Затем берет ножовку и отпиливает ветку, приговаривая: «Потерпи, потерпи немного, красавица…» Зачистив срез кривым, как ятаган, ножом, пробует пальцем на гладкость. Затем в ход идет другой нож – с закругленным кончиком лезвия. Не остается без дела третий нож, которым отделяется кора дерева от сердцевины, куда потом вставляется черенок, острый, как карандаш… Потом все это Александр замотал изоляционной лентой и закрасил срез краской.

– Ножи, краску и мотки изоляционной ленты почти всегда ношу с собой, – поясняет Ткачев.

В огромном саду помимо яблонь, груш растут айва японская, крыжовник, черная и белая смородина, которые он может вырастить просто из зернышка, разные сорта винограда. Здесь же колодец, осененный ивами. Вдоль забора растут малина и табак.

– Огород радует?

– О, огород – это сердце каждого дома, самое оживленное его место. Кто за клубникой в него спустится, кто за редисом сбегает, благо в нем растет все, что душа пожелает: патиссоны, баклажаны, базилик, укроп, петрушка, огурцы, помидоры, свекла, тыквы, кабачки.

Есть у Александра и плантация фундука. За саженцами далеко ходить не пришлось, двор Александра плавно переходит в гору, и подобно вышеупомянутой дикой груше в нем уже «прописались» кусты барбариса, кизила, шиповника и, конечно же, фундука, который мой герой быстро и технично окультурил.

– Плантация получилась славная, и лещина есть – украшение любого сада, и урожай богатый, и своего рода аптека, потому что научно доказано, что фундук способствует предотвращению образования холестериновых бляшек, развития варикоза, тромбофлебита, очищает печень от продуктов распада и многое-многое другое, – рассказывает Александр. – Но без вояжей непрошеных гостей из лесу не обходится. Белки набегают постоянно, но не «крысятничают», оставляют нашу долю, так что мешка три-четыре на зиму запасаем. Особенно забавляет их невинное любопытство, когда они начинают шариться в доме, на кухне… Зато плодами шпанки (сорт ранней вишни) лакомятся лишь дрозды. Бороться с ними бесполезно. Если хоть один издал привычный клич, тут же явится на зов стая. Более того, однажды обманутый дрозд в ту же ловушку больше никогда не попадет, так что, если у садовода есть проблемы с вопросами фантазии и смелости в принятии решений относительно изготовления устрашающих чучел, пиши пропало.

– И как же с ними миритесь?

– Никак. Привыкаешь, и даже скучаешь по ним, вспоминая их артистичность, когда дрозды начинают свою распевку по утрам, обязательно взобравшись на самую маковку моей любимой ели. Говорят же, чтобы выработать привычку, нужен всего 21 день, а дрозды у меня в саду «пасутся» не день-другой, а до тех пор, пока не зашуршит листопад…

В народе также говорят, что самый плохой участок, где бы то ни было, находится в пограничных областях. Но пограничные районы между домами Ткачева и его соседей, вопреки расхожему мнению, утопают в цветах: сирень на любой вкус, точнее – цвет («Весталка», «Виолетта», «Сирень обыкновенная», «Мадам Шарль Суше»), нарциссы, тюльпаны… А вот на клумбе, разбитой поодаль, любопытно высунулись из черноты, зрея, набираясь решимости, выбирая момент, чтобы выбросить свои зеленые пятерни, а следом плотный кулачок бутона, пионы… Клумбы спускаются сверху, читай, с подножия горы вниз эдакими террасками, на которых стоят кусты гордых, колючих роз, которым только предстоит расцвести, на отдельно взятой – одни чарующие, задумчиво склоненные, смотрящие в землю, точно тоскующие по ней, жемчужные ландыши, источающие божественный аромат… Особо гордится Александр сакурой, которая растет в его саду. Полюбоваться японской окультуренной вишней, становящейся в период цветения розовым воздушным облаком, наслышанные об этом люди идут со всех концов города.

Веселые лужайки что зимой, что летом – и подоконники в доме Ткачева, на которых растут, цветут – каждый цветок в свое время – кактусы, фиалки, орхидеи, фуксии, спатифиллум, «денежное дерево» и, конечно же, герань.

– Да разве ж можно без нее? – искренне удивляется Александр. – Она же обеззараживает воздух в доме, фитонциды, выделяемые ею, отпугивают от всех других цветов тлю и защищают дом от комаров.

– Что значит для тебя «выход в свет» в эти неспокойные дни? И как часто он у тебя случается?

– Через день. Я встаю где-то в четыре утра, включаю телевизор, по которому, как правило, в это время идут старые, черно-белые фильмы, их всегда показывают на рассвете, когда весь мир и так черно-белый. Далее телевизор практически не смотрю, не сочтите за лесть, но всю нужную мне информацию я могу получить, прочитав вашу газету, в последнее время ее в вашей газете, как никогда, очень много, кстати, мама выписывала «Ленинское знамя», а позже «День республики», до последних дней своей жизни… В соцсетях не обретаюсь, потому как, читая те или иные комментарии, можно умом тронуться. Часов в восемь перехожу через кладку на противоположный берег Теберды и ловлю в пруду на Зеленом острове рыбу. Пруд давно не чистился, наполовину зарос камышом, лягушкам в нем несть числа, но и карасик в нем водится. Часа за три-четыре можно набрать ведерко мелочи, благо никто не мешает, на острове редко кто появляется нынче. Половину улова оставляю своим пяти кошкам, половину разношу соседским бабулям для их питомцев.

Еще Ткачев делится всевозможной рассадой, черенками различных садовых деревьев со своими соседями, друзьями, с городскими соседями тещи, наслышанными о том, что ее зять «имеет зеленый палец», так говорят о тех, кто преуспел в садоводстве, не только в Англии… Переделав все дела, Александр обегает соседей – стариков: «Иду в магазин. Говорите, кому что принести».

На день моего визита Александру Сергеевичу выпал особый способ коммуникации с внешним миром. Я уже было собралась уходить, как вдруг в калитку забежала соседка: «Саша, помоги, корова надумала телиться, и дома, как назло, никого. А мне с первотелкой самой никак не справиться». Александр, спокойно и деловито справившись с ролью ветеринара, шутливым тоном поинтересовался у соседки: «Клубнику посадила, которую я вчера тебе принес? Ну, значит, клубничным вареньем будем заедать этой зимой обыкновенную простуду, забыв, как дурной сон, про коронавирус, а еще и домашним сыром от твоей Милки…»

– Твои бы слова да Богу в уши, – ответила хозяйка и добавила, – а теленка Шуркой назову…