Уходящий год был сложным для российской науки. Реформа Академии наук, сначала форсируемая, ныне замороженная, привела научный мир в коллапс. Кто-то пророчил массовую эмиграцию ученых, кто-то говорил о потере независимости РАН, кто-то утверждал, что подобная реформа означает стагнацию науки. Наш корреспондент Ольга МИХАЙЛОВА встретилась с ведущим научным сотрудником САО РАН Евгением ЧЕНЦОВЫМ и попросила ответить на ряд вопросов.
– Евгений Леонидович, каково ваше мнение о произошедшем?
– Реформаторам, похоже, научный мир представляется клубом знатоков и экспертов. На самом деле РАН – это система предприятий по производству научных знаний. Если бы это производство было чисто «головным»… Один наш сотрудник рассказывает, как он коротал время в аэропорту с коллегой из другого НИИ. Почертыхались в адрес реформаторов, но 90 процентов времени спорили об ударных волнах от взрывов сверхновых звезд, о сверхпузырях и их связи со звездообразованием в спиральных рукавах галактик. Казалось бы, пока это в нас не убито, что нам коллапс? Не цеха же закрывают, не автоконвейер останавливают…

Уходящий год был сложным для российской науки. Реформа Академии наук, сначала форсируемая, ныне замороженная, привела научный мир в коллапс. Кто-то пророчил массовую эмиграцию ученых, кто-то говорил о потере независимости РАН, кто-то утверждал, что подобная реформа означает стагнацию науки. Наш корреспондент Ольга МИХАЙЛОВА встретилась с ведущим научным сотрудником САО РАН Евгением ЧЕНЦОВЫМ и попросила ответить на ряд вопросов.
– Евгений Леонидович, каково ваше мнение о произошедшем?
– Реформаторам, похоже, научный мир представляется клубом знатоков и экспертов. На самом деле РАН – это система предприятий по производству научных знаний. Если бы это производство было чисто «головным»… Один наш сотрудник рассказывает, как он коротал время в аэропорту с коллегой из другого НИИ. Почертыхались в адрес реформаторов, но 90 процентов времени спорили об ударных волнах от взрывов сверхновых звезд, о сверхпузырях и их связи со звездообразованием в спиральных рукавах галактик. Казалось бы, пока это в нас не убито, что нам коллапс? Не цеха же закрывают, не автоконвейер останавливают…

Но нет, и у нас «цеха» – дорогие, сложные наблюдательные средства. И стремительно усложняющиеся и дорожающие. Наш 6-метровый БТА давно не крупнейший в мире. В Южной Европейской обсерватории батарея из четырех 8-метровых телескопов, и строится 40-метровый! Но денег не хватает, объединенная Европа привлекла в проект Бразилию, надеется на Мексику, тамошний президент – любитель астрономии. Наш директор Ю. Балега возглавляет борьбу за присоединение к ЮЕО России. Мы в САО уверены, что нас не закроют, все-таки единственная в стране обсерватория мирового уровня. Вот и наше запасное зеркало, надеемся, скоро вернется обновленным: в 2014 году Лыткаринскому заводу оптического стекла исполняется 75 лет. Но стабильности недостаточно, нужен прогресс…
– Значит, САО РАН продолжает работать, несмотря на негативные процессы в научной сфере и технические сложности с переполировкой запасного зеркала. Что сделано в обсерватории за минувший год?
– Сделанное сотрудниками обсерватории трудно отделить от того, что вообще дали наблюдения в САО, поскольку, повторяю, она – наблюдательная база всех астрофизиков России, и еще полмира у нас наблюдает. Сделано многое, и традиционно перечень достижений будет представлен в президиум РАН. А я предлагаю ограничиться тремя свежими результатами. В пределах Солнечной системы спектрально-фотометрический комбайн в прямом фокусе БТА позволил рассмотреть – на расстоянии около светового часа – строение головы кометы и проследить за ее разрушением. Полученная информация важна не только для физики комет, но и для проблемы кометно-астероидной опасности. Работа выполнена совместно с астрономами Киева, где давно сложилась знаменитая школа кометчиков.
С помощью того же прибора получены изображение и спектр оболочки вокруг новой звезды, вспыхнувшей в созвездии Орла 13 лет назад. Вспышка была видна простым глазом, но с того времени звезда ослабела в миллион раз, сброшенная звездой оболочка еще слабее. Но оптическая мощь телескопа и высокая чувствительность светоприемника позволили измерить обе скорости расширения оболочки: линейную, 1300 км/с, и угловую, четверть угловой секунды в год. Деление первой на вторую дает расстояние до звезды – 4000 световых лет, т.е. то, что мы сейчас наблюдаем, произошло в догомеровские и добиблейские времена. Никаким другим способом так точно измерить такое расстояние в Галактике пока невозможно. Поэтому так привлекательны другие галактики: они удалены от нас на миллионы световых лет, зато расстояния до всех звезд данной галактики практически одинаковы. Разумеется, для изучения доступны только самые яркие из звезд и только с помощью крупнейших телескопов.
