О нашем земляке ветеране войны, бывшем старшине-радисте Евграфе Лапко мы неоднократно писали в нашей газете. В том числе рассказывали и о его произведении «Дневник «Антилопы», где говорится о партизанской деятельности мальчишек-школьников в захваченном фашистами Черкесске. Сегодня мы публикуем еще одно повествование Евграфа Александровича – «Дядя Майор», которое он посвятил воспоминаниям о своей фронтовой юности:

«Я – из младших защитников Родины. Воевать ушел с друзьями-восьмиклассниками в январе 43-го после освобождения города от оккупации. Из 35 ушедших на фронт старшеклассников нашей школы №11 не вернулись пятнадцать. Вечная им память!

Вначале нас, стриженых, пешком отправили в ближайший тыл, за высокое Пятигорье. Там, в запасном полку, и получали пополнение фронтовые лейтенанты.

После пехоты с артиллерией очередной «купец» прокричал призыв-команду: «Связисты есть? Три шага вперед!» Кажется, сделал я все четыре. Иначе не мог, связь – мечта моя! Тогда, в юности, уже считал себя крутым «радиоспециалистом» (в кавычках)! Сам строил и собирал на жидком фанерном шасси ламповые приемники, а после слушал в наушниках близкие и дальние города и страны. И не без гордости носил на рубашке значок ОСОАВИАХИМа – «Активисту-радиолюбителю». Знания и умения, полученные в радиокружках, вскоре пригодились и во время оккупации…

Тогда в Георгиевске, перед строем, в радисты меня не взяли – толком еще не знал языка Морзе. Пришлось идти в телефонный взвод роты связи 123-го пограничного полка, что формировался в холодном и голодном Ставрополе из молодежи нашего края.

Зима была холодная, отогревались бочками из-под немецкого бензина. К ним прикладывали и свою одежду со злыми насекомыми, туда же лепили и черные горбушки хлеба. Все жарилось вместе и издавало особенно «приятный» дух. Но молодость побеждала все! В конце апреля нас, наконец, одели в военную форму, нацепили на плечи только что введенные погоны, и мы форсированным маршем, пешочком, двинулись догонять далеко ушедший фронт.

Началась нелегкая походная служба с переходами и учениями. К карабину за спиной добавилась тяжелая катушка с кабелем и полевым телефоном. Линии тянули под веселые шутки матушки-пехоты: «Эй, проволочники-веревочники! Все крутите-вертите – кишкомотатели!» Бывали и с более приятной рифмой: «Кто не боится пыли-грязи, служить идите в роту связи!»

Что верно, то верно! Пыль и грязь, часто с примесью огня и металла, шагали рядом по фронтовым дорогам. Замелькали хутора и села, города и станицы. Северо-Кавказский фронт догнали у самого серого Азовского моря. Теперь все было рядом – и передовая, и фрицы с их окопами, и бомбежки с обстрелами, но целиком полк в серьезные бои не бросали. Видимо, берегли для будущей границы – там надо было заменить павших в первые дни войны пограничников. Но частями, по ротам и батальонам, немецкого огня испытать пришлось. И здесь, на Кавказе, под станицей Крымской, и после, на 2-м Украинском фронте, под Харьковом, Кировоградом, Уманью.

Основной задачей полка была зачистка фронтовой полосы, где оставалась масса прифронтового мусора – и полицаи с дезертирами, и шпионы с диверсантами, и бандгруппы с бендеровцами, и прочее. Доставалось и нам, связистам. Были потери и в нашей роте связи. Вечная память всем моим павшим товарищам!

Но про заветное радио я помнил всегда. Бывая часовым у полковой автомобильной радиостанции, по-хорошему завидовал радистам и с удовольствием слушал на посту писк еще не понятной мне морзянки. А после писал новые рапорты с просьбой направить на курсы радистов. И мне повезло! После взятия Харькова отправился с группой наших ребят во фронтовую школу радиотелеграфистов.

Занятия начались на окраине города. Тяжело было высидеть десять часов под тихий писк в головных телефонах, иногда и просыпаться под грохот сорока твердых стальных ключей. Но и здесь молодость победила все! Тем более кое-кто говорил – лучше все-таки учиться, чем таскать за спиной тяжелую катушку.

А тем временем 2-й Украинский успешно двигался на Запад. Быстрее пошли и мы. За Харьковщиной началась сказочная Полтавщина. В гоголевском треугольнике, между Решетиловской, Миргородом и Диканькой, командование нашло место и нам. То было тихое украинское село – Шрамки, вдали от фашистского пламени и металла. Глубокая балка с речушкой и чудными ставками делила его пополам.

