Следом за той порой, когда тронутся снега с открытых косогоров и брызнет земля прозрачной на свету зеленью, Иван Михайлович Денисенко всегда собирался в дорогу. Мягко трогался автобус, плыли навстречу здания, падали назад, словно подрубленные деревья, телеграфные столбы. Привычная, точнее, до боли знакомая дорога, но не могли, не хотели делаться привычными приходящие всякий раз на этой дороге воспоминания…
…Маленький деревянный домик, каких много в колхозе «Красный рыбак». Отец пришел с работы поздно. Спать не лег, мастерит что-то, и мать там же. Не сидит без дела. Стирает.
Слышен голос отца: «Ты бы, мать, отдохнула. Оставь стирку на завтра».
Назавтра была война…
– За старшего останешься, Ваня, – Михаил Яковлевич взъерошил сыну чуб, – береги мать.
 Уже в дверях обернулся и сказал: «Война – это не надолго. Свидимся скоро».
Мог ли кто-нибудь в эту минуту подумать, что никогда не наступит это самое скоро? Что сейчас отец обогнет лесистый поворот, скроется из виду и уже не вернется никогда. Станет выцветшей фотографией, треугольным письмом без обратного адреса, памятью…

Следом за той порой, когда тронутся снега с открытых косогоров и брызнет земля прозрачной на свету зеленью, Иван Михайлович Денисенко всегда собирался в дорогу. Мягко трогался автобус, плыли навстречу здания, падали назад, словно подрубленные деревья, телеграфные столбы. Привычная, точнее, до боли знакомая дорога, но не могли, не хотели делаться привычными приходящие всякий раз на этой дороге воспоминания…
…Маленький деревянный домик, каких много в колхозе «Красный рыбак». Отец пришел с работы поздно. Спать не лег, мастерит что-то, и мать там же. Не сидит без дела. Стирает.
Слышен голос отца: «Ты бы, мать, отдохнула. Оставь стирку на завтра».
Назавтра была война…
– За старшего останешься, Ваня, – Михаил Яковлевич взъерошил сыну чуб, – береги мать.
 Уже в дверях обернулся и сказал: «Война – это не надолго. Свидимся скоро».
Мог ли кто-нибудь в эту минуту подумать, что никогда не наступит это самое скоро? Что сейчас отец обогнет лесистый поворот, скроется из виду и уже не вернется никогда. Станет выцветшей фотографией, треугольным письмом без обратного адреса, памятью…

Но тогда, в июне 1941-го, этого никто не знал. Сначала письма шли пачками. Потом их долго не было. Студеным вечером однажды в дом Денисенко постучала девушка – почтальон. Подхватилась Пелагея Кузьминична, сбежала проворно с крыльца, развернула треугольничек да так и повалилась на землю…
Утешение искала в работе. Зимой – рыбачила, летом в поле: пахала, сеяла, бороновала. Забудется иной раз тяжелой работой, и вроде ничего. А как на стену взглянет – карточка там висела, и защемит сердце. Понимала она: нельзя распускаться, да ничего поделать с собой не могла. Стонет душа, заходится…
Прошел год – другой. Тайком от матери, выдавая рост за возраст, стал пятнадцатилетний Иван обивать пороги военкомата. И вот повестка на руках.
Издалека увидел мать. Сидя на завалинке, Пелагея Кузьминична смотрела на дорогу, с грустью и затаенной надеждой думая свои думы. Иван прошел мимо, зашел в избу и стал быстро, наспех собирать свой маленький чемоданчик.
– Ты что? Куда собрался? Что еще выдумал? – испуганно крикнула мать, входя в комнату.
– Не могу иначе, мама.
Она не плакала, лишь прислонившись к дверному косяку, медленно сползла по нему на пол.
– Иди, сынок – голос матери дрогнул, а потом зазвенел. – Иди. Отомсти за отца…
Только на фронт Иван попал не сразу. Сначала была учебная школа в Красноармейске. Через шесть месяцев учебы курсантов собрали на плацу. Вперед вышел начальник школы.
– Великая Отечественная война, которую уже три года ведет наш народ, достигла великого перелома. Мы гоним сейчас ненавистного врага на Запад, чтобы добить зверя в собственной берлоге. Сегодня в составе маршевой роты вы едете на фронт…
– Что, братва, едем доколачивать фрицев? – доносились отовсюду радостные возгласы.
