В нашей семье тема Великой Отечественной войны по умолчанию была табуирована, так как мой отец, Хызыр Узеирович Хубиев, не любил говорить о войне. Он не одобрял, когда я с соседскими мальчиками играл в «войнушку» или ходил смотреть военные фильмы.
Прошли годы, а один случай навсегда остался у меня в памяти.
Как-то, беседуя с отцом, я его попросил, чтобы он рассказал мне про моего дедушку.
– Ну, если это тебе интересно, то я тебе расскажу, – сказал он и начал свой рассказ.
– Я родился в старинном карачаевском ауле Карт-Джурт, – начал он, – это моя родина. Наш род Хубиевых, один из древних карачаевских родов, испокон веков проживал в этом ауле. До сих пор у нас там есть родственники.
Когда мне было шесть лет началась Великая Отечественная война, всех мужчин стали призывать в армию. В числе первых ушли на фронт мои дяди: Локман, Зулкарнай, Юнус, Ильяс и Харшим. У моего отца было пять братьев и три сестры. Только моего отца – Узеира не призывали в армию, на нем было много обязательств. Он работал на Учкуланской ГЭС и обеспечивал электричеством население трех аулов – Карт-Джурт, Хурзук, Учкулан. Он был технически образованным человеком, очень надежным и ответственным работником. А еще мой отец всегда был душой любой компании, без его присутствия не обходилось ни одно культурно-массовое мероприятие в этих трех аулах.

В нашей семье тема Великой Отечественной войны по умолчанию была табуирована, так как мой отец, Хызыр Узеирович Хубиев, не любил говорить о войне. Он не одобрял, когда я с соседскими мальчиками играл в «войнушку» или ходил смотреть военные фильмы.
Прошли годы, а один случай навсегда остался у меня в памяти.
Как-то, беседуя с отцом, я его попросил, чтобы он рассказал мне про моего дедушку.
– Ну, если это тебе интересно, то я тебе расскажу, – сказал он и начал свой рассказ.
– Я родился в старинном карачаевском ауле Карт-Джурт, – начал он, – это моя родина. Наш род Хубиевых, один из древних карачаевских родов, испокон веков проживал в этом ауле. До сих пор у нас там есть родственники.
Когда мне было шесть лет началась Великая Отечественная война, всех мужчин стали призывать в армию. В числе первых ушли на фронт мои дяди: Локман, Зулкарнай, Юнус, Ильяс и Харшим. У моего отца было пять братьев и три сестры. Только моего отца – Узеира не призывали в армию, на нем было много обязательств. Он работал на Учкуланской ГЭС и обеспечивал электричеством население трех аулов – Карт-Джурт, Хурзук, Учкулан. Он был технически образованным человеком, очень надежным и ответственным работником. А еще мой отец всегда был душой любой компании, без его присутствия не обходилось ни одно культурно-массовое мероприятие в этих трех аулах.

Я знал, что война – это плохо, она забирает людей. С фронта постоянно приходили похоронки, женщины, потерявшие сыновей и мужей, плакали навзрыд. Ходили в траурных одеждах.
Мой отец не на войне, значит, он живой, рассуждал я про себя, и это меня радовало, хотя и видел его очень редко. Помимо своей основной работы он готовил строевых лошадей для фронта. У него был свой кош, много своей скотины, и за ними требовался постоянный уход.
Но счастье мое продлилось недолго, счастья никогда не бывает много. В декабре 1941 года моего отца,  Узеира Бекмурзаевича, так же, как и других военнообязанных, призвали на фронт.
Я был старшим ребенком в нашей семье и любимчиком всех родственников и соседей. У меня были две младшие сестры и один младший брат, которые постоянно находились под присмотром мамы.
Я считал себя самостоятельным, взрослым, ведь мне уже было шесть лет. Можно сказать, что я был даже немного разбалованным ребенком. Мог себе позволить ходить по гостям, поехать с родственниками в гости к бабушке в аул Учкулан. Обычно возвращался домой с подарками и угощал своих друзей. Мои младшие очень любили меня и всегда ждали с угощениями.
Кто же мог подумать, что совсем скоро для них я буду и отец, и мать?
Помню, как сейчас, тот день, когда пришел домой, а моя мама в растерянности стояла и читала повестку о призыве на фронт моего отца. То, что это была повестка, я узнал позже. (Здесь папа прослезился. – И. Х.).
Теперь ее надо было доставить моему отцу. Он был на кошу, как раз отбирал лучших своих лошадей для Красной Армии. Кош находился далеко в горах, добираться до него часов пять верхом на лошади.
Мама достала мою рубашку, в карман положила аккуратно, вдвое сложенную повестку и зашила карман. Наверное, боялась, что я могу потерять. Собрала в мешок некоторые вещи, положила соль и еще какие-то продукты. Мама, волнуясь, сказала:
– Да, сынок, ты теперь у нас самый главный мужчина.
