Накануне 200-летия со дня рождения Федора Михайловича Достоевского, одного из самых известных и читаемых русских писателей в мире, которое отмечается 11 ноября, в Государственную Национальную библиотеку КЧР им. Х. Б. Байрамуковой поступила целая серия исследовательских материалов, посвященных творчеству великого писателя.

Охват новых научных работ чрезвычайно широк и многогранен, а сам Достоевский предстает в них не только безгранично талантливым писателем, но и глубоким философом-мыслителем, и ярким богословом, и тонким критиком, и блестящим публицистом, и даже гениальным провидцем и пламенным пророком, до сих пор неразгаданным и во многом непонятым.

Удивительно, но еще для прижизненной критики Достоевский часто оказывался трудноразрешимой проблемой. Гениальные произведения писателя становились предметом сатиры, пародий, насмешек. Достоевский, как правило, болезненно переживал критику: «Каждый раз, когда я напишу что-нибудь и пущу в печать, – я как в лихорадке… всегда мучит меня вопрос, как это примут, захотят ли понять суть дела». Совсем другие отношения были у писателя с читателями. В одном из писем, рассказывая о заключительной части романа «Братья Карамазовы», Достоевский замечает: она «столь оригинальна и не похожа на то, как другие пишут, что решительно не жду одобрения от нашей критики. Публика, читатели – другое дело: они всегда меня поддерживали».

Действительно, Достоевский – писатель, обладающий для читателя невероятной силой слова, сюжетной и идейной притягательностью. И сейчас, спустя почти два века, этот неутомимый исследователь человеческих душ и поступков вызывает неимоверно жгучий интерес, а зачастую и острую полемику. Равнодушных нет. Его любят, его ненавидят, о нем спорят, его боготворят, им восторгаются и в очередной раз свергают с пьедестала.

Надо признать, не будь Достоевского, не только русское культурное пространство, но и мировое понесло бы колоссальные потери. Им вдохновлялись многие деятели мировой культуры и науки. Великий ученый и создатель теории относительности Альберт Эйнштейн говорил, что Достоевский дает ему намного больше, чем математик, физик и астроном Гаусс. Зигмунд Фрейд ставил Достоевского в один ряд с Шекспиром. Самобытный немецкий мыслитель Фридрих Ницше, жестко прошедшийся в своих философских работах по культурным и моральным устоям и достижениям человечества, говорил, что открытие гения Достоевского «принадлежит к самым счастливым открытиям» в его жизни. Парадоксальная сторона восприятия Достоевского на Западе отмечена исследователем В. Полонским в сборнике «Ф. М. Достоевский в литературных и архивных источниках»: «Достоевский, пропущенный сквозь западное культурное сознание, поучаствовал в европейском «выведении в люди» не только Кнута Гамсуна, но и Шарля Бодлера, и Эдгара По, и поэтов эпохи барокко, и многих других былых «изгоев», маргиналов, отщепенцев и юродов».

Обращались к Достоевскому и русские религиозные мыслители конца XIX – начала XX века: В. Соловьев, Д. Мережковский, Л. Шестов, Н. Бердяев. Заметно влияние Достоевского на творчество писателей XX века И. Бунина и Л. Андреева. Не оставляет Федор Михайлович равнодушными и современных авторов. То у Бориса Акунина в романе с говорящим названием «Ф. М.» всплывает вариант неизвестной рукописи «Преступления и наказания». То у Виктора Пелевина в «iPhuck 10» появляется компьютерный полицейско-литературный алгоритм Порфирий Петрович, который занимается расследованием преступлений и вместе с тем пишет роман. А рассказы Юрия Буйды из цикла «Яд и мед» не только связаны с проблематикой произведений Достоевского, но и «ведут» своеобразный творческий «диалог» с писателем.

И сегодня, в XXI веке, Достоевский по-прежнему остается актуален и близок не только коллегам по перу, но и современному читателю. По-особому звучит и переосмысливается в условиях мировой пандемии последний сон Раскольникова о конце света. Герой, отбывая наказание на каторге, заболевает и оказывается в больнице. В болезненном бреду Родя видит жуткое зрелище о конце света: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных».

На это указывают и авторы коллективной монографии «Достоевский и Италия»: «2019 год. Пандемия. Неслыханная и невиданная моровая язва. Слово в слово – страшный сон Раскольникова. Ну как тут не впасть в священный трепет и не объявить Достоевского пророком? Ведь все подробности, вплоть до географических, настолько очевидны, что диву даешься, как мог человек, если только он не ясновидящий, так точно все описать за полтора века до сегодняшних событий. Тут и источник болезни – она идет «из глубины Азии», а уж что древнее и глубже Китая? И идет «на Европу» – а вот и европейское начало эпидемии, страшная трагедия Италии, этого средоточия прекрасного, источника культуры, исторического сердца современной Европы. И о гибели многих, о заражении целых народов, о всеобщей тревоге и непонимании, об оставлении ремесел (сколько людей нынче потеряли работу!), о полном разброде и несогласии – все точно в цель, все емко и ярко уместилось на единой странице книжного текста!»

Но авторы исследования призывают не делать из Достоевского медицинского оракула, поскольку «он исследовал не эпидемиологический фон евразийского континента, а душу человеческую, причем не с точки зрения психиатрии, а с духовной, евангельской глубиной, с большим вниманием, любовью и болью. Всемирная болезнь, какую увидел во сне выздоравливающий Раскольников, – это не пророчество о коронавирусе. Это болезнь всей его гордой души, которая приняла в себя смертоносную трихину и погибла бы, если бы не встретила другую душу, чистую и избранную, почти без слова и голоса…»

Важно понимать, акцентируют наше внимание авторы коллективного труда «Богословие Достоевского», какой опыт пытается передать нам писатель, мечтавший в ранней юности о том, чтобы «вслед за его былым восторгом» смогла вырваться «из праха душа чистая, возвышенно-прекрасная», а в последнем своем романе «Братья Карамазовы» передавший эту мечту многократно усиленной своему герою: «Можно возродить и воскресить в этом каторжном человеке замершее сердце, можно ухаживать за ним годы и выбить наконец из вертепа на свет уже душу высокую, страдальческое сознание, возродить ангела, воскресить героя!». И дело тут не только в том, что Митя Карамазов говорит о своем будущем каторжном бытии. Все люди – все еще подземные жители пещеры, каторжане, обремененные драгоценными для них кандалами своего «я», заключенные повседневности. Все тексты Достоевского – о свободе и мощи, обретаемых, если только человек отважится следовать истинным и глубинным устремлениям своего сердца, ведущим его открытым только ему путем.

В «Великом инквизиторе» Достоевский явственно показывает, что единственно спасительный узкий путь. Узкий потому, что он принадлежит и открывается только одному, только этому конкретному человеку, а широкий путь – это путь общих правил и бездумного подчинения, путь следования положенными колеями, путь потери себя, путь в никуда. И время, и век здесь не имеют значения.

Задача человечества, по Достоевскому, дать каждому возможность следовать своим узким путем, чтобы этими путями человеческими обнять всю землю, преобразить ее и избавить от рабства не столько физического, сколько духовного тления.