«Нет ничего важнее Родины и дружбы…»

6 мая в 06:34
2 просмотра

Станица Исправная. Кто бы знал, как в мае здесь начинает цвести сирень, какое ее множество здесь – от густо-темной, до ослепительно-белой, как цветут нарциссы, и все это благоухает в теплом воздухе, на земле нагретой, но еще не опаленной солнцем. И именно эту пору больше всего любил станичник Пантелей Васильевич Дмитриев, запомнившийся молодежи тем, что и зимой, и летом, осенью и весной ходил в военной гимнастерке, носил каракулевую шапку, густую белую бороду, а когда начинал сыпать шутками-прибаутками, которых знал превеликое множество, невозможно было отвести взор от его голубых, озорных глаз…
Отец Пантелея был кузнецом, со временем знатным кузнецом стал и сам Пантелей. Его кузня начинала работать спозаранку. Станичники только скотину со двора выгоняют пастись, а в его кузне уже ухает молот, со свистом дышит горн, раздувая жаркое пламя, в котором накаляется металл. Многие заходили к Пантелею, чтобы отдохнуть душой с этим крепким, добродушным малым. Многие приезжали к нему за помощью из соседних сел и аулов – казаки, карачаевцы, черкесы, греки, никому никогда не отказывал Пантелей.

Станица Исправная. Кто бы знал, как в мае здесь начинает цвести сирень, какое ее множество здесь – от густо-темной, до ослепительно-белой, как цветут нарциссы, и все это благоухает в теплом воздухе, на земле нагретой, но еще не опаленной солнцем. И именно эту пору больше всего любил станичник Пантелей Васильевич Дмитриев, запомнившийся молодежи тем, что и зимой, и летом, осенью и весной ходил в военной гимнастерке, носил каракулевую шапку, густую белую бороду, а когда начинал сыпать шутками-прибаутками, которых знал превеликое множество, невозможно было отвести взор от его голубых, озорных глаз…
Отец Пантелея был кузнецом, со временем знатным кузнецом стал и сам Пантелей. Его кузня начинала работать спозаранку. Станичники только скотину со двора выгоняют пастись, а в его кузне уже ухает молот, со свистом дышит горн, раздувая жаркое пламя, в котором накаляется металл. Многие заходили к Пантелею, чтобы отдохнуть душой с этим крепким, добродушным малым. Многие приезжали к нему за помощью из соседних сел и аулов – казаки, карачаевцы, черкесы, греки, никому никогда не отказывал Пантелей.

