Хамит  Канаматов родился в ауле Верхняя Мара, но когда мальчику исполнилось три года, вся семья подалась из тесного ущелья на равнину, на новое место, которое на долгие годы станет для него родным и любимым краем, сыграет огромную роль в формировании личности. Я не зря сделала акцент в заголовке на слове «память», ибо мой герой – ветеран Великой Отечественной войны Хамит Абулович Канаматов ошеломит, ошарашит меня тем, что извлечет из ее тайников…
– Мой отец Абул был очень основательным человеком, – вспоминает ветеран, – как только мы переехали в Зеленчукский район, он построил два дома, так как у него было две семьи. Да-да, отец содержал одновременно две семьи. В одном доме жила одна жена, два сводных брата и сестра, в другом – я с мамой Хаджат Дудовой, с родными братьями и сестрами.
Хамит  Канаматов родился в ауле Верхняя Мара, но когда мальчику исполнилось три года, вся семья подалась из тесного ущелья на равнину, на новое место, которое на долгие годы станет для него родным и любимым краем, сыграет огромную роль в формировании личности. Я не зря сделала акцент в заголовке на слове «память», ибо мой герой – ветеран Великой Отечественной войны Хамит Абулович Канаматов ошеломит, ошарашит меня тем, что извлечет из ее тайников…
– Мой отец Абул был очень основательным человеком, – вспоминает ветеран, – как только мы переехали в Зеленчукский район, он построил два дома, так как у него было две семьи. Да-да, отец содержал одновременно две семьи. В одном доме жила одна жена, два сводных брата и сестра, в другом – я с мамой Хаджат Дудовой, с родными братьями и сестрами. Но жили на удивление всем – а в общей сложности нас было 16 человек на одном подворье – очень дружно, очень весело. Мне было всего ничего – четыре года, но я отчетливо помню тот день, когда к нам, к новоселенцам-маринцам – это было порядка 30 семей, приехал председатель облисполкома Нану Курджиев, посмотрел, как обустроились люди на новом месте, и сказал всего одно слово, улетевшее в вечность: «Даусуз…». Что означало: «бесспорно», «без спору», отныне это ваше».
Помню, как отец построил на реке Большой Зеленчук двужерновую мельницу, кузню, разумеется, хлева полны живности – волы, коровы, овцы, лошади. Помню, как однажды к дому подкатила так называемая «тройка» – председатель колхоза, председатель сельсовета и парторг, и в отсутствие отца стали горячо обсуждать, какой наш дом отдать под контору колхоза, а в каком будет работать сельсовет… Гибельной кулацкой высылки в 30-е избежали благодаря мудрости, смекалке и житейскому опыту отца. Он передал в собственность колхоза мельницу, кузню и скот, оставив во дворе всего одну корову с теленком… Но вскоре хлева опять пополнились овцами, телятами, коровами…
Хамит окончил в Даусузе семь классов, 8-9 классы – в Зеленчукской, но далее учиться не стал – надо было помогать отцу. Тем не менее учебу парень не бросил, поступил в Микоян-Шахарский техникум на заочное отделение, прибавив себе два года для пущей важности. Естественно, это аукнулось в не заставившем себя ждать 1941-м.
Хамиту только-только исполнилось 17 лет, когда его призвали на фронт и первым делом отправили учиться на курсы связистов во Владикавказ. После учебы младшего лейтенанта Канаматова направили на Калининский фронт в 357-ю стрелковую дивизию, которая вскорости попадет в окружение западнее г. Ржева.
– Это было очень тяжелое время, – рассказывает Хамит Абулович, – во-первых, полнейший вакуум – ничего не знаем о положении дел на фронтах, во-вторых, дни и ночи без сна, без горячей пищи, иногда с одним сухарем на весь день. Исхудалые, злые, мы с горечью видели, как горят села, деревни, вытаптываются поля. А самое главное – нет оружия, иногда шли на прорыв, в атаку, прижимая к груди саперную лопатку. Какое-никакое, а все-таки оружие плюс защита. И когда в один из дней прибыла машина, из которой стали доставать и раздавать автоматы и пулеметы, у солдат сразу поднялся боевой дух.
Хамит в числе других вышел из окружения на 20-й день и после укомплектования дивизии был направлен командиром взвода связистов под г. Великие Луки.
– Когда мы окружили Великие Луки, – продолжает свой рассказ Хамит Абулович, – впрочем, «окружили» – весьма условное понятие. Дело в том, что город и ведущая к нему дорога были в руках немцев, остальную же территорию – а это сплошь болота, кочки, речки – контролировали наши войска. Немецкое командование, пытаясь любой ценой деблокировать город, от которого лежала прямая дорога к Смоленску, а через Торопец на Тверь и Москву, сбрасывало в город с воздуха оружие, боеприпасы, продукты, тогда как подход наших войск, техники, продобозов был невероятно затруднен…
Сколько раз на подручных плавсредствах связист Канаматов переправлялся под пулеметным огнем через безымянные речушки, обеспечивая связь со штабом, счету не поддается.
Самые тяжелые бои под Великими Луками развернулись на Новый год, и потом ровно два месяца 3-я ударная армия отвлекала от Сталинграда, в котором также шли жестокие, кровопролитные бои, максимум сил противника – 10 немецких дивизий.
Великие Луки, за штурмом которого следил сам Жуков, отбили у немцев и открыли путь нашей армии на стратегически важную для фронта станцию Новосокольники.
– Весной 43-го стали поговаривать, что немцы готовят наступление в месторасположении нашей части. Но когда, где именно? Разведчики то и дело возвращались с пустыми руками… И тогда командир корпуса Белобород отправил на задание командира разведроты Муиддинова, меня и еще несколько бойцов.
Отправились ближе к вечеру на задание. Инстинкт прижимал к земле – поплотней, поглубже, но что бы ты ни делал, поле заминировано, ползем на авось: пан или пропал. Доползли до колючей проволоки, которой враг обнес свои укрепленные позиции, перерезали – и в глубь вражеского стана. Один из разведчиков бросил гранату во вражеский дзот. Это был условный знак для нашей артиллерии, с которой я держал постоянную связь. И она «заговорила». В нашем распоряжении было несколько минут, прихватив двух «языков», мы в голос крикнули с Муиддиновым: «А теперь давайте, боги, ноги!»