В тот злополучный день Любовь Васильевна шла по станице, едва сдерживая слезы. Могла бы и открыто поплакать, да не таков у нее характер, чтобы окружающие жалели да сочувствовали, требуя подробностей случившегося. Не любила никогда эта еще моложавая, хозяйственная, не потерявшая былой стати 65-летняя казачка, чтобы к ней в душу лезли с досужими советами и рецептами. Соседи, близко знавшие ее семью, считали хозяйку крепкого дома и мать дружного семейства слишком правильной, слишком счастливой… Непьющий мастеровой муж, стабильный достаток в доме. Их дети, сын и дочь, выросли в атмосфере тепла, покоя и своеобразного культа отца, Тимофея Ниловича, не слышали никогда громкой брани между родителями, тем паче, громогласных воплей с битьем посуды.

В тот злополучный день Любовь Васильевна шла по станице, едва сдерживая слезы. Могла бы и открыто поплакать, да не таков у нее характер, чтобы окружающие жалели да сочувствовали, требуя подробностей случившегося. Не любила никогда эта еще моложавая, хозяйственная, не потерявшая былой стати 65-летняя казачка, чтобы к ней в душу лезли с досужими советами и рецептами. Соседи, близко знавшие ее семью, считали хозяйку крепкого дома и мать дружного семейства слишком правильной, слишком счастливой… Непьющий мастеровой муж, стабильный достаток в доме. Их дети, сын и дочь, выросли в атмосфере тепла, покоя и своеобразного культа отца, Тимофея Ниловича, не слышали никогда громкой брани между родителями, тем паче, громогласных воплей с битьем посуды.

Так было всегда, а теперь, когда дети оперились и живут своими семьями далеко от родной станицы, супругов объединяет общее предвкушение встреч с ними и внуками. Для того и держат на подворье скотину, курочек, выводок гусей, а в подвале найдутся и яблочки моченые с квашеной капустой, и грибочки маринованные, и, само собой, самогон в трехлитровых бутылях – не пьянства ради, а для поддержки традиции, чтобы все было в казачьем доме, как исстари велось…
…Добравшись до дома, она присела на скамейку у калитки и вновь развернула конверт, пришедший из Мытищ и врученный ей на почте. Писала сноха Вера.
В письме, сильно расстроившем Любовь Васильевну, невестка писала: «Родные вы мои папа и мама, как же сейчас мне горько и больно! Когда я вошла в вашу семью, вы сразу мне заменили родителей, ведь сами знаете, какое это было для меня, выросшей в детдоме, счастье. Неужели же теперь я потеряю и вас? Славик уходит от нас с Машенькой, у него теперь другая любовь. Я дни и ночи плачу, ведь мы прожили 15 счастливых лет! А ведь только год назад собирались еще и в церкви венчаться, и это вовсе не дань моде. Славик мне сам предложил укрепить наш брак перед Богом. Это было перед его двухнедельной командировкой, где он и связался со своей сослуживицей, с которой они проживали в одной гостинице»…
Оглушенная этой вестью, Любовь Васильевна долго вглядывалась в тяжелые облака, несущие с собой явный ливень.
И вспомнился ей тот день, когда сын впервые привел свою невесту в дом на смотрины. За накрытым столом она незаметно изучала свою будущую невестку, которая ей явно не глянулась, – робкая, худенькая 20-летняя девчонка с короткой стрижкой в дешевенькой футболке и джинсах. «Ну почему рядом с моим орлом должна быть эта пигалица? Могла хотя бы и прилично одеться», – подумала она тогда. Это потом она узнала, что Вера в тот день к ним в гости и не собиралась, как и в предыдущие – все боялась, откладывала неминуемую встречу с родителями жениха, как ни уговаривал ее Славик. А в тот день, потеряв терпение, он просто взял за руку на улице и чуть ли не силой потащил за собой в дом Верочку… А за столом, чтобы как-то снять напряжение, залпом выпив бокал шампанского, взял гитару: «Ну что, батя, споем нашу любимую семейную?»
И зазвучал под перезвон гитарных струн слаженный дуэт сильных мужских голосов, но пели отец и сын вполголоса, оттого песня эта бередила душу до спазм в горле:
       Помнишь, мама моя,
       Как девчонку чужую
       Я привел к тебе в дом,
       не спросив?
      Строго глядела ты
       на жену молодую
      И заплакала вдруг,
      нас поздравить забыв.
Помнится, тогда Любовь Васильевна, взяв за локоток Веру, увела на кухню под предлогом, чтобы помогла разрезать пирог. Здесь-то будущая невестка и поведала ей свою историю.
