Шамиль Узденов – юрист по образованию, но, как видите, и представители правоохранительных органов внимают музе.

Писать Шамиль начал очень рано и уже в возрасте 18 лет стал членом Союза писателей России (самым молодым в России на момент вступления). На сегодняшний день в активе Шамиля целых три поэтических сборника на родном карачаевском языке – «На крыльях мечты», «На страже», «Клятва».

Шамиль – победитель ряда региональных, всероссийских и международных литературных конкурсов и обладатель множества литературных наград.

То, как безупречно молодой поэт владеет словом, подтверждает идею, что талант передаётся по наследству. Ведь Шамиль – сын известного поэта Альберта Узденова. И так же, как и отец, Шамиль пишет в основном на карачаевском языке.

Лирический герой молодого поэта внимателен и созерцателен, патриотичен и романтичен, поэтичен и метафоричен… И за переводы замечательных стихов Шамиля берутся известные российские переводчики…

Шамиль УЗДЕНОВ

Зимняя ночь

Явился в сумеречный час
Мороз, дохнул один лишь раз,
И тотчас воздух стал как лёд.
Он верил в то, что создаёт
Хрусталь? А горло жжёт…

Деревья спят, собравшись в круг
Всей стаей. Каждому клобук
Надвинул снег.
Ни тень не всполошит их вдруг,
Ни человек.

Топорщат звёздные ежи
Иголок золото во мгле.
Заиндевели рубежи,
Где небо льнёт к земле.

Луна продрогла до ядра.
Как до утра
Ей не оставить высоту?
И разуму в противовес
Не рухнуть голубем с небес,
Окоченевшим на лету?

Народный герой

Коль слабых ты не бросишь без защиты,
Совидцы воздадут тебе почёт.
Когда врагов прогонишь из страны ты,
Народ тебя героем назовёт.

Когда с враждою кровников ты сдюжишь,
То каждому ты станешь друг и брат.
Народов сколько со своим подружишь –
Во столько и славнее будешь крат.

Ты так далека…

От бессонницы вышел в сознанье разлад. Знать, пора
Мне вглядеться в часов переменчивый лик – на дыбки
Встала стрелка минутная – ровно четыре утра.
Закрываю тетрадь – даже ручку держать не с руки.

Я щелчком выключателя в дом запустил темноту,
Тем же самым мгновеньем – на улицу выскочил свет.
Жёлтолицые окна забыли свою слепоту.
Где-то первая птица другой прокричала привет.

После ночи никчёмной уставшую душу саднит.
Но глаза я закрыл и – как прежде, увижу тебя,
И услышу «люблю», и от яви, правдивой на вид,
Разум мой устремится ко сну, ни о чём не скорбя.

Сны волшебны, кристально-прозрачны, а явь словно яд.
Я за противоядье плачу непосильную дань,
Каждый раз просыпаясь. И я не настолько богат,
Что меня сон во сне не тревожил, как выход за грань.

Я прошу, чтоб хотя бы во сне ты осталась моём.
Я вовек не открою тогда на действительность глаз.
Наяву я как будто в колодце сижу светлым днем –
Только так можно звезды увидеть с земли в этот час.

Фиолетовый горизонт Петербурга

В Петербурге на рассвете мне привиделось у моря,
Словно ты на горизонте в фиолетовом стоишь.
Но дыханье волн смешалось с дуновеньем ветра вскоре,
И подёрнулась туманом не разгаданная тишь.

Фиолетовое платье стало тотчас белоснежным,
Облик твой над горизонтом стал скрываться от меня:
Безобразные узоры на лице змеились нежном,
И безумствовал я, белый цвет по-чёрному кляня.

Фиолетовое в белом проступало лишь местами.
Разбодяжилась блескучим роковая белизна.
И лицо твоё исчезло за белёсыми мазками,
И душа опустошилась, обессмыслилась до дна.

Надоедливая морось в мокрый снег преобразилась,
В жутком шабаше смешались утро, вечер, ночь и день.
Фиолетовые дали – отданы зиме на милость.
В одиночество уводит взор стесняющая тень.

С одиночеством шагаешь ты, дорог не выбирая,
Только в мир потусторонний забрести возможно с ним.
Потому его боится всякая душа живая.
Лишь Всевышний возвеличен одиночеством своим.

Я не стану бесполезно со своим бодаться горем.
Приучу к полётам душу, чтобы с нею мы смогли
Улететь туда, где небо на заре сольётся с морем,
И навеки раствориться в фиолетовой дали.

Арфа Давида

И. Зимину

В полуночный час изнывает мой взгляд:
Во тьму заоконья простёрт небоскат,
И всё, что живое там есть, исчезает из вида.
Но ветер от северных прянет границ,
Пройдёт перебором по струнам ресниц,
Играя на мне, как на призрачной арфе Давида.

И музыка неба сильней и сильней
Влечёт меня, как на заре оных дней
Влекла моих предков, не знавших далёкого сына.
Она прерывает высокий полёт
И к смуглым суглинкам доверчиво льнёт,
И с нею звучит в унисон благодарная глина.

Собою весь мир наполняет она
И в душу нисходит до самого дна
Моих соплеменников, что под луною не редки.
Она их влечёт наяву и во сне,
Внушая любовь к той далёкой стране,
Где глиною сделались их позабытые предки.

Переводы с карачаевского Максима Калинина.

Счастливое мгновенье

Вот красные рога костра бодают воздух,
И капельки росы пронзают иглы звезд.
Как золото блестит в ночных росистых гроздях!
Но как завистлив дым, свой распуская хвост

И затмевая блеск! Его заметив рвенье,
Дыханье ветерка дым прогоняет: прочь!
Сиянием росы в счастливое мгновенье
Мне душу через край переполняет ночь.

Так хороша…

Вот ветер – хулиган развиться захотел,
Огромные стволы, нахал, легко качает.
Я к тополю приник и в небо посмотрел:
Увидел, как он кроной тучи подметает.

Ладонями толкнул я тополь. Чудеса:
Мне кажется, сильней уже я вдвое, втрое,
И вот я – богатырь: мету я небеса!
Обманывать себя так хорошо порою.

Жизнь на высоте

Лохматы в небе тучи, от ветра одурели,
Дерутся, бьются лбами – друг друга поразить.
Оленьерогих молний убийственные стрелы
С макушки неба землю пытаются пронзить.

Все чаще от испуга внизу сердцебиенье:
Там, на утесе, древо пылает на заре,
И взоры все к вершине, где гарь, огонь и тленье,
Как будто больше горя нигде нет на земле.

На высоте живущим прожить довольно сложно.
Хотя все те, кто снизу, не в силах сделать зла,
Но от небес утесу укрыться невозможно –
Так мыслю, видя древо, сгоревшее дотла.

Переводы с карачаевского Валерия Тараскина.