Осенью 1944 года маршевая рота 273-й гвардейской дивизии приняла участие в боях на Висле, за Сандомирский плацдарм. Те, кому пришлось воевать на Висле, наверняка помнят, какие дожди лили тогда. Снаряды вздымали песчаные смерчи. Песок резал глаза, как стекла. С боями, отстреливаясь и мужая, пропитываясь горем и каменея сердцем от потери друзей, становились вчерашние мальчишки солдатами. За мужество, проявленное в боях за Сандомирский плацдарм, Иван Денисенко был награжден орденом Отечественной войны II степени.
19 февраля 1945 года советские войска подошли к Бреслау. У гитлеровцев на подступах к городу были сильно укреплены рубежи. Перед боем к солдатам обратился командир роты:
– Солдаты! Необходимо сосредоточить все усилия и освободить город к 23 февраля, – с его губ срывается и отлетает парок. – Надо, ребятки…
Было на фронте слово «надо!». Великое слово, обретавшее силу закона.
…Бои шли за каждую улицу, этаж, комнату. Нередко сходились врукопашную. Запомнился день 8 марта. С утра было тихо. Каждый чистил оружие и думал о своем. Иван – о матери: «Мамочка, родная моя, как там? Потерпи еще немного».
А через полчаса началась психическая атака. Фашисты погнали под пули крупный рогатый скот. Ревела, металась истерзанная огнем и металлом скотина, за которой, чеканя шаг, в бой шел батальон женщин-смертниц. И лишь потом на площадь – впрочем, эту вздыбленную котловину, испещренную дотами, траншеями, нельзя было назвать площадью, – вступили основные силы врага. Пуля раздробила плечо. Но Иван не покинул поле боя. Он еще раз поднял расчет в атаку и уже устанавливал пулемет на стене полуразрушенного дома, когда его настигла вторая пуля…
День Победы Денисенко встречал в госпитале. По высокому небу, озаренному вспышками салютов, плыли похожие на мыльную негу облака, бились в окна опушенные легкими мотыльковыми листьями ветки деревьев, а он лежал, вспоминая отца, своих погибших друзей, и плакал. Горько, по-детски…
Прошло еще долгих шесть месяцев, прежде чем его выписали из госпиталя. Выполняя свой солдатский долг, Иван Денисенко прошел дорогами Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии. Орден Славы III степени, орден Отечественной войны I степени, 12 медалей говорят: прошел честно.
В 1949 году вернулся домой.
И была непередаваемая радость встречи с родным домом, долгий, до петухов, разговор с матерью. И как продолжение фронтовой атаки – трудовая биография.
По комсомольской путевке Иван был направлен кочегаром в паровозное депо, там же выучился на машиниста. В 1951 году приехал в Черкесск, работал машинистом на железнодорожной станции до выхода на пенсию и потом еще семь лет проработал на родном предприятии. Затем работал инструктором стрелкового тира в областном комитете ДОСААФ…
– Кизляр! – бросал в салон водитель.
Иван Михайлович выходил из автобуса и торопился в родительский дом, где сразу начинала бегать, хлопотать, то накрывая стол белой скатертью, то позванивая посудой, не доверяя это никому, его старенькая мама.
– Как дела, сынок? – забрасывала она его вопросами. Успевай только отвечать.
И так было каждый год. В очередной свой приезд Иван Михайлович, как всегда, переступив порог, крикнул: «Я уже дома, мама!». В ответ тихо прошелестело: «Сынок, как дела? Чем занимаешься? Как дети?»
– Все нормально, Мишка на заводе, Аня на железной дороге, Николай работает электросварщиком. Я учу ребят стрелять. И знаешь, мама, верю этим пацанам, как самому себе, как бойцам, с которыми ходил в бой, – отвечал Иван Михайлович. О бойцах – товарищах, с которыми он воевал, Иван Михайлович вспоминал до конца своих дней.
– Идешь, идешь мысленно то к одному фронтовику на свидание, то к другому. А прежде всего мысленно встречаешься с теми, чьи имена на обелиске, – говорил.
До последнего не остывал в сердце Ивана Денисенко огонь памяти, но и его не забыла республика. Есть в одном из школьных музеев города запись, выведенная школьным почерком: «Хотел бы служить и защищать Родину, как Иван Михайлович Денисенко».