Тот, кому в огневом 45-м лишь двадцать исполнилось лет…

10 декабря в 06:11
1 просмотр

Кто из нас в детстве, бывало, не кричал: «Кукушка, кукушка! Сколько лет мне жить?» Пытался узнать это в детстве и Николай Долгов. Выйдет на опушку леса, что за Усть – Джегутой, и давай пытать птаху. А та и рада. Мальчишка уже со счету сбивается, а она все свое размеренно – звонкое выводит: «ку-ку…»
– Вот и не верь после этого приметам, – смеется ветеран Великой Отечественной войны Николай Семенович Долгов, – скоро 90 «стукнет», если Бог даст. Впрочем, кукушка здесь ни при чем, там, на войне, я понял: что солдату на роду написано, тому и быть… И что война – месиво, в которой выживает не сильнейший, а случайный…
Когда война началась, Николаю было 15 «с хвостиком». Во всей его предвоенной жизни не было ничего примечательного, если не считать того, что был он из очень бедной, но очень дружной и трудолюбивой семьи.
– Нас в семье было трое детей. – рассказывает ветеран, – две сестренки и я. Разумеется, меня, как единственного продолжателя рода, наследника в некотором роде, баловали и холили больше всех, но, как сейчас помню, в седьмой класс – он стал последним для меня – я пошел в галошах, штопаных носках и в рубашке, про которые говорят, с первой стирки на подстилку…

Кто из нас в детстве, бывало, не кричал: «Кукушка, кукушка! Сколько лет мне жить?» Пытался узнать это в детстве и Николай Долгов. Выйдет на опушку леса, что за Усть – Джегутой, и давай пытать птаху. А та и рада. Мальчишка уже со счету сбивается, а она все свое размеренно – звонкое выводит: «ку-ку…»
– Вот и не верь после этого приметам, – смеется ветеран Великой Отечественной войны Николай Семенович Долгов, – скоро 90 «стукнет», если Бог даст. Впрочем, кукушка здесь ни при чем, там, на войне, я понял: что солдату на роду написано, тому и быть… И что война – месиво, в которой выживает не сильнейший, а случайный…
Когда война началась, Николаю было 15 «с хвостиком». Во всей его предвоенной жизни не было ничего примечательного, если не считать того, что был он из очень бедной, но очень дружной и трудолюбивой семьи.
– Нас в семье было трое детей. – рассказывает ветеран, – две сестренки и я. Разумеется, меня, как единственного продолжателя рода, наследника в некотором роде, баловали и холили больше всех, но, как сейчас помню, в седьмой класс – он стал последним для меня – я пошел в галошах, штопаных носках и в рубашке, про которые говорят, с первой стирки на подстилку… Отец возил горючее из Баталпашинской в колхоз на подводах. Мама, Марфа Михайловна, от зари до ночи в поле. Я, конечно, старался помогать ей по дому – носил воду, колол дрова, выгребал золу, скоблил ржавым тесаком старые доски крыльца зимой, и все равно перебивались все больше с хлеба на воду… Вот и стал я, будучи семиклассником, тайком от родителей искать работу. Помог дружок Пашка Науменко устроиться в типографию учеником наборщика. Никогда не забуду типографского мастера Николая Черного, благодаря которому, его наставлениям меня неслыханно быстро перевели на сдельщину. Я стал зарабатывать деньги, и неплохие, но тут, как снег на голову, война…Отец ушел на фронт в первые же дни и погиб в боях за Крым…
Однажды в типографию пришел колхозный бригадир и сказал Николаю: «Сынок, не хотел бы ты занять место своего отца? Дело в том, что лошади его никого не слушаются. Не подпускают к себе незнакомых людей, а ты для них, что Семен…».

В августе 1942-го на колхозный полевой стан, где обедали колхозники, приехали военные и вручили Коле и трем его друзьям повестки в армию.