– В доме? – спросил я.
– Во всем нашем ауле, так как кроме тебя некому отвезти эту важную бумагу твоему отцу, – прошептала она.
Я был горд тому, что я главный мужчина, что я везу очень важную бумагу отцу. Раздался плач моей младшей сестрички Мариям, ей было всего около годика. Я быстро побежал к ней в комнату, когда она меня увидела, сразу же успокоилась, заулыбалась. За мной прибежал младший братик Хусей, он очень любил ее и мог с ней играться целыми днями, ему было чуть больше четырех лет. В сторонке стояла еще одна моя младшая сестра Муслимат. У нас с ней разница в возрасте всего полтора года. Она смотрела на меня, на маму, и, казалось, что она все понимает больше всех. Но она молчала, сопела и ничего не говорила. Муслимат была очень красивая девочка, с ярко-синими большими глазами, светлыми волосами и белоснежной кожей.
Все в доме были очень напуганы. Один я радостный, потому что как взрослый поеду к отцу. Вот он обрадуется, думал я. Об этом я давно мечтал – я поеду на кош сам, без взрослых.
Быстро привел себя в порядок, оделся и пошел в сторону сарая. Мама с мешком вышла за мной. Подошли еще три женщины, соседки или снохи, уже не помню. Пожелали мне быть настоящим мужчиной и побыстрее вернуться домой.
Одна из женщин молча стояла и вытирала краешком платка слезы. Вот как меня провожают, думал я. Подсадили меня на старую кобылу, которая и сама могла без всадника найти дорогу до отцовского коша. Сколько лет она ходила по этой дороге, туда – обратно, один Бог знает. Я поехал.
Еду, аж петь хочется, на улице снег, мороз, но мне тепло, я одет, сыт. Ребята, мои друзья, бегут за мной, я хвастаюсь: сам еду к отцу, важную бумагу везу.
Вскоре аул остался позади. Никого нет. Еду верхом, даже управлять не надо, лошадь сама знает куда ехать. Свернули в сторону леса, а там ни тропы, ни дороги не видно, но лошадь идет себе степенным шагом. Через какое-то время я вдруг почувствовал, что лошадь не хочет дальше идти. Видимо, чего испугалась, то ли крик шакалов или вой волков ее напугал. Тогда я начал ее погонять. Стало и самому как-то страшно, а она ни на шаг вперед. Встала, как вкопанная, и стоит. Посмотрел вокруг – ничего кроме деревьев нет. В метрах десяти увидел большой камень. Думаю, слезу с лошади на него, попробую потянуть за уздцы, а потом дальше опять как-нибудь залезу на седло.
Но не тут-то было, лошадь стала кружиться вокруг камня, а близко подъехать не получается. Так потерял много времени. Когда стемнело, и вовсе не захотела двигаться. Я испугался еще больше. Начал ее хлестать плеткой, а она фыркает, ходит вокруг камня и снова останавливается.
Это продолжалось довольно долго, я устал, очень сильно замерз и понял свое бессилие. Начал плакать, но лошадь не шла. Я сидел в седле и продолжал мерзнуть. Тут мне захотелось по своей маленькой нужде, но я замерз до такой степени, что и пошевелиться было больно. Чувствовал себя куском льда. Терпел, терпел, но потом не удержался. Мне стало тепло от мочи, которая растеклась по моим ногам, и я уснул.
С этого момента все, что происходило со мной, помню только эпизодами.
Помню голос отца, который находился довольно-таки далеко от меня. Он издалека разглядел лошадь и сказал своему напарнику: «Смотри, там то ли всадник, то ли сама лошадь пришла?». В горах эхо четко доносит даже тихий звук. Все было отчетливо слышно.
Потом отец снял меня с лошади и говорит: «Так он же уже все. Перемерз». Быстро несет меня на руках к куче овечьего помета, укладывает возле нее и быстро выкапывает в этой куче яму. Я видел, как повалил теплый пар. Меня закопали в навозе в надежде, что я выживу…
Наконец, последний эпизод. Я его запомнил до мельчайших подробностей. Это был момент прощания с отцом. Тогда я еще не знал, что это прощание будет навсегда.
Я лежал на топчане, в кошу. Был приятный запах костра и хлеба. На меня был надет теплый шерстяной свитер, который пах моим отцом, большие, не по размеру, теплые ватные штаны и шерстяные носки.
Все, как во сне. Отец подает мне кусок испеченной на углях лепешки и теплый вкусный айран с сахаром. Говорит: «Ешь, сынок», обнимает меня и целует мою голову. Это был первый случай, когда он меня обнял и поцеловал.