Как и у всех детдомовских детей, у нее была мечта обрести семью. Когда Верочке исполнилось 10 лет, мечта ее сбылась – ее удочерила довольно обеспеченная бездетная пара. Несколько лет она жила как у Христа за пазухой – обласкана, сыта, обута – одета, а главное, она обрела настоящую мать, заботливую, ласковую, мягкосердечную. А потом пришла беда – ее обретенная мамочка трагически погибла в автокатастрофе. Приемный отец вернул Верочку в «родные пенаты»…
«Вы знаете, больше всего в жизни я боюсь предательства, – говорила она на кухне будущей свекрови. – И если честно, боюсь замужества. Если что, за меня и заступиться-то некому. Не зря ведь есть такая ерническая поговорка: «Жениться надо на сироте».
Тогда-то, поддавшись порыву, Любовь Васильевна прижала к себе эту девчонку, такую беззащитную, одинокую в этом огромном мире, которая вмиг стала ей родной, и сказала: «Теперь я буду твоей заступницей, дочка!».
…Хорошая, покладистая, щедрая душой получилась из Веры невестка. А теперь… Не зря говорят: семейная беда – не шапка в сугробе…
Прочитав письмо, Нилович перестал разговаривать с женой. Что бы-ло неудивительно – он всегда так: когда случается что-то серьезное, ему не до разговоров. Молчал день, второй, третий, потом сказал, как отрезал: «Вот что, мать, собирайся-ка в Мытищи. Может, Вера зря панику развела? Потолкуй с сыном, скажи, мол, батя велел выбросить дурь из головы. Опять же Веру поддержи, она ведь нам как дочь».
Наутро она уже спешила к московскому двухэтажному автобусу с тяжелой сумкой на колесиках – повезла семье сына сала, битых кур, солений – варений… Вернулась она дня через три, какая-то сразу постаревшая, как после больничной койки.
«Вошла к ним в дом и сразу чувствую – не тот теперь этот дом. Вроде и чистенько, и прибрано, и пирог испечен, а жизни нет. Машка ко мне на шею кинулась: «Бабуля, поживи у нас подольше, может, папа образумится?» Вера со мной была ласкова, да все как-то через силу. А наш сын постоянно выходил на балкон и по мобильнику долгие разговоры вел. Ясное дело, с разлучницей», – докладывала она, вздыхая, Ниловичу. – Ох, рушится семья. Но больше всего Веру жалко».
Через неделю к московскому автобусу уже спешил Нилович… Вернулся он из Мытищ довольный и умиротворенный: «А слазь-ка в подвал, мать, там мне из бутыли налей в графинчик. Да из той, что кукурузной кочерыжкой заткнута, – в ней поядренее!»
«Ну, как, живут они еще с Верой?» – допытывала Любовь Васильевна.
«А как же! С кем еще нашему сыну жить, как не с законной женой?!»
Так в тот день подробностей она от мужа и не добилась. А потом ей пришло письмо от Веры.
«Дорогая мама, пишу это письмо только для вас, потому что я уже давно изучила характер нашего папы, Ниловича. Уверена, что он вам так толком ничего и не рассказал. Отец к нам ночью приехал, но не прилег и вздремнуть, все на балконе курил. А может, нарочно, чтобы Славик туда не шастал – он-то со своей зазнобой там только и переговаривался по телефону. А утром за завтраком при мне и Машке – бух кулаком по столу и к Славке обращается: «У нас в роду не разводятся!». А сам – как белое полотно и за сердце схватился. И только тут мы увидели, как он за последнее время сдал, даже его «фирменные» казачьи усы как-то сникли, а ведь я всегда считала нашего батю здоровяком, эдаким стойким утесом. И мы все – я, Славик, Машка кидаемся к нему, обхватываем руками, как кольцом: «Папа!», «Дедушка!» Слышу, Славик отцу шепчет: «Прости, отец! Куда меня занесло – какая любовь, какой развод?!»
Отпоили мы отца сердечными каплями, спать уложили, сидели по очереди у его постели. Он почти сутки проспал, а мы за это время со Славкой словно очнулись после долгого кошмарного сна. Теперь я точно знаю, что наконец, избавилась от синдрома сироты, если у меня такие родители и семья, проверенная на прочность».
И надо же тому случиться – не успела Любовь Васильевна дочитать последние строки, как у ворот засигналила машина, а из нее выскочили Славик, Вера, Машенька. Что ж, письма идут медленно, но тем они ценнее для материнского сердца, если в них хорошие вести от детей. Правда, Вера не успела оповестить мать о главном событии в жизни их семьи – у них намечается пополнение!