Девчонкой Таня Ким родилась, видимо, по ошибке, потому как росла что ни на есть сорванцом – неуемным, озорным, подвижным, как ртуть. Тому есть, собственно, некоторое объяснение. Отец Татьяны – кореец, мама – казачьих кровей, встретились в свое время и поженились в Кабардино-Балкарии. Корейцы, понятное дело, по всему миру рассыпаны, как горох, а вот казаки, как правило, вольными станицами оседали по соседству со свободолюбивыми горцами. Кореец и казачка – зажигательная, экзотическая смесь должна быть по определению, но у детей Ким никакого характерного разреза глаз, зато озорства, лихости, бесшабашности, свойственной казакам, хоть отбавляй. Особенно родители души не чаяли в своих дочках – Ольге и Тане.
Бывает любовь к ребенку – тщеславная, на людях показушная, а бывает – потрясающая, самоотверженная, в свете и тепле которой дети расцветают, как цветы. Вот и Таня к 17 годам из светлоголового, насмешливого подростка превратилась в милую, хрупкую, стеснительную девушку, мимо которой мало кто мог пройти равнодушно.

Девчонкой Таня Ким родилась, видимо, по ошибке, потому как росла что ни на есть сорванцом – неуемным, озорным, подвижным, как ртуть. Тому есть, собственно, некоторое объяснение. Отец Татьяны – кореец, мама – казачьих кровей, встретились в свое время и поженились в Кабардино-Балкарии. Корейцы, понятное дело, по всему миру рассыпаны, как горох, а вот казаки, как правило, вольными станицами оседали по соседству со свободолюбивыми горцами. Кореец и казачка – зажигательная, экзотическая смесь должна быть по определению, но у детей Ким никакого характерного разреза глаз, зато озорства, лихости, бесшабашности, свойственной казакам, хоть отбавляй. Особенно родители души не чаяли в своих дочках – Ольге и Тане.
Бывает любовь к ребенку – тщеславная, на людях показушная, а бывает – потрясающая, самоотверженная, в свете и тепле которой дети расцветают, как цветы. Вот и Таня к 17 годам из светлоголового, насмешливого подростка превратилась в милую, хрупкую, стеснительную девушку, мимо которой мало кто мог пройти равнодушно.

Видит Бог, не хотели родители после окончания школы отпускать дочь поступать в Грозненское медучилище, но дали о себе знать гены – казачье упрямство и корейская целеустремленность.
В медучилище поступила легко. Окончив его, девушка приняла неожиданное решение: “Поеду работать в Карачаево-Черкесию”. Впрочем, ничего неожиданного. Дело в том, что на тот момент старшая сестра Татьяны, окончив Карачаево-Черкесский пединститут, преподавала в начальных классах Нижнетебердинской средней школы.
– Это сейчас мобильные телефоны свели к абсурду, точнее, прикончили эпистолярный жанр, – рассказывает Татьяна, – а тогда, в 70-е прошлого века (мне так нравится словосочетание “прошлый век”), мы с Олей регулярно переписывались. Так вот, получишь от нее письмо и завистью наполнишься. Это был чудный подарок разлуки – письменные рассказы о том, какая роскошная природа в Карачаево-Черкесии, о том, как красивым веером расходятся из Карачаевска устремленные к ледникам Тебердинское, Маринское и Учкуланское ущелья, в глубине которых скрыты старинные аулы. О том, что она работает в ауле, над которым высится уникальный Сентинский храм, о том, что живет и работает с удивительно гостеприимными людьми… Вот я и загорелась желанием приехать сюда. Скажу честно, родилась в Кабардино-Балкарии, училась в Чечне – вроде все одно: Кавказ. Но Карачаево-Черкесия впечатлила более всех… И я осталась. Меня приняли лаборантом в клиническую лабораторию Карачаевской райгорбольницы…
– И как восприняли твое решение родители?
