Бабушка Нафо не любила апрель. И март не любила. В апреле 1943 года в дом, где жила она с восемью детьми и свекровью, пришли старейшины. Нафо знала, что это дурной, страшный знак.

Они молча сидели вокруг стола, а Нафо все никак не могла заставить себя взять похоронку в руки. Понимание приходило медленно. 31 марта 1943 года ее муж Хамитбий Дзугов героически погиб в бою при освобождении от фашистов станицы Анастасиевской Краснодарского края.

Утренняя звезда

…Стоит мне взглянуть на небо, как сразу вспоминаю бабушку – ее глаза были такими же голубыми и бездонными, как оно. У черкесов дети с голубыми глазами рождаются не часто, и красивую голубоглазую малышку, рожденную в далеком 1912 году, родители назвали особым именем Зура, что в переводе значит «утренняя звезда». Они души в дочери не чаяли, особенно отец Ахмед. Он делал все, чтобы его любимица не знала нужды, а поскольку торговля скотом была довольно прибыльной, Зура в детстве не ведала ни бедности, ни печали. Но при этом и избалованной не была. Не в чести у черкесов баловство.

У гор училась она крепости духа. У ветра – легкости поступи. И душа ее была хрустальна, как вода в горных реках. К 16 годам Зура расцвела, а кроме красоты славилась и умом. Нравилась она людям – и ласковостью своей, и силой – никогда не плакала и не капризничала.

А тем временем абазин Хамитбий Дзугов искал жену. Не сложился у него первый брак. По обычаю, у абазин дочери после развода родителей остаются с отцом. Вот и у Хамитбия была теперь дочка Леля, а кроме нее – горечь разочарования и абсолютное неверие в счастье.

Хамитбия в ауле Старо-Кувинск уважали, непременно добавляли к имени почтительное «грамотный»: он окончил недавно открытую школу и работал в колхозе на должности кладовщика, что считалось престижным. Обстоятельный, спокойный, да еще и с образованием, он был женихом на зависть. Но невесту ему никак найти не могли. Пока не увидели Зуру. Хамитбий посмотрел на девушку издалека. Она понравилась ему. А насколько – он поймет лишь с годами. А в сердце Зуры любовь придет мгновенно. Она, как положено по обычаю, увидит Хамитбия только после свадьбы. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы Зура полюбила его – на всю жизнь.

Ему было 35. Зуре – 16. И впереди их ждала огромная жизнь, наполненная счастьем.

Постояльцы собственного дома

Свекровь, которую внуки ласково звали мамаду, «большая мама», приняла невестку как дочь. Ей нравилось в Зуре все – и как она работала, и какой любовью окружала Хамитбия. И как старательно учила юная черкешенка сложный абазинский язык, чтобы говорить на нем с мужем. И глаза ее, цвета неба. Повезло сыну. Им всем повезло.

Вскоре мамаду даст невестке ласковое имя Нафо, что по-черкесски значит «медовые глаза». Постепенно имя Зура почти забудется.

Признаться, я долго думала, что Нафо – это настоящее имя моей бабушки, наны.

…Нафо и Хамитбий прожили в счастье 13 лет. Таких долгих и таких коротких.

В 1941 году Хамитбий ушел на фронт. Вся семья провожала его, стараясь не думать о плохом. Дома его остались ждать мать, Нафо и восемь (!) детей: дочке от первого брака Лёле было уже 17, Гузеру – 12, младшая, Лина, еще лежала в колыбели. Нафо родила Хамитбию четырех сыновей и трех дочек.

В августе 1942 года в аул пришли фашисты-румыны. В просторном доме Дзуговых решили разместить штаб. Нафо с детьми и свекровью разрешили остаться в крошечной комнате. Чуть позже и этого покажется много: румын с автоматом красноречиво объяснит Нафо, что им надо убраться и отсюда.

Поняв, что идти некуда, Нафо бесстрашно отправится к начальнику штаба. Они будут объясняться на ломаном русском, с трудом понимая друг друга. Но Нафо в результате останется с детьми в комнате, под крышей родного дома – штабист уступит ей, вдруг проникнувшись жалостью к красивой и очень смелой женщине с глазами цвета неба.

В ней было нечто, покорявшее людей. Даже врагов! И когда 13-летний Гузер с друзьями был посажен в комендатуру за угон у фашистов лошадей, слезы Нафо тронули даже бессердечного полицая, и он отпустил ребят.

…С фронта она получила лишь одну весточку – открытку. Сдержанную, написанную по-мужски. Хамитбий просил ее не оставлять мать и не обижать Лёлю. Только в последней строке увидела она знак надежды, адресованный лично ей. «Жив буду – вернусь. Не падай духом!» – написал он. Сердце на миг сжалось, будто почувствовав что-то.

Конечно, Хамитбий. Я жду.

…Время шло. Началось наступление. Дом Дзуговых бомбили прицельно, пытаясь уничтожить штаб. Нафо с детьми и мамаду пересиживали бомбежки в подвале. В руины превратится даже стоявший рядом коровник, бомба разнесет вдребезги и его, и находившийся в нем скот.

…Когда фашистов уже выбьют из села, маленький Абубекир найдет гранату, вытащит чеку и бросит ее, играя, в сторону Гузера. Все обойдется, сыновья не пострадают. Но это научило Нафо ни на миг не расслабляться, все время быть начеку.

Она не роптала. Испытания? Она была к ним готова. И была готова ждать. Ночами, обращаясь к Хамитбию, она просила его лишь об одном: «Я все смогу. Только вернись…»

Утром следующего дня во двор их дома вошли старейшины…

Вопреки всему

Может ли быть так, чтобы во всем мире вдруг погас свет? Теперь Нафо жила, по сути, вопреки всему. После смерти младшего, любимого, сына мамаду сильно сдала. Нафо с маленькой Линой ложилась рядом с ней, на земляном полу. Ночью свекровь часто вскакивала и звала: «Нафо, ты где, вдруг сын вернулся, а ты спишь. Вставай, калитка хлопнула». Потом плакала горько: «Где ты, сыночек, где ты, под каким бурьяном лежишь, закрыл ли тебе кто-нибудь глаза…»

Тело Хамитбия Дзугова в аул так и не привезли. Его похоронили в братской могиле.

…Война ушла, оставив после себя боль и разруху. Голод осиротевшая семья Дзуговых с трудом, но перенесла. Когда могли, Нафо помогали братья – то привозили кукурузу, а как-то даже корову пригнали. Вместе с остальными вдовами Нафо днем работала в колхозе, а ночью вязала детям одежду из овечьей шерсти.

– Что башмаки прохудились – это не беда, – успокаивала она детей. – Учитесь, главное, папа этого очень хотел.

По ночам она бесконечно говорила с Хамитбием. Она сдержала все данные ему клятвы. Лёлю любила как свою дочь, а о свекрови заботилась как о матери. Мамаду не стало в 1953 году, ей было 112 лет. Последние семь лет она не вставала, и ухаживала за ней Нафо – неизменно внимательная и ласковая.

Всех детей Нафо подняла и поставила на ноги. Гузер и Люба стали учителями, мой папа, Мурадин, окончил мединститут и работал онкологом.

Лина занялась журналистикой, Абубекир и Хаджибекир стали водителями.

Лёля и Лида трудились в колхозе. Лёля так хорошо работала, что была избрана народным депутатом от Ставропольского края.

Повзрослевшие дети постепенно разъехались из родного дома. Нафо осталась с сыном Хаджибекиром и жила с ним все в том же доме, где был когда-то штаб.

Но испытания не закончились. Нафо пришлось пережить двух сыновей – Гузер умер от инфаркта, а затем разбился в аварии Абубекир. Не было и нет для женщины ничего больнее, чем смерть ее детей…

Нафо горевала. Но потом овдовел ее сын Хаджибекир, остался один с пятью детьми, причем младшей дочке и годика не было. Нафо вытерла слезы. И помогла сыну – поставила на ноги его детей, своих внуков.

В 1993 году ей исполнилось 82 года. Она ушла неожиданно – казалось, Нафо будет всегда. Ее оплакивали и дети, и 26 ее внуков…

…Я часто думаю о ней, пытаясь понять, как смогла она вынести все, что было уготовано ей судьбой, и при этом никогда ни на что не жаловаться, не хвалиться своими делами, как подвигами. Не помню, чтобы она ругала нас или что-то запрещала. Она пыталась лишь накормить нас повкуснее, а по вечерам, когда мы, толпа внуков и внучек, собирались на огромной террасе, Нафо принималась рассказывать сказки. Мы слушали их с восторгом, посмеиваясь над тем, как смешно путалась бабушка в падежах и родах: в ее родном черкесском языке их не было, а сложный абазинский так и не покорился ей до конца. И вечера эти были наполнены таким счастьем, испытать которое доводится не всем. И звучит в памяти ее голос. И я думаю, что пока мы помним тех, кто ушел, они живут…