Используя наш БТА и один из упомянутых выше 8-метровых телескопов в Чили, группа наших, финских и германских астрофизиков изучила мощные рентгеновские источники, достаточно яркие и в видимом свете, в сталкивающихся галактиках «Антенны», удаленных от нас на 60 миллионов световых лет. Природа источников уже была понятна: это тесные звездные пары, и в них высвечивается вещество, которое одна из звезд, ставшая черной дырой, стягивает на себя со своей соседки. Но они почему-то, как правило, оказываются «бегунами», необычно быстро летят относительно других звезд. Для нашей Галактики это трудная загадка, а в далеких «Антеннах» она разрешилась: они выбрасываются молодыми звездными скоплениями, которые, формируясь, избавляются от наиболее массивных членов.
– Евгений Леонидович, я знаю, что вы недавно вернулись из Ставрополя с федерально-окружных соревнований программы «Шаг в будущее», очень значимого научного форума. Здесь собирается будущая научная элита инновационной России. Что показалось интересным? Что запомнилось?
– Да, это был Северо-Кавказский этап Всероссийской программы «Шаг в будущее». Большинство участников из Ставропольского края и Ростовской области, по нескольку из Ингушетии и РСО – Алании. Из КЧР, увы, только одна Аминат Биджиева из пос. Эльбрусского. Организаторы мероприятия надеются, что оно будет способствовать возрождению научной и научно-технической элиты страны. Но, похоже, озабочены они не столько будущей элитой, сколько сегодняшней «элитностью», т.е. попросту качеством образования, да и количеством добротно образованных тоже: в конкурсе участвовало 100 человек, а только в 22 секциях Малой академии наук Ставропольского Дворца детского творчества (МАН) занимается около 700 школьников, да еще у нее 56 филиалов по школам края. Во всяком случае мне посчастливилось оказаться в кругу единомышленников: школьных учителей, преподавателей вузов и работников дополнительного образования. Последние организуют проектно-исследовательскую деятельность школьников и тем самым наводят мост над углубившимся провалом между школой и вузом. Они полагают, что ЕГЭ подавляет (говорилось жестче – убивает) фундаментальность образования и мотивацию к исследовательской деятельности. Высокие баллы ЕГЭ не котируются, даже если они не куплены, а честно заработаны. Востребованы не зубрилки, именующиеся «умниками и умницами», нужны думающие, а не обитающие в среде тестов! Для сотни конкурсантов был создан экспертный совет из полусотни преподавателей, причем не только Северо-Кавказского федерального и Ставропольских аграрного и медицинского университетов, но и столичных – Высшей школы экономики и МГТУ им. Баумана. Зачем так много? Чтобы обеспечить детальное обсуждение каждой работы и иметь возможность – вопреки отмене вступительных экзаменов – лично, а не по бумагам познакомиться с потенциальными студентами. В школах появляются заместители директоров по науке. С другой стороны, и вузы создают собственные школы, проводят свои олимпиады и их победителям снижают или даже отменяют плату за обучение. ВШЭ высылает в разные города бригады своих преподавателей и студентов, проводит в них «Дни Вышки», а ее общежития в летнее время предоставляются учителям, приглашенным на стажировку. В «Бауманке» для учителей оборудована специальная учебная лаборатория. В знаменитом Политехническом музее запущен «Университет детей» 8-11 лет, у САО тоже давнее партнерство с МАН. В ближайшее лето обсерватория примет школьников и учителей Ставрополья и КЧР.
– Ученым-астрономам, смотрящим в небо, есть ли дело до земных проблем? Если да, то что волнует больше всего?
– Прежде всего, дети. Для них наш поселок – родина, лучшее место на свете. Через них он и для нас, мигрантов, перестал быть чужбиной. Благодаря им и творчеству. От молодежи иногда слышишь, что обсерватория – «шарага» без колючей проволоки, потому что и так не убегут. Да и сам я, бывало, рассказывая историю САО, вспоминал объявление в газете пушкинского времени: продается скрипка итальянской работы, и к ней впридачу – скрипач, тоже выученный в Италии. Вот и мы, мол, вместо того, чтобы жить в городе, вблизи университета, помещены в это ущелье – как приложение к дорогому инструменту. Потом устыдился, между прочим, под влиянием земляка, бажовского Данилы-мастера. Сильно его волнует крепостное положение? Да нет, волнует его тайна красоты…
Творчество – не только узко-научное. Вот у кабинета Н.Тихонова рядом с его астрономическими постерами висят археологические. Он профессионально занимается археологией, пишет статьи, участвует в конференциях, курирует наш археологический музей. Многие неплохо рисуют, и фотографируют очень неплохо. По вечерам светятся разноцветные окошки подвальчика, в нем рисуют, лепят и обжигают керамику, делают витражи. Из конструкторского бюро доносятся звуки музыки – репетирует оркестр…
Для учебного центра, студенческого кампуса, интерната место здесь совсем неплохое. Точнее, для учебно-научного комплекса. Жаль, что он не был реализован в самом начале. Но и теперь мало-помалу занимаемся популяризацией науки, образованию содействуем. Хотелось бы больше, активнее… Экскурсантов – до 40 тысяч в год, но это дневные экскурсии. А ведь у нас еще не свирепствует световое загрязнение – вчера вечером прямо с балкона, чуть прикрывшись от фонарей, любовался Млечным Путем и галактикой Андромеды, первый видели всего несколько процентов наших современников, а вторую и того меньше. Разве не интересно?