Отец был очень строгий, сдержанный и никогда не сюсюкался со мной, как это и принято у горцев. Хотя очень любил меня…
Прервав свой рассказ, папа спросил: «Ислам, вот видишь шрам на руке?» И показал левую руку. Действительно, был большой шрам.
– Это я отцовской опасной бритвой поранился. Это память о моем отце Узеире, – продолжил рассказ отец. – А было это так. Как-то очередной раз я мастерил уздечку для своей лошади. Резал толстую кожу для нее. И вдруг зашел отец. Я испугался, что взял его бритву без спроса и хулиганю, отвлекся, но продолжал резать и нечаянно порезал руку. Так глубоко порезал, что с трудом кровь остановили. Но он меня даже не поругал. Такие случаи бывали часто. Он мне все прощал, видимо, очень любил.
Придя немного в себя и отогревшись, я сел поудобнее, жую хлеб, запиваю айраном, а у самого ком в горле стоит. Не могу слово выговорить, очень переживаю о том, что не получилось приехать вовремя. Чувствую за собой вину. Хотя, с другой стороны, рад был, что отец меня обнимал и даже похвалил.
Обычно, по правилам коша, когда кто-то приходит в гости, его не спрашивают – зачем он пришел, кормят, поят, дают возможность отдохнуть. Если он сам расскажет, то расскажет, не расскажет – его не спросят ни о чем.
В моем случае было не до этикета, не стали дожидаться, когда я сам начну рассказывать. Отец меня сразу же спросил, все ли хорошо дома, почему мать отправила меня одного в такую даль.
Тогда я вспомнил о главной причине моего приезда. Но говорить все еще не получалось. Я в полушоковом состоянии от пережитого был зажат и не мог выдавить из себя ни единого слова. Показал пальцем на карман на груди, что-то пробормотал. Отец быстро сообразил, в чем дело, и выскочил на крыльцо. Туда, где он бросил мою грязную, мокрую одежду, и достал из кармана сильно обмякшую, трудно читаемую повестку. Аккуратно разглаживая ее и пытаясь прочитать, что там было написано, зашел обратно в кош. Обращаясь к старику – своему напарнику, сидевшему на топчане напротив, отец с сожалением сказал: «Мне еще рано утром надо было быть в Микоян-Шахаре. Ну, ладно, я поскакал», – сказал он. Затем быстро оделся, крепко меня обнял, снова поцеловал меня в голову и за ним закрылась дверь. Тогда я и подумать не мог, что больше никогда своего отца не увижу. Впереди ожидало много страшного, – сказал папа и заплакал. – Это и депортация карачаевского народа 2 ноября 1943 года, которая также не прошла мимо нашей семьи, и потеря нашей мамы, которая умерла от горя на чужбине, в Средней Азии вскоре после того, как получила письмо с фронта о том, что мой отец пропал без вести.
«Сынок, ты можешь гордиться своим дедом – Узеиром Бекмурзаевичем Хубиевым. Он, как всякий достойный мужчина, ушел в декабре 1941 года на фронт защищать свою Родину, свою родную землю, свою семью, нас – своих малолетних детей. Я уверен, что он воевал мужественно, честно и погиб в бою как храбрый воин. Поступить иначе он не мог, такой он был человек – твой дед Узеир. Станешь взрослым, обязательно найди его могилу и соверши обряд дуа, чтобы душа его упокоилась. Это твой долг».
4 декабря 2009 года не стало моего отца Хызыра Узеировича Хубиева. Он ушел из жизни так же, как и жил: тихо и спокойно, без надрыва и помпы, оставив после себя доброе имя и глубокий жизненный след.
Мы отыскали могилу  деда. Узеир Бекмурзаевич Хубиев служил в 197-м стрелковом полку 99-й стрелковой дивизии. Пал смертью храбрых в бою 9 февраля 1942 года. Похоронен в братской могиле в селе Резниково Ямского района Сталинской (ныне Донецкой) области.
Посетить его могилу и прочитать скорбную молитву пока не удалось. Там вновь тревожно, периодически идут бои – теперь уже с необандеровцами, националистами и неофашистами всех мастей.
Прости, отец, мне не удалось выполнить твой наказ. Но я верю, что на многострадальную землю Донбасса придут мир и согласие. И тогда мы – твои дети – прочитаем заупокойную молитву на могиле твоего отца и нашего деда – Узеира Бекмурзаевича – солдата Великой Отечественной войны, отдавшего свою молодую жизнь за Великую Победу, 70-летие которой мы празднуем сегодня со всей страной.

И. ХУБИЕВ,
первый заместитель министра КЧР по делам
национальностей, массовым коммуникациям и печати.
НА СНИМКЕ: Хызыр ХУБИЕВ. а. Карт-Джурт, 1941 г.