– Мама в слезы, сестренки ревут, как белуги, – вспоминает Николай Семенович, – соседки, глядя на все это, бросились сами собирать меня в дорогу. В Баталпашинку пошли пешком, на ночь глядя. Мне, сопле моржовой, которой неполных 17, так было приятно увидеть своих одноклассников, заводилу класса Катю Андриенко, которые пошли провожать меня, несмотря на грозу, проливной дождь, до самой станции, но каково было мое удивление, когда на перроне вокзала в Баталпашинке я увидел маму. По сей день не знаю, как она смогла опередить нашу ватагу: то ли на паровозе, который к тому времени уже ходил изредка из станицы в Баталпашинскую, то ли шла следом, но чуть поодаль от нас. Вероятней всего второе, потому как была тоже промокшая до ниточки…
Из Невинки, куда мы прибыли через несколько часов, нас отправили в Грозный. На одной из станций попали под бомбежку.
В Грозном Николая определили в саперный батальон, который с боями отступал в Северную Осетию, к знаменитым Эльхотовским воротам.
– Много позже я узнаю историю этих легендарных ворот, этого легендарного ущелья, которые оказались не под силу монголо-татарам во время покорения Кавказа и нашествия на Киевскую Русь, а также русским войскам в период Кавказской войны 1817-1864 годов, – говорит Долгов, – вот и в Великую Отечественную Эльхотово стало одним из ключевых объектов обороны Северного Кавказа. Сюда немцы бросили 70-ю пехотную, 111-ю  гренадерскую, 13-ю танковую, одну горнострелковую дивизии и дивизию СС «Викинг»… Мы же, в свою очередь, должны были сделать Эльхотовские ворота неприступным рубежом, для чего денно и нощно рыли траншеи, окопы, блиндажи. Все подступы к перевалам, каньонам, ущельям были заминированы и уставлены надолбами и колючей проволокой. И как результат – враг не смог пройти через Эльхотово на вожделенный Каспий.
Когда вспоминаю то тяжелое время, то достаю вот эту фотографию, здесь на леднике в Эльхотово, позируя своему другу, вслух мечтаю о том, как дойду до Берлина, встречу там отца – о его смерти я еще не знал тогда – мы с ним распишемся на стенах поверженного рейхстага, а потом вместе вернемся в родную станицу… Это я так на снимке залихватски выгляжу, а вообще-то мы, саперы, выглядели довольно убого, особенно когда спустились с гор на равнину. Дело в том, что у нас практически не было оружия. Одна винтовка на пятерых, зато по саперной лопате на каждого.
По дороге на Нальчик сделали привал у реки Большой Урух. Отдых солдат невольно омрачил Долгов, осмотрев которого, полковой фельдшер сказал: «Сучье вымя» у Николая под мышкой гноем растекается. Болеть будет долго, сильно, если не отправить в госпиталь…». Идти в госпиталь Николай наотрез отказался, и правильно сделал, как показало время. Не зря в народе говорят: клин клином вышибают. Простуду, подхваченную в горах, каким-то лихорадочным образом, в прямом смысле этого слова, вывели из организма лютый равнинный ветер да холодные беспросветные дожди…
В селе Фарн саперов нагнали пехотинцы: «Братцы, выручайте. Кто-нибудь умеет с ездовыми лошадьми управляться? У нашего верхового «куриная слепота» приключилась внезапно, а нам нужно из схрона в лесу срочно вывезти телефонное оборудование – катушки, кабель, радиостанции и прочее…».
Выручил пехоту Долгов, да так быстро, так искусно, что она еще дня два ходила по его пятам, «сватая» в свою часть. В селе Михайловском, которое находится между Бесланом и Орджоникидзе, как только руки остывали от лопат, саперы стали заниматься огневой и тактической подготовкой.