Однажды в кузню зашел высокий, представительный мужчина.
– Магомет Чотчаев, – представился. – Работаю секретарем райкома партии. Молва о твоих золотых руках далеко разнеслась, так вот, за помощью я к тебе…
Никогда не жаловал Пантелей начальство, не лебезил перед ним, а этот глянулся ему. Потому что не завел речь с порога, как другие, а прошел в чадящую дымом, пышущую зноем кузню, снял пальто, бросил на видавший виды заскорузлый стул и, подойдя к верстаку, попросил разрешения взять в руки молот…
– И что за беда у тебя приключилась? – спросил Пантелей.
– Сам понимаешь, в силу обстоятельств разъезжаю много – то в одно село, то в другое, то в горы, то на поле, а машина одна, да и та в чем душа держится. Между тем в райкомовском дворе стоит разбитая «линейка». Помоги, если можешь, собрать, хотя отдаю себе отчет, это будет крайне трудно…
– Отчего бы не помочь? Если все детали на месте, я любой раскуроченный механизм соберу.
Приглянулся Магомет Пантелею, да так приглянулся, что вынул он из своего тайника нож, выкованный им самим из дамасской стали и подарил ему со словами: «Держи, кунак. Дарю от души!»
«Линейку» Пантелей отремонтировал, собрал так, что она была подобна не рабочей тачанке, а княжескому фаэтону. Ему, рассказывают, вообще нравилось все мастерить, пилить, строгать, паять, ковать, словом, видеть, как из ничего вдруг на свет появляется какая-нибудь крайне полезная, красивая вещь.
После этого Магомет стал частенько навещать Пантелея. Мужчины подружились. Пантелей говорил о Магомете: «Что-то есть в нем ясное, доброе, справедливое… И как правильно, что выйдя из интеллигентской среды, занимая такой пост, он не зазнался, а влился в гущу рабочей, казачьей жизни…».
…Шел третий месяц войны. В тот день Пантелей как всегда занимался привычным делом, но почему-то не получал от него прежнего удовольствия. Мысль все время возвращалась к одному и тому же: «Уже в который раз меня отфутболивает военкомат… Почему? Что бы это значило?».
Все прояснил Магомет: «Это моя работа. Я выхлопотал для тебя бронь. Ты здесь более нужен, чем на фронте. Сейчас тебя завалят работой: арбы снастить, топоры точить, коней подковать – пушки-то на конной тяге в основном передвигаются. Но самое главное, что ты любой непорядок в станице, районе принимаешь близко к сердцу, как личное дело, и горишь желанием немедленно его поправить… Так что повремени с фронтом. А я вот уезжаю завтра, приехал попрощаться…».
…И все-таки Пантелей ушел на фронт. Он внезапно почувствовал, что потеряет уважение к себе, если не пойдет воевать, и потому прямо в кузне в авральном режиме собрал сумку, но тут в дверях увидел мать.
– Уходишь здоровым, вернись невредимым, – только и попросила она.
Сначала Пантелей Дмитриев воевал в Тихорецке, в казачьем кавалерийском корпусе. Рассказчик он был каких поискать, а вот о войне говорить не любил. Когда вспоминал Тихорецк, рассказывал лишь одно: в одном из боев тяжело ранило его любимого коня. Конь упал обессиленный, Пантелей стал толкать и бить плетью коня, потом стал обнимать за шею, уговаривать подняться, не умирать, а конь лишь смотрел на него печальными гаснущими глазами…
Болезненно пережив смерть своего верного четвероногого друга, больше с лошадьми Пантелей связываться не захотел и «переквалифицировался» в пулеметчика. Кавкорпус, в котором воевал Пантелей, держал оборону на краснодарском направлении. Враг уверенно развивал наступление, овладев Майкопом, Краснодаром, Моздоком, форсировал Кубань, Терек, но наши войска в упорном противодействии, в частности в районе Тихорецка, отважно сражались и вынудили гитлеровцев перейти к обороне…
В корпусе с Пантелеем воевали и карачаевцы. Солдатское дело не в одиночку делается. В бою люди сближаются, а если еще общее землячество, люди горой стоят друг за друга, заботятся один о другом, как родные братья…
Осенью 1943 года в одном из боев Пантелея тяжело ранило. Очень близко от него разорвался снаряд, выпущенный из фашистского танка. Что-то погибельно сжалось в груди Пантелея, но уже через миг обернулось пружиною яростной силой. Он встал через силу и бросился к своему пулемету. У него и потерял сознание…
