Ну кто из нас, взглянув на фотографию ветерана Великой Отечественной войны Ахмата Кипкеева, не сказал бы: «Наверняка был рубаха-парень». И действительно, мой дядя, брат моей матери Ахмат Кипкеев был незаурядной личностью. В семье его отца Османа Кипкеева, проживавшего в Верхней Теберде, было 17 детей. Осман – четвертый по счету. Ловкий, дерзкий мальчишка, который всегда подначивал сверстников, мол, чего стоит пацан, если он не доберется до вороньего гнезда на самом высоченном тополе, не вскарабкается на самую крутую скалу, не искупается на самой быстрине порожистой горной реки Теберда…
Семья была довольно зажиточная, и немудрено, что, когда она – почти двадцать человек – поднималась в горы, на нее было любо-дорого посмотреть. Ахмат вместе со всеми косил до ломоты в лопатках, пил в жаркий день холодный сусаб, скатывался на спине с высокого, только что сметанного стога, сидел поздним вечером на лавочке у дома с друзьями и травил байки…
А дом у них был отменный, срубленный из бронзовых, налитых солнцем, сосен, кстати, он сохранился и по сей день. В 30-е годы в Теберде началась коллективизация, и хотя на подворье Кипкеевых ни разу не был замечен ни один наемный работник, семью раскулачили и выслали в только что образованный аул Сары-Тюз.

Ну кто из нас, взглянув на фотографию ветерана Великой Отечественной войны Ахмата Кипкеева, не сказал бы: «Наверняка был рубаха-парень». И действительно, мой дядя, брат моей матери Ахмат Кипкеев был незаурядной личностью. В семье его отца Османа Кипкеева, проживавшего в Верхней Теберде, было 17 детей. Осман – четвертый по счету. Ловкий, дерзкий мальчишка, который всегда подначивал сверстников, мол, чего стоит пацан, если он не доберется до вороньего гнезда на самом высоченном тополе, не вскарабкается на самую крутую скалу, не искупается на самой быстрине порожистой горной реки Теберда…
Семья была довольно зажиточная, и немудрено, что, когда она – почти двадцать человек – поднималась в горы, на нее было любо-дорого посмотреть. Ахмат вместе со всеми косил до ломоты в лопатках, пил в жаркий день холодный сусаб, скатывался на спине с высокого, только что сметанного стога, сидел поздним вечером на лавочке у дома с друзьями и травил байки…
А дом у них был отменный, срубленный из бронзовых, налитых солнцем, сосен, кстати, он сохранился и по сей день. В 30-е годы в Теберде началась коллективизация, и хотя на подворье Кипкеевых ни разу не был замечен ни один наемный работник, семью раскулачили и выслали в только что образованный аул Сары-Тюз. Деда я не помню, а вот бабушка много чего поведала нам о тех трудных временах. Говорила, раскулачивала их голытьба, у которой на подворье было хоть шаром покати… И которая тут же наряжалась в дедовы одежды, подпоясывалась его серебряными поясами да приартачивала к ним старинные кинжалы…

В Сары-Тюзе дед построил новый дом.  Сыновья его будут учиться. И если мои дяди мне вспоминаются довольно смутно, и даже иной раз путаются в моих воспоминаниях один с другим, то их общее настроение веселости, задора, ласкового подшучивания друг над другом живо во мне и по сию пору…
Ахмат работал после школы в колхозе имени Ворошилова. В армию его призвали в 1939 году, и служить ему довелось в знаменитой Брестской крепости. Ее небольшой гарнизон, будучи отрезанным от главных сил, почти месяц сдерживал штурм фашистов.
Как рассказывал дядя Ахмат, в первый день войны в сражение вступило 900 тысяч бойцов и командиров первого эшелона. Но они не были полностью и заранее отмобилизованы и развернуты в боевые порядки, в основном они занимались обычной учебой, и потому в самом начале боев защитники крепости понесли большие потери… Более того, на десять солдат полагались одна-две винтовки, катастрофически не хватало патронов.
Встретив отчаянный отпор, немцы оставили часть военных и технику для осады крепости, а сами стали продвигаться вглубь страны, практически без боя беря города… Ахмату с горсткой красноармейцев удалось вырваться из осажденной крепости. Они шли по пятам врага в надежде соединиться со своими отступающими частями. Нагнали своих под Москвой.
Захвату Москвы немцы придавали первостепенное значение. Враг рассчитывал, что с падением Москвы сопротивление Красной Армии будет сломлено и война закончится. В одном из боев за Москву Ахмата тяжело ранило в ногу. Отсутствие надлежащей помощи, лютый мороз, невозможность доставить раненого в госпиталь сделали свое дело. У Ахмата началась гангрена, и в госпитале г. Подольска ему ампутировали ногу…
Ахмата комиссовали, и он вернулся в Сары-Тюз, где работал учетчиком, заведующим фермой. Заведовал он крупной фермой и в Средней Азии в годы депортации и, чем мог, всегда помогал своим соотечественникам.
– Он спас от верной смерти многих людей в Джамбуле, – рассказывали старики.
В последние годы своей жизни дядя Ахмат, удостоенный ордена Отечественной войны I степени, десятка медалей, вел очень большую военно-патриотическую работу, был председателем совета ветеранов войны и труда в ауле Сары-Тюз.
Наблюдая за его работой, селяне невольно вспоминали одно определение – «человек-учреждение», ибо все, что он делал для ветеранов войны и труда, шло от соучастия в судьбах людей, от его стремления помочь им и словом, и делом.
Похоронен мой дядя в ауле Сары-Тюз. И сегодня, накануне великой даты – 70-летия Победы, которая склоняет нас к раздумью, не вспомнить дядю Ахмата, который своим безвестным подвигом сделал все для того, чтобы задержать врага в Брестской крепости на целый месяц, внеся тем самым свой вклад в общенародную победу, просто не могу.

А. ГОЧИЯЕВ.