– Мама сказала: “Где бы ты ни жила, и где бы ни работала, помни, что каждый народ гордится своим национальным характером. И это чувство нужно уважать. Но, думаю, тебе туго не придется, кабардинский и балкарский языки тебе знакомы и даже местами понятны, а они очень схожи с карачаевским и черкесским”. Учить чужой язык соседей, друзей в нашей семье считалось хорошим тоном, потому я первым делом завела разговорник, в который занесла самые часто употребляемые в разговорной речи карачаевские слова типа “саубол”, “саукель”, “келигиз-киригиз” и так далее. Потом, правда, не до разговорника стало…
В народе говорят, человеку должно повезти три раза: от кого родиться, у кого учиться и на ком жениться. И если первое условие не зависит от человека, второе – не всегда зависит, то в третьем он волен и хозяин себе.
Наша земля так велика, что в лабиринте ее дорог легко разминуться, легко пройти мимо своей судьбы. Вот Татьяна побывала почти во всех республиках Кавказа – а суженого – Яна Миронова – встретила в Карачаевске.
На свадьбе от молодых глаз невозможно было отвести – красивые, улыбающиеся ровными дружелюбными улыбками, она – маленькая, изящная, точно статуэтка, а он – высокий, крупный, брутальный.
Через год Таня родила сына – Руслана, но работу не бросила, уже через полгода вновь манипулировала микровинтами микроскопа.
– Я, конечно, могла бы оставить работу, но, к счастью, мой муж не считает, что место жены – на кухне, рядом с кастрюлями и детьми. Да и потом, уж в больно хороший коллектив я попала. Все и всегда пойдут тебе навстречу, в особенности заведующая – Муклимат Магомедовна Лайпанова, щедро и легко делились всем, что знали и умели, врач Любовь Кипкеева, лаборанты Александра Карасова, Валентина Сухина и другие. Когда узнали, что я вновь собираюсь в декретный отпуск, коллеги не то что не роптали, больше меня обрадовались этому.
Роды – это всегда риск. Вдвойне, когда ожидается двойня. И действительно, вторые роды были не из легких…
– Терпи, девочка, двойня – это чудо, которое даровали человеку боги, – твердила сердобольная нянечка, не отходя от Тани ни на минуту.
Это было действительно чудо – два крошечных тельца, словно окунутые в молочный туман, два младенца, чье дыхание тотчас наполнило палату запахом фиалки и лесного ландыша…
Когда Татьяна окончательно пришла в себя после родов, первое, что пришло ей в голову: “Господи, как же я буду кормить, пеленать, купать, стирать, качать в люльке сразу двоих, нет, троих, Руслану то всего годик с небольшим?” Но куда улетучились все эти невеселые мысли, вся эта проза, когда ей принесли на кормление двух неповторимых младенцев.
“Веселая” жизнь началась потом. Ян с утра до вечера на работе, а Татьяна как белка в колесе. Один из близнецов – Олежка – совершенно не признавал горизонтального положения, другой – Сережа – начинал истошно плакать, как только от него отойдешь… Руслан закатывал истерики на почве ревности: как же, раньше вся Вселенная крутилась вокруг него, а теперь дом полон детского крика, суеты и все внимание только им – новорожденным. Вот и бегала между ними – кого в манеж, кого – на руки, кого – за руку…
Как вода сквозь песок утекли два года, и Татьяна вновь вышла на работу.
– Мне очень хотелось работать, – говорит она, – казалось бы, ну, что такое работа лаборанта? Взял капельку крови из мизинца больного и поминай, как звали его. Но нет, за эту одну-две минуты больным можно заинтересоваться не только и не столько как больным, сколько прежде всего как человеком. А люди тянутся навстречу, раскрываются, если чувствуют интерес к себе.
Думается, что и ребята наши, видя, как родители работают, дружно тянулись за нами. Придем, бывало, с Яном домой с работы, а дом и двор убраны, обед сварен, ребята нас ждут, сидят за столом довольные, гордые, что все к нашему приходу успели. Вот когда понимаешь, что терпение и выносливость – великие вещи. Ведь как было трудно поначалу, но как сладко вспоминается то время сейчас…
Прошли еще годы. Целая череда дней и часов, торопливых и счастливых. Отслужил Руслан, пришел черед близнецов… Затем пришло время нянчиться с внуками, но стоит ей отпроситься с работы на денек-другой, в ответ слышишь: “Если отпуск, Танюша, необходим, я, конечно, его предоставлю, но…”.
Муклимат Магомедовна так сильно умела нажимать на слова “необходим” и “но”, что, хочешь не хочешь, почувствуешь сомнение в необходимости двухдневного отпуска, – говорит, смеясь, Татьяна, но, конечно же, лукавит: там, где речь шла о пользе дела, у Лайпановой имелся особенный взгляд на вещи. А кто мог принести пользу делу, как не Татьяна со своим многолетним, а точнее 30-летним, практическим стажем, которая могла в считаные минуты не только лейкоциты с эритроцитами посчитать да определить СОЭ, но с такой же быстротой и точностью сделать наисложнейшие анализы?
И, кто поймет тайны человеческого сердца, это не только не огорчало Татьяну, но даже не трогало ее…
Уходя с работы в 2005 году, Татьяна Ким уносила в сердце бурю самых противоречивых чувств. Она была растрогана и расстроена, взволнована и успокоена… Растрогана и расстроена добрым, душевным отношением коллег, но это был тот случай, когда говорят, хочешь доброты, не прячь свою собственную. Да ее и не спрячешь, она – как запах цветов: в руки не возьмешь, на язык не попробуешь, а как чувствуешь!
А успокоена тем, что сыновья выросли и стали именно такими, какими они хотели их видеть с Яном. А именно – людьми, для которых своя боль значит куда меньше боли, причиненной другому, для которых желание быть добрее, лучше, благороднее было сильнее своих эгоистических желаний…
– Я не знаю, как им удается угадывать мои мысли, – смеется Татьяна, – к примеру, мой самый любимый писатель – английский ветеринар Джеймс Хэрриот, в наших краях его книги днем с огнем не сыщешь, – дети достали. Когда ехала в Карачаевск работать, на полном серьезе здесь оставаться не рассчитывала, думала, поработаю год-два и подам документы в Пятигорский фармацевтический институт. Не вышло… И вот спустя 30 лет дети уговорили поработать в аптеке.
Общеизвестно, фармацевт – посредник между больным и лечащим. Но не каждая аптека всегда располагает наличием тех или иных лекарств, тем не менее, каждый, кто заходит в аптеку, расположенную напротив КЧГУ, уходит без раздражения, потому что Ким обладает талантом сопереживать чужой боли. Ее записная книжка испещрена вопреки обыкновению не адресами и телефонами друзей и родственников, а лаконичными строчками, содержание которых адресуется ей же и сводится к одному: сообщить больным о поступлении лекарств, а в случае острой необходимости даже отнести их на дом…
– Татьяна, вспомни, как по аналогии у Чехова в пьесе “Три сестры”: Если бы знала, как и чем обернется поездка в Карачаевск, поехала бы?
– Не попасть под обаяние города и его жителей я не смогла бы… Нет, отвечу по-другому. Когда американскую актрису Зазу Габор обвинили в роскоши и пристрастии к бриллиантам, она выслушала всех и развела руками: “Что я могу поделать? Это моя рабочая одежда и мои… рабочие драгоценности”. Так и я. Что могу поделать? Карачаевск стал для меня родным. Здесь я встретила человека, который не умеет рассыпаться в комплиментах, но однажды, когда Яна спросили, как ему живется со мной, ответил: “Все то, что я ценю в женщинах, олицетворяет моя жена”. Здесь на свет появились мои дети, которым принадлежит мое сердце. Так что я бесконечно благодарна своей судьбе…

Фото из семейного архива.