– И вот мы в Грозном, – продолжает свой рассказ Николай Семенович, – город в огне – горят дома, нефтепромыслы… Неделю боролись с пожарами, затем нас отправили в Ленинакан охранять советско-турецкую границу. Ситуация там была очень напряженная в связи с тем, что шли ожесточенные бои за Сталинград. Утром просыпаешься, смотришь, а стога сена, что накануне поодаль стояли, уже плавно к границе переместились. Но и мы не лыком были шиты. Чтобы держать турков в страхе, такие фейерверки устраивали, что и самим порой не по себе становилось.
Тем временем немцы потерпели под Сталинградом поражение, а Долгова, узнав, что ему еще нет восемнадцати, командование хотело отправить домой.
Но на родине в то время были немцы, и парнишку направили на курсы младших командиров в Ленинакан.
Вскоре Долгов вернулся в свой полк старшиной, помощником командира взвода и смог, несмотря на молодость, не только пробудить явные и скрытые возможности своих подчиненных, но и во всю ширь развернуть свое дарование и свой командирский талант. Отметив это, начальство принимает следующее решение – направить его на учебу в Буйнакское военное пехотное училище, которое на тот момент «квартировало» в Степанакерте. Приказ есть приказ. Однако, окончив училище, Николай опять рвется на фронт. А тут пришло известие, которого с нетерпением долгих четыре года ждала вся страна, – Победа!
– Тот день, кстати, за месяц до Победы мне исполнилось 20 лет, я не забуду никогда,- говорит Николай Степанович, – мы, курсанты, бродили по Степанакерту как ошалелые, бросались всем на шею подряд, нас обнимали, целовали, плакали тоже все подряд – евреи, русские, армяне, азербайджанцы, греки, цыгане…
– Николай Степанович, а как, когда, в какой момент вы осознали, что хотите стать профессиональным военным? Ведь насколько мне известно, вы прослужили в армии почти до тридцати лет.
– Да в тот день и решил, что стану военным. Служил в Баку, Орджоникидзе. В 1957 году, после окончания курсов повышения квалификации офицерского состава, отправился служить в Печенгу Мурманской области.
Романтик в душе, Долгов немало упорствовал и на Севере. К примеру, категорически отказывался вступить в компартию, что ему неоднократно аукнулось впоследствии. Не получил орден Красной Звезды, к которому был представлен еще на фронте, однако Николай не отчаивался, говорил друзьям: «Мне и ордена Отечественной войны с медалями «За отвагу» вполне хватает…». В поселке Кельдинстрой, куда был направлен для приобретения строительных материалов, не на шутку схватился с проживающими там бывшими зеками, когда они попытались было порезать нескольких, не приглянувшихся им на поселковой танцплощадке, солдат.
– На войне судьба хранила меня – за все годы получил лишь несколько царапин да оскольчатых мелких порезов, а в Кельдинстрое чуть было жизни не лишил бандит. Шрам на лбу на всю жизнь оставил, зрение стало потихоньку ухудшаться, но порядок в поселке восстановил, – прямо-таки с надменностью юности гордой заключает рассказ о своей северной эпопее ветеран.
В Джегуту Николай вернулся в 1957 году.
– Аккурат в одно время с карачаевцами, которые возвращались из ссылки. Конечно же, в первое время мне было не до трудоустройства, я помогал своим старым друзьям, знакомым карачаевцам, их семьям наладить свою жизнь, затем возглавил районный комитет ДОСААФ. Кабинетная работа надоела очень быстро, и я пошел работать в пушное хозяйство. Окончил Балашовский заготовительный техникум в Саратовской области. Поработал в этой сфере немало – был и завскладом, и заготовителем-приемщиком пушно-мехового и кожсырья, и исполняющим обязанности директора заготконторы…
– А как складывалась личная жизнь?
– По-разному, с первой – не сошлись характерами.