Дмитриева беспамятного доставили в госпиталь друзья-карачаевцы. Очнулся солдат от резкого запаха нашатыря и невыносимой боли в левой ноге. Хотел пошевелить ногой и вновь потерял сознание. Пантелея и еще нескольких тяжелораненых солдат на полуторке отправили в госпиталь города Краснодара.
Тот октябрьский день 43-го Пантелей запомнил на всю жизнь. Он проснулся, точнее, очнулся на рассвете и первое, что увидел, как налетела туча на окна палаты, а следом по стеклу полоснул крупный торопливый ливень…
В палату вошли три врача.
– Прости солдат, спасти ногу не удалось, но ты знаешь…
Краткое, как удар, ощущение ужаса – это невозможно! – ослепило его. Длилось оно секунды, но и такой доли хватило – он не хотел верить, что с ним случилось. Как же так? Он стал калекой, которого как убогого теперь все будут жалеть…
И потянулись выматывающие душу дни – медленно поднимались руки, пальцы правой ноги едва шевелились, словом, все как во сне, когда хочешь кричать – голоса нет, бежать – ноги становятся ватными…
Одна радость – припасть к окошку и наблюдать, как бесшумно подсаживаются на подоконник желтые листья кленов, с теплотой и грустью вспоминая дом и сад цветущей сирени… Вдруг за спиной что-то стукнуло, будто упало…
Обернулся и глазам своим не поверил. Магомет Чотчаев – собственной персоной. Оказалось, Магомет тоже был ранен в ногу и лежал в госпитале в Баку. Затем его перевели в Краснодар, где не только подлечили, но и назначили заместителем начальника госпиталя. И то, что история болезни Пантелея попала в поле зрения Магомета, иначе как Божьим проведением и не назовешь. Друзья виделись часто, Магомет навещал Пантелея по 2-3 раза в день, вот только незадача: Чотчаева срочно отзывали на родину для работы в крайкоме. В день отъезда Магомет принес Пантелею новую форму и сказал: «Помни, человек способен на многое, особенно такой человек, как ты. Долечись и возвращайся, свидимся на родине…».
Как Дмитриев возвращался домой – это целая история. Из Краснодара – в госпиталь в Нальчике, где было предписано еще два месяца постельного режима. Затем – Зеленчукская, и уже оттуда домой. Когда Пантелей приехал, станица спала, потушив огни. Он присел на лавочку у дома и не успел достать кисет с табаком, как лениво заворочалась собака. И вдруг в этом старом псе словно щенок проснулся, с радостным лаем, повизгиванием он кинулся к хозяину.
И вот уже к Пантелею бросились родные, от радости суетились, не знали что вперед сделать, накормить с дороги или скорее уложить в белоснежную постель. А мать ласково спросила: «Пантелеюшка, ножки помыть с дороги?».
– А нет их у меня, – Пантелей хотел поправиться, сказать, что ампутирована одна нога, да и то ниже колена, но слова застряли в горле, когда увидел, что после такой новости лицо у матери стало белее полотна…
А на второй день после приезда, узнав от соседей и родных о выселении карачаевского народа в Среднюю Азию, пришла очередь Пантелея побледнеть и стиснуть зубы. Да как же так, за что? Ведь видел Пантелей в боях, как отважно сражались и гибли за Родину его земляки. Всегда чувствовал их поддержку и верил, что после войны только крепче станет дружба. И где, в каком кишлаке или ауле искать Магомета и его родных?
…В народе говорят: река всегда возвращается в свое русло. Вернулся на историческую родину и карачаевский народ. Когда Пантелей Васильевич услышал такую радостную  весть, он буквально перестал спокойно спать, сутками с тревогой и волнением пропадал на железнодорожной станции, поджидая вагоны с вновь прибывшими карачаевцами – встречал друзей, привечал у себя дома, помогал обустроиться. Для полного счастья не хватало лишь одного – увидеть своего кунака – Магомета Чотчаева…
И они все-таки встретились… Магомет сам нашел Пантелея. Воспоминания о годах войны, горечь потерь и радость побед еще больше сплотили кунаков и придавали им удивительную силу и веру в крепкую дружбу между народами.
Магомет Шаухалович Чотчаев ушел из жизни давно, Пантелей Васильевич – сравнительно недавно, разменяв десятый десяток. Та долгожданная встреча с другом навсегда оставила неизгладимый след в душе Пантелея Васильевича, и до конца своих дней он говорил: «У меня в жизни отныне и вовеки три праздника – Пасха, День Победы и день возвращения карачаевцев домой. Нет ничего важнее Родины и дружбы».

Аминат ДЖАУБАЕВА.

Аминат ДЖАУБАЕВА
Поделиться
в соцсетях