Там, под крик журавлей, что уже торопились к югу, и окончилась наша учеба, сроки которой по-фронтовому урезали втрое. А когда получили свидетельства радиотелеграфистов, недавние школьники окрестили их «Грамотой Морзе», найденной в Шрамках. С этими крутыми документами и отправились мы догонять свои части…

К вечеру следующего дня наша группа пришла в большое село Кобеляки. У крайней хатки присели перекусить. Подошел хозяин, еще крепкий дедуля, в широком соломенном брыле и сорочке из немецкой плащ-палатки. Опираясь на кривую палку, поздоровался с нами, попросил махорки в потухшую люльку. Старший отсыпал из пачки ему в ладонь и спросил: «А что, батько, до Мишурина Рога дойдем сегодня?»

– Та, мабуть, ни. Це ж на той сторони Днепра. Як по дорози – вэрст двадцать, а навпростец – то пятнадцать с гаком.

«Гак» насторожил! С этой добавкой познакомились еще на Кубани. Величина крайне неопределенная – можно было пройти и километр, чаще три, а случалось, и все десять.

Старший буркнул: «А что, братцы-славяне, заночуем тут у деда?»

– Да нет! – сказал самый младший – Леня Дорожон, сын полка. Он кончил курсы вместе с нами. – Сегодня мы должны испить днепровской водички!

Леня встал, одернул куцую гимнастерку, что подшила по росту медсестра Маша еще на Кубани, и подошел к открытой дверце заглохшего рядом грузовика. Он по уставу приложил правую руку к пилотке и четко обратился: «Дядя Майор, довезите нас до Днепра!» Майор и вправду был добрым дядей. Его круглое лицо без головного убора, с дымными большими усами, с явным техническим уклоном, выглянуло из кабины. И, улыбнувшись, он сказал: «Да, это, мальчик, пожалуй, можно. Вот только новый «ЗИС» ехать дальше не желает!»

– А тут поможем мы! – крикнул кто-то из наших.

Семерка юных, будущих мужских сил, запихиваясь остатками сухого пайка, дружно навалилась на задний борт. Машина сдвинулась, шофер, крутивший заводную ручку, успел прыгнуть в кабину. Мотор сначала громко чихнул, зафыркал, а после заревел на все большое село. Ребята прыгнули в кузов и попрощались с потомком гоголевских героев, что докуривал нашу махорку у плетня. Расселись на ящиках со снарядами.

Вскоре, под заходящим солнцем, заблестела широкая полоса чудного Днепра. И когда наш «ЗИС» уткнулся в километровую пробку перед понтонной переправой № 4, Дядя Майор, став на подножку, сказал: «Вот вам, хлопчики, и ваша речка! Слезайте!» Но узнав, что нам в село на той стороне, добавил: «Тогда посидите еще, привезем и в Мишурин Рог».

Днепр форсировали благополучно. Любовались его красотой и ширью. Но водицы испить так и не пришлось. И на счастье, ни одна птица, даже из вражеских стервятников с черными крестами на крыльях, не пыталась долететь до его середины. И только косяки журавлей все летели вдоль Днепра до самого теплого моря.

Ночевали на душистом сеновале, в одном из дворов на правом берегу. Приветливая хозяйка, сохранившая коровку, угостила нас добрым парным молоком.

Штаб полка нашли на следующий день в Пятихатках. Там нас обрадовали хорошей новостью – прибыла свежая техника связи! Мы вовремя закончили учебу. Бывших курсантов отправили в свои батальоны. Меня с Дорожоном – в родную роту связи. Работать пришлось на радиостанциях самых разных моделей и конструкций – и на ремне за плечом – РБ, РБМ, РП-12, и на лошадках, помощнее, – V-100-A и V-100-B – американских, с добрым «солдат-мотором», и совсем мощнее – самолета-бомбардировщика РСБ-ф – на автомашинах фургонного типа.

Были проведены тысячи радиосвязей с батальонами, ротами, опергруппами, с управлением пограничных войск. Переданы и приняты сотни радиограмм – простых, срочных, молний, но уже без длинных и часто рвущихся телефонных проводов! Радио, изобретенное нашими соотечественниками, стало, наконец, добрым средством связи в наших войсках…

Ранней весной 44-го, по грязи и талому снегу вместе с 27-й армией генерала Трофименко, с боями вышли на реку Прут 24-й, 123-й, 124-й пограничные полки. То были 85 километров государственной границы, куда впервые вернулись наши пограничники. Хорошо помню радиограмму, переданную тогда, – цифры, расшифрованные в штабе погранвойск 2-го Украинского фронта, читались примерно так: «Сегодня, 26-го марта 1944 года, 123-й пограничный полк вышел на госграницу с Румынией, организованы охрана и оборона переправ через реку Прут и самой границы. На законное место врыт первый пограничный столб. Командир 123-го погранполка подполковник Панарин». Для нас, пограничников, да и для всей нашей страны этот победный факт был великим праздником. Хотя до конца войны, до полной победы над фашизмом оставалось еще больше года тяжелых боев».