Надолго запомнился горожанам 1934 год! В марте Баталпашинск потерял свое славное имя, удостоившись «чести» называться по фамилии советского премьера Д. Е. Сулимова. А в июне город лишился своей главной святыни – Николаевского собора.

Храм был построен в 1901 году. Совсем недавно по историческим меркам. Казалось бы, стоять ему да стоять, людей радовать, однако построенный на века собор просуществовал всего 33 года – ровно столько, сколько продолжалась земная жизнь Спасителя. Судьба самого храма и служивших в нем священников также напоминает Via Dolorosa, Дорогу Скорби, пройденную Христом. И начиналось все, как и тогда, почти две тысячи лет назад в Иерусалиме, – с ликования.

13 сентября 1901 года на церемонию освящения собора прибыли правящий архиерей, войсковое начальство, приехали станичные атаманы и старейшины Хоперского полкового округа, а также другие почетные гости. Все было, как и положено на таких мероприятиях, – хлеб-соль, торжественная литургия, крестный ход, званый обед, напутственные речи…

А потом наступили будни. Люди молились, исповедовались, крестили детей, венчались, провожали в последний путь… Собором гордились – он действительно получился красивый. Его купола были видны за десять верст от города. Едет казак с армавирской ярмарки, увидит издали купола – они, как облака, плавали над садами – и крестится: «Ну, слава тоби, Боже, теперича мы вже дома».

На колокольне находились два десятка колоколов. Самый большой, с могучим басом, «вечевой колокол» весил 850 пудов (почти 14 тонн!). Второй, или «средний», колокол весил 120 пудов, пять малых – по 77 пудов каждый.

«Как заиграет колокольная музыка, округа словно поднималась, за тридцать вёрст слыхать было», – рассказывали очевидцы. А жители станицы Усть-Джегутинской, заслышав далекий колокольный гул, говаривали так: «Слышь, баталпашинский бугай заревел…»

Большой колокол всегда звал верующих на молебен, приглашал на престольные праздники, извещал станичников о войсковом сборе. Били в него и во время бедствий – при начале войны, больших пожарах, несчастных случаях. В метели – а зимы были тогда жестокими – на звон большого колокола выходили, выезжали замерзавшие, заплутавшие в пургу путники – пешие и конные.

Средний колокол отбивал часы дня. Тремя ударами этот колокол отмечал смерть взрослого. Малый колокол трижды отзывался на смерть младенца.

Все колокола были изготовлены на колокольно-литейном заводе в Ставрополе, ставшем главным поставщиком колоколов всего Кавказа с конца 40-х годов XIX века.

Пришедших в собор изумляло его убранство. Особенно впечатлял резной 8-ярусный иконостас с богатой позолотой. На главном престоле стоял десятикилограммовый золотой ковчег. Золотыми были престольные кресты, дароносица, великолепный пятисвечник. Оправа иконы Николая Чудотворца – из чистого серебра. Серебряными были и две купели для крещения детей. Чтобы передвинуть их с места, требовались усилия четырёх дюжих казаков. Много было и другой церковной утвари – подсвечники, люстры, кадила, паникадила. Все они были настоящими произведениями искусства, всё сверкало золотом и серебром. Не скупились прихожане для любимого храма!

Собор поражал своей акустикой. Голос дьякона под огромными сводами делался мощным, будоражащим душу и сердце. А как звучал хор! В церковном хоре отличался красивым сильным голосом Рыбасов, казак без обеих ног. Его казаки на хоры вносили на плечах. Церковное пение доставляло казакам истинное и ни с чем не сравнимое наслаждение.

Храм не отапливался, но и в лютые морозы в нём было тепло – столько народу собиралось.

Однако недолго продолжалась размеренная жизнь. Разразилась мировая война, и казаки-хоперцы, отстояв в соборе службу, отправлялись выполнять свой воинский долг. А потом наступили и вовсе лихие времена: революция, гражданская война. Настоятелем баталпашинского Николаевского собора в это время был протоиерей Тимофей Луганский. В Государственном архиве Российской Федерации сохранился интересный документ – доклад священников собора Тимофея Луганского и Петра Фёдорова в Кубанский Епархиальный Совет о положении в станице Баталпашинской. Поскольку документ, что называется, «говорящий», позволим привести из него обширную цитату:

«17 марта 1918 г. ст. Баталпашинская была взята с боем красными. Советская власть просуществовала в станице до 4 сентября 1918 г. За это время отношение к церкви и священнослужителям было самое корректное. Так, через неделю после занятия станицы части красных из соседних сел направились по домам. Начальник отряда Балахонов приказал собраться всем на базарной площади и выслушать молебен. Молебен был отслужен. На страстной неделе все начальствующие лица, окруженные свитой, присутствовали на богослужениях – в Вербное воскресенье, в четверг на страстях, на выносе плащаницы, в Великую субботу в утрени и в утрени и литургии первого дня св. Пасхи. Гражданских похорон не было, церковный брак красными считался необходимым. Советскими разводами все широко пользовались. Такое отношение к церкви всецело зависело от начальника отряда прапорщика Балахонова. Балахонов очень любил церковь, принимал самое живое участие в чтении и пении и даже несколько раз просил епархиальное начальство разрешить ему держать экзамен на псаломщика. Ходатайство отклонялось. В июне 1918 года в районе ст. Баталпашинской, Бекешевской, Суворовской и Воровсколесской поднял восстание полковник Г.А. Шкуро. Для подавления восставших на помощь отряду Балахонова из Армавира прибыл отряд Морозова. Красные из этого отряда … бросались в собор и вытащили стоявшие около колонн завернутые в чехлы знамена 1, 2 и 3 хоперских полков. Это дало повод обвинить духовенство собора в монархизме. В заседании исполкома было вынесено решение израсходовать священников, а для формы, чтобы соблюсти дух демократизма, назначена чрезвычайка. В заседаниях чрезвычайки был позван священник собора Петр Фёдоров. Но следствию не удалось закончиться. Ибо в момент разбора дела раздались ружейные залпы, это партизаны Шкуро вошли в станицу. Чрезвычайка бежала из зала заседаний, бежал и обвиняемый священник Фёдоров. На другой день священнику Фёдорову удалось установить, что только благодаря защите баталпашинских солдат священники собора избежали гибели. В период власти большевиков имущество церковное, метрические книги являлись неприкосновенными. Хотя один раз местный совет затребовал метрические книги. Духовенство ответило: добровольно не сдадим, а силе не подчинимся. После этого совет не вспоминал о книгах. Так как власть большевиков началась 17 марта, а окончилась 4 сентября, когда занятий в школе не было, то и в преподавание Закона Божия никаких вмешательств местной советской власти не было. Контрибуций в 100 рублей каждый заплатили – священник Петр Фёдоров и диакон В. Фёдоров».

Как видим, местные большевики, включая легендарного красного командира Якова Балахонова, относились к церкви отнюдь не враждебно. Однако после того, как в 1920 году советская власть окончательно укрепилась в Карачаево-Черкесии, ситуация кардинально изменилась. В рамках кампании по изъятию церковных ценностей, прокатившейся по всей стране в 1922 году, Николаевский собор, как и другие храмы, лишился всего церковного имущества, содержавшего хотя бы толику драгметаллов. Духовенство официально было признано «классово чуждым элементом» со всеми вытекающими последствиями. Священники были обложены повышенным налогом и лишены избирательных прав. К таким людям сразу же приклеился ярлык «лишенец». Лишенцев отличало не только отсутствие права голоса и возможности быть избранным в органы власти. Быть лишенцем – это значило подвергаться постоянным преследованиям со стороны советской власти, находить своё имя в позорном списке на уличных стендах, слышать свою фамилию во время шельмования на общих собраниях, читать объявления в газетах о том, что ты – враг советского народа. Лишенца и любого члена его семьи могли без причин и объяснений уволить или не принять на работу, оставив без средств к существованию.

Нести крест служения в Николаевском соборе в эпоху воинствующего атеизма выпало Петру Фёдорову, ставшему к этому времени уже протоиереем. В июле 1927 года его арестовали. Отцу Петру было сорок пять лет, на иждивении у него находились жена Ксения Карповна и пятилетний сын Виктор. Священник был уважаемым человеком, имел награды. Сама великая княгиня Елизавета Фёдоровна в конце Первой мировой войны пожаловала священнику набедренник и скуфью за «помощь вдовам, сиротам и семьям лиц, призванных на фронт». Но при диктатуре пролетариата именно этот факт сыграл против настоятеля. В декабре 1930 года Пётр Фёдоров был лишён избирательных прав вместе с женой.

Вместе с настоятелем лишенцами стали священники собора Василий Миловидов и Дмитрий Федоров, протодиакон Семен Соболев и диакон Яков Сидоренко.

Василий Михайлович Миловидов, на попечении которого были жена, пожилая мать и сын-подросток, был обвинен в «связи с командным составом войск Шкуро в период пребывания белых в Баталпашинском районе». 24 марта 1931 года он был признан виновным по статье 58/10 УК РСФСР (антисоветская агитация), переправлен в Пятигорск и заключён в исправительный лагерь на пять лет. Свою вину на допросе Василий Миловидов не признал. Реабилитировали его лишь в 1989 году…

После расправы над духовенством наступил черед собора.

В 1933 году была развернута кампания по закрытию (пока еще не сносу) собора и «передаче в ведение местных организаций». В облисполком посыпались письма, в которых «передовая часть трудящихся» требовала закрыть храм. Дескать, люди туда все равно не ходят, а те, что ходят, могут удовлетворить свои религиозные нужды в Покровской церкви. Опять же, храму не место рядом с Домом Советов, строительство которого развернулось неподалеку. Конечно, это была пустая формальность, необходимая, чтобы соблюсти видимость демократии. Но письма были, и не одно, были и подписи. Возможно, кто-то из подписавших эти письма когда-то ходил в храм, венчался, крестил здесь своих детей… Не слышится ли вам здесь отголосок криков «Распни его!», что издавали те же люди, что встречали с пальмовыми ветвями Христа, въезжавшего некогда в Иерусалим?

Как не могли не пойти навстречу «требованиям трудящихся» местные пилаты и каифы? 4 ноября 1933 года президиум облисполкома принял постановление закрыть собор. На следующий день решение было доведено до верующих. «По договоренности и с согласия церковного совета», как цинично было отмечено в докладной записке Черкесского облисполкома в Президиум ВЦИК, здание собора стало использоваться как хранилище кукурузы, принятой местным элеватором.

На улицах можно было услышать такой разговор:

– Эй, сват, куда идёшь?
– В собор!
– Чего там у тебя?
– Да хлеба пуда три, всё никак не могу получить.

Использование собора «местной организацией», к коей, по-видимому, относился элеватор, продолжалось недолго. Уже в феврале 1934 года председатель облисполкома уведомлял Комиссию по вопросам культов при ВЦИК о принятом решении снести Николаевский собор и «использовать как стройматериал на строительство Дома Советов». На месте закрываемого собора, сообщалось в том же письме, будет разбит парк.

Судьба собора была решена окончательно и бесповоротно. Известный краевед Сергей Твердохлебов, беседовавший с очевидцами этого акта вандализма, постарался реконструировать ход событий.

Много горожан пришли ранним июньским утром полюбоваться в последний раз своим красавцем, пишет Сергей Павлович. Под ярким солнцем он смотрелся кроваво-красным. Его тело сверлили и забивали в отверстия гильзы с взрывчаткой, как гвозди при распятии…

Люди отрешённо и беспомощно смотрели на казнь, учинённую над собором. В один миг город стал как бы осиротевшим. И было больно: не заслужила бывшая казачья станица к себе такой немилости и неуважения… Большевики взорвали не просто храм, они взорвали символ города, который за не такую уж свою долгую жизнь принимал под своими сводами всех: как богатых, так и бедных, как казаков, так и иногородних.

Дожившие до наших дней очевидцы вспоминали: «…зрелище было ужасное. Как-то нехорошо было, жутковато. Многие плакали. Милиция стреляла в воздух. Страшно скрежетали лебёдки, срывали крест, купол…»

Сначала собор обезглавили. Кресты решили снять раньше, думали, что они золотые. Их обвязывали верёвками и раскачивали до тех пор, пока они медленно не начинали клониться. Выдранные с корнем, кресты падали на крышу куполов. И божий храм не то чтобы тускнел или терял свой величавый и святой вид, но как-то кощунственно оглумлялся.

Работами по снятию колоколов с колокольни руководили мастеровые завода «Молот» Кирьялов и Горлов. Первый, говорят, был большим специалистом по вскрытию любых замков в сейфах.

Потом применили взрывчатку. …Николаевский собор приподнялся в воздух и с тяжёлым стоном рухнул наземь…

Взрыв сорвал колокольню, разрушил стены… Уцелевшую от взрыва кладку ломали на куски, а затем разбирали на кирпичики.

Вечером в доме одной из хористок собрались певчие собора. Собрались тайно. И пели древнюю стихиру «Приидите вернии…». Потом в городе скажут, что был слышен дискант Нины Мухиной, альт Полины Ткачёвой, сопрано Марии Котовой, тенор Калаушина, бас Гумиёва. Они не заканчивали консерваторий. Голоса были даны от Бога. И пели они Богу.

Храмовое добро было частью сожжено, частью роздано жителям, частью пропало. Иконостас, облитый керосином и подожжённый, горел несколько дней и ночей.

Добытый из тела собора камень пошел на фундамент и первый этаж Дома Советов, из него же сложили стены городской библиотеки и бани. Плитке, что украшала пол внутри собора, тоже нашли применение – двухцветным кафелем выложили пол на железнодорожном вокзале и в городской бане, построенной над Кубанью. Баня с тех пор обрела дурную славу. Молва гласила, что будто бы на её стенах выступали капельки крови и раздавались людские стоны. Эту баню много раз перестраивали, но за ней так и закрепилась репутация неблагонадёжного места.

Верующим удалось сохранить только несколько икон. Две из них – Христа Спасителя и Богородицы – находятся ныне в иконостасе Покровской церкви.

По понятным причинам в советское время о разрушенном соборе старались забыть. Однако эффект был обратным: история собора обросла легендами, которые передавали из уст в уста. В конце концов, были живы люди, помнившие собор. Они и рассказывали, что якобы тогда же, в 1934 году, местная ясновидящая, старица Параскева, объявила о своём видении: мол, с большими трудностями, очень тяжело, но Николаевский собор будет восстановлен. Как видим, старица оказалась права. Спустя 78 лет собор воскрес . Воскрес на радость людям. Но это уже другая история…

__________________________________________________________________________________

Материал подготовлен по книгам: А. Гурин, М. Осинина «Святые наших дней», Черкесск, 2019; С. Твердохлебов «Черкесск: ориентир в океане фактов и событий», том 2, Черкесск, 2015; документам, любезно предоставленным отцом Александром Гуриным, а также материалам из личного архива автора.