Вторая – мать моих двоих сыновей – Олега и Сергея, была хорошей матерью, хорошей женой, но страдала душевной болезнью. Все открылось, когда она покончила с собой…
Третья женщина вошла в мою жизнь тринадцать лет назад… Что понравилось? Все. Словом, когда я увидел ее, то одиночество, в котором жил последние годы, наполнилось чем-то живым, трепетным, загадочным, неуловимым…
Елена Михайловна, действительно, удивительная женщина с удивительной, но далеко не легкой судьбой. Ее дед – потомственный офицер и белогвардеец – был сослан пожизненно в Казахстан, где Елена и появилась на свет. Окончила инженерно-технологический институт, вышла замуж, родила детей, но муж трагически погиб. У молодой женщины стали пошаливать сердце, нервы, и джамбульские врачи порекомендовали ей отдохнуть и подлечиться в Минеральных Водах, в свою очередь ессентукские медики настаивали на смене климата, а тут и удобный случай подвернулся. Переехав в Карачаевск, Елена Михайловна стала востребованным специалистом.
– Меня приняли ведущим инженером ОТК на конденсаторный завод и одновременно предложили место модельера-конструктора на Черкесской обувной фабрике. Я долгое время совмещала эти несовместимые – уже только потому, что работала в разных городах, – должности, пока директор КЗК Шакман Эркенов не взял меня измором технично – повысил в должности, поднял зарплату. И я осталась в Карачаевске, но, разумеется, не деньгами и должностями прельстившись… Люди в Карачаевске очень славные, добрые, гостеприимные, как в Джамбуле, где осталась моя мама. Здесь вышла замуж во второй раз. Человек попался образованный, порядочный… Но шло время. Умер второй муж, золовка, которую я любила, как сестру, мама…
В такие минуты человек идет в храм. Здесь Елена Михайловна познакомилась с Николаем…
Ее дом полон икон, книг, картин. Каждый предмет – это кирпичик семейной жизни, который вместе с другими создает единое целое. Здесь невероятно уютно. Такая атмосфера, наверное, возникает лишь там, где люди живут в мире и согласии.
– Это моя квартира, но у Николая, в его однушке, куда постоянно приезжают его сыновья погостить, тоже очень уютно. Сыновья у него славные, все в отца. Олег – человек военный, подполковник, Сергей – врач-стоматолог, кандидат медицинских наук. У Долгова подрастают чудные внуки, а я, имею право похвастаться, уже прабабушка…
– Так что, как видите, спокойную старость мы себе обеспечили, – сказал на прощание, улыбаясь, Николай Семенович,- вот только в собственную старость просто не верим…
Вот на такой философской ноте, поддерживая друг друга, Николай Семенович практически ничего не видит, « молодые» проводили меня до лифта, показали чистоту и порядок, царившие в коридоре, на лестничном пролете, общем балкончике, заодно посетовали на беспорядок, который сплошь и рядом наблюдают в местах уличной торговли продуктами, сказали, что хотят просить директора ОАО «Фотон» Альберта Дотдаева, чтобы он помог установить поручни на лестнице, ведущей к стационарам, рентгенкабинету, кабинету ЭКГ, клинической лаборатории…
– А почему именно к Дотдаеву? – интересуюсь.
– А я с ним еще на заводе вместе работала и с уверенностью могу сказать, у Альберта дело со словом не расходится, – поясняет Елена Михайловна.
И вот что я подумала, глядя на этих двух людей – 90-летнего Николая и 76-летнюю Елену, они готовы к действиям во имя людей, родного города в десять раз больше, чем мы. Они всегда в состоянии этой готовности. Так пусть этот пример для подражания, вариант бытия, воплощающий в себе не только признаки времени, а в первую очередь общечеловеческие вечные черты – порядочность, благородство, красоту, доброжелательность, гражданственность – еще долго- долго радуют нас…

НА СНИМКЕ: Николай ДОЛГОВ в Эльхотовском ущелье.
Фото из семейного архива.

Аминат ДЖАУБАЕВА
Поделиться
в соцсетях