u041fu043eu0441u0438u0434u0435u043bu043au0438 u0432 u043eu0431u0449u0435u0436u0438u0442u0438u0438 u0441u043e u0441u0442u0443u0434u0435u043du0442u0430u043cu0438-u0438u0441u0442u043eu0440u0438u043au0430u043cu0438, u043du043eu044fu0431u0440u044c 1992 u0433u043eu0434u0430

Есть тип людей, которые могут жить буквально на другом конце мира, но присутствие которых ты всегда ощущаешь. Именно к этому типу относился мой старый знакомый, заслуженный профессор Университета Южной Алабамы Лэрри Юджин Холмс.

Он был одним из тех, кого я мог назвать своим Учителем и старшим товарищем. В последний день ноября его не стало. Случись это печальное событие в другое время, наверное, оно так и осталось бы делом семьи, знакомых и узких академических кругов. Однако сегодня, в разгар мирового противостояния, когда, казалось бы, навсегда заржавевший железный занавес вновь пришел в движение, судьба человека, который в эпоху холодной войны смог понять и полюбить нашу страну и ее народ, кажется достойной внимания нашего читателя.

История людей

С Лэрри Холмсом я познакомился тридцать лет назад, в 1992 году. Я был студентом-четверокурсником, а он уже был маститым профессором, приехавшим в нашу страну изучать особенности образовательной системы в сталинский период. Командировка у него была длинная, зарплату родной университет не платил, все расходы компенсировались исключительно из скудных грантовых денег, и временное трудоустройство на истфак Ростовского госуниверситета решало его финансовые проблемы, а нам дало возможность познакомиться с совершенно неординарной личностью.

Хорошо запомнил его первую лекцию, на которой он, присев на край парты (немыслимое дело!), в два счета объяснил, чем его курс отличается от всего остального, что мы слышали в наших университетских аудиториях. «Скажите, пожалуйста, когда началась Великая Отечественная война?» – задал он до обидного простой вопрос. «22 июня 1941 года», – оттарабанили мы, догадываясь, что здесь ловушка, но не понимая, где скрыт подвох. «А вот теперь попробуйте мысленно перенестись в то время и посмотреть на ситуацию глазами людей, живших в ту эпоху. Причем не формально, когда они просто узнали по радио, что началась война, а когда реально почувствовали, ощутили ее дыхание. Для кого-то война действительно началась 22 июня, когда мужа-военного отозвали из отпуска и отправили на фронт. А чей-то муж/сын/брат был мобилизован лишь в августе, сентябре или вообще в 1943 году. Кроме того, не забывайте, что для кого-то война началась задолго до 1941 года – в Испании, на Дальнем Востоке или в Финляндии». «И в самом деле, – согласились мы, вспомнив каждый свою семейную историю, – как же мы раньше об этом не думали. Разная, получается, у всех война была».

Общежитские посиделки

Много потом было интересных лекций и семинаров. Интересных не столько тем, что мы узнавали что-то новое, сколько тем, что мы учились мыслить по-другому, уходя от штампов и всегда помня, что важен не факт сам по себе, а его интерпретация. Он не чурался нас, студентов, и живо интересовался нашими представлениями об историческом процессе, не брезговал нашим общежитским гостеприимством.

Его пятидесятилетний юбилей мы отметили со всем размахом, на который хватило наших тощих кошельков и родительских закруток. А потом был ответный прием в стиле американского пати, с американским фастфудом и салатами, который устроила его русская супруга Алла Захарова.

Неформальное общение было не менее, а может быть, и более полезным и интересным, чем аудиторные занятия. Это были удивительные посиделки. Оставаясь до конца жизни стопроцентным американцем, патриотом своей страны, поборником демократической партии, активно волонтерствуя во всех выборных кампаниях, он неизменно остужал наши попытки восхититься американскими «свободами». «Никакой свободы в Америке нет, – говорил он. – Государство везде одинаковое, и контроль за гражданами в Соединенных Штатах не менее суровый, чем был в Советском Союзе».

Он знал о чем говорил, на своей шкуре испытав политику маккартизма. В свое время его выгнали из университета, подозревая в симпатиях к СССР. В архиве Университета Южной Алабамы хранится целое дело о том громком процессе, в котором Холмс добился своего восстановления, отказавшись от крупной по тем временам отступной суммы в 21 тысячу долларов.

На наши возмущения набиравшим силу политическим популизмом он с усмешкой отвечал: «А что, думаете, у нас иначе? Вы же выбрали путь демократии, а популизм является неотъемлемой частью демократического общества, так что привыкайте».

Холмс искренне сожалел о разрушении нашей образовательной системы, подчеркивая на порядок более высокий уровень подготовки специалистов в наших вузах. Причем он прекрасно знал о чем говорил, поскольку много лет занимался изучением советской образовательной системы. Мы, разочарованные во всем, что можно, называли его последним советским человеком. И здесь была лишь доля шутки.

u041bu044du0440u0440u0438 u0432u043e u0432u0440u0435u043cu044f u043fu043eu0441u0435u0449u0435u043du0438u044f u041au0430u0440u0430u0447u0430u0435u0432u043e-u0427u0435u0440u043au0435u0441u0438u0438, u043cu0430u0439 2012 u0433u043eu0434u0430

Второе знакомство

На прощание он подарил нам визитки – изящные университетские профессорские визитки, которые можно ставить «в рамочку и на полочку». Она и хранилась как сувенир, пока не появились собственный комп с модемом и возможность выйти в интернет, тогда еще пустой, как вселенная до большого взрыва, ну или сразу после его появления. Кому писать? Тут и вспомнил о визитке Холмса, где, помимо прочего, была и электронная почта. Он откликнулся. Так началось наше второе знакомство.

Холмс часто приезжал в Россию, много времени проводя в Кирове, где у него были друзья, архивы и библиотека. Что еще нужно настоящему исследователю?!

Он обладал удивительным чутьем историка, находя интересные темы в, казалось бы, рытом-перерытом исследовательском поле и поднимая целый пласт интереснейших документов даже в региональных архивах, мимо которых до него проходили толпы менее проницательных коллег. При этом, несмотря на академизм, его работы написаны очень живо, с изрядной долей юмора, с хорошо подобранным иллюстративным материалом. Отдельное место занимают его очерки о России и ее людях. Наблюдательность, точный язык позволили создать очень правдоподобный портрет нас, россиян. Читать эти очерки смешно, но совсем не обидно.

Помогал он и в научном плане, связывая нас при необходимости с американскими библиотечными центрами и охотно предоставляя свои статьи для публикации в местных научных сборниках, тем самым повышая их статус и поддерживая высокий академический стандарт. Нужно отметить, что как бы ни ссорились наши страны, но во всех крупных библиотеках США есть весьма солидный русскоязычный фонд и вполне компетентные, при этом милые его хранительницы.

В гостях

А десять лет назад, в мае 2012 года, он взял и приехал в наше поднебесье, доказав, что годы не сломили его природный дух авантюризма. Это были чудные дни объезда всех наших горных достопримечательностей и долгие часы драгоценного общения. Впрочем, общался он не только со мной. В местном институте повышения квалификации работников образования прошла интересная встреча с нашими учителями, для нашей газеты он дал пространное интервью. Кстати, после беседы с журналистом случился смешной казус. Спускаясь по лестнице, Лэрри увидел нацарапанную на почтовом ящике известную нецензурную идиому на английском, причем написана она была неправильно. С самым серьезным видом он достал ручку и со словами «я же все-таки американский профессор» исправил ошибку.

Раб Божий Илларион

Я уже сказал, что Холмс был на сто процентов американцем, но при этом его всегда тянуло в Россию, которую он действительно искренне любил. Любил без присущей для «чужих» идеализации. Он знал всю нашу подноготную, знал, на что способны наши чиновники и каков быт нашей глубинки. Было удивительно видеть, как он, американец, рвался в Россию, рвался как рыба, которая идет на нерест, преодолевая водопады и встречное течение бурной реки. От последнего перелета в Киров, в сентябре нынешнего года, он долго отходил. Но мне кажется, что эти последние месяцы, которые он провел в России, прошли для него очень счастливо. Он тяжело заболел и скоропостижно умер, спустя несколько дней после своего восьмидесятилетия. Разговаривая с его близкими, узнал, что Лэрри еще в 2001 году принял крещение по православному обряду и был наречен Илларионом.

Досье

Лэрри Юджин Холмс родился 24 ноября 1942 г. в Чикаго. Отец – пастор небольшой методистской церкви. Мать – учитель. В семье было четверо детей. Колледж и университет окончил в Канзасе, магистратуру – в Нью-Мексико, докторантуру – в Канзасе. Значительную часть жизни посвятил изучению истории России. С 1968 по 2003 год преподавал историю в Университете Южной Алабамы. В 1992/93 учебном году читал лекции по русской и советской истории в Ростовском госуниверситете. В 2001 году он работал в Кирове по Программе исследований за рубежом.