Давно и не нами сказано: классические сюжеты потому и классические, что сохраняют свою актуальность во все времена. И, к сожалению, имеют обыкновение повторяться то тут, то там в различных вариациях.

По-разному знакомятся и связывают свои судьбы люди. К примеру, мои герои росли в одном дворе, мальчишкой и девчонкой играли в прятки, лазали по деревьям, воруя яблоки в соседних садах, вместе ходили в школу, которая была в двух шагах от дома, потом в одно прекрасное время «вдруг» по-новому взглянули друг на друга и…

Поженились сразу после школы. И в институт поступили в тот же год. Только Люда на филологический факультет КЧГУ, а Тимур – на физико-математический. После второго курса Людмиле пришлось учебу на время оставить, потому как один за другим пошли дети. Двое сыновей – погодков – Артур и Алик. И когда дети пошли в садик, а Людмиле пришло время возобновлять учебу, Тимур вдруг сказал: «К чему тебе диплом? Сиди дома, смотри за детьми, а я семью всегда прокормлю. Согласна?» Люда согласилась на «домработницу» с таким жаром, с каким ее двадцатитрехлетние ровесницы согласились бы на Канарские острова.

Получив диплом, Тимур не пошел работать в школу, – собственно, мало кто из выпускников прославленного старейшего вуза республики работает по профилю – он нашел себе работу в одной из частных фирм Черкесска. Семью перевозить не стал, дескать, и накладно будет, и детям в тенистом, прохладном Карачаевске будет куда лучше, чем в Черкесске, где летом от жары мало где спрячешься, а если ветер разгуляется, мало не покажется… Другая бы обиделась, поставила ультиматум: «Или все вместе, или никто никуда», а Люда лишь пожала плечами: «Будь по-твоему». И как тут не вспомнить Стендаля, сказавшего в свое время, что только наивность может долго не замечать обид – в силу собственной чистоты и незлобивости.

И так, «не замечая обид», Люда прожила десять лет. Он в Черкесске, домой – на субботу и воскресенье, Люда по-прежнему ни слова упрека, ни малейшего недовольства. Впрочем, ее самоотверженность, похоже, стала Тимуру докучать, и он стал приезжать раз в месяц, потом еще реже. Исподволь наметившееся отчуждение между ними неприметно росло и, как маленькая трещинка в пересыхающей земле, становилась с каждым днем все заметней и ощутимей. А вскоре и «сорока на хвосте» принесла: «У Тимура в Черкесске другая…».

– Выросли мои дети без отца, можно сказать, – рассказывает Людмила, – нет, он, конечно, звонил, приезжал, привозил деньги, подарки детям, но все на бегу, все урывками, недомолвками. Потому, когда Тимур, наконец, собрался с духом для «серьезного разговора», я даже слушать его не стала, вышвырнула всего его вещи за порог и захлопнула дверь. Конечно, было обидно, непонятно, как дальше жить, и все равно не стала его огорчать тяжелыми ссорами, всякими разборками, и, как видите, справилась. Весной этого года Артуру пришла повестка из военкомата. Два дня оставалось до срока, мы вовсю занимались приготовлениями к проводам, а тут стук в дверь. Господи, сколько раз я представляла себе эту минуту! И вот она настала.

Отец приехал на проводы сына в армию. Зайдя в дом, Тимур обнял детей и долго извинялся: «Простите, ребята. Бес попутал…» Слова эти вызывали в нем такую боль, что выговаривать их не получалось – только нервически вело губы… С таким же трудом обратился к Людмиле с просьбой разрешить ему побыть дома, пока не проводит сына на службу. А Артур возьми да скажи: «Оставайся навсегда. Это же твой дом. Мы с Аликом будем только рады, папа».

– Не смогла я ничего сказать сыну, дабы не огорчать его, – говорит Людмила, – проводили Артура, и Тимур, как ни в чем не бывало, заселился в одну комнату с Аликом. Только их смех да шутки и слышу. Для меня каждый день стал пыткой. Как он может так себя вести после всего того, что произошло? Неужели не понимает, что нельзя действительно дважды войти в одну реку – и вода не та, и мы не те. Но главное – всю жизнь прожила ради детей, а стоило появиться этому ничтожеству, этому убожеству… И сыновья потянулись к нему, простили его.

История, рассказанная Людмилой, не из тех, что потрясает до глубины души, но и равнодушной не оставляет. Как все житейские истории, и эта – сложное переплетение чувств, ситуаций, настроений, переживаний. И, конечно же, ошибок, посредством которых и набирается человек опыта, узнает людей и мир. Смутило меня в ней лишь одно, ведь все эти годы Люда ни разу не помянула мужа недобрым словом, когда приходилось при необходимости как-то обозначить Тимура в разговоре, называла – «он», а тут, как объявился, все извинения – а их было немало – выслушала, просто глумясь и насмехаясь над мужчиной, а следом и вовсе оскорбления посыпались, как крупа из прорванного пакета: и дрянь он, и подонок, и никчемный отец… И ясно, для чего вся эта канитель. Пинка под зад дали, вот и вернулся, чтобы склонить на свою сторону взрослых детей… Только ничего из этого не выйдет, к детям на пушечный выстрел не подпущу…

Этот разговор с Людмилой помог мне прийти в этом вопросе к собственному мнению и задаться другим: имеем ли мы право, убедившись в ошибочности своего выбора, лишать детей отца? Каким бы он ни был? Не пытаемся ли исправить ошибку, допуская другую, куда большую? Очень много боли и муки накопилось в этом доме, из которого ушел отец, страдала не только брошенная женщина, что об этом говорить, много болезненных изменений произошло и во вселенной под названием «детская душа», только вот первое письмо на листке из школьной тетради из армии Артур написал папе: «Папа, я знаю, мама будет злиться, но ты не обращай внимания, человек должен жить с теми, кому он больше всего на свете нужен. А ты нужен нам, причем, всем нам. За меня не переживай, у меня впервые за эти долгие годы под ногами твердая, прочная почва…»

Узнав о существовании письма, Люда только всплеснула руками, – словно зафиксировав факт собственного поражения: «Это каким надо быть жестоким, чтобы встать на сторону отца? И написать ему в первую очередь?»

Есть такие небезопасные мгновения, когда лучше промолчать, что я и сделала после этого эмоционального всплеска женщины, но теперь так и хочется сказать задним числом: «Да какая же это жестокость, Люда? Вероятнее всего, это зов крови, сыновний долг. И не надо ему мешать, не надо ничего усложнять. Раскаивается мужчина в содеянном, так найди в себе силы простить его. Иногда великодушие терзает виновного сильнее, чем ненависть или презрение. Вспомни то доброе, что он делал тебе и детям все эти годы, а не только плохое, не забывай, обида умеет подтасовывать факты.

Оправдывать Тимура не собираюсь, да и не мое это дело, но в любом случае правильнее всего будет, если взрослые дети сами разберутся в своих чувствах к покинувшему их некогда отцу. Их мир чище, а может, и мудрее мира взрослых, и они наверняка найдут просвет там, где твоя мысль и не надеется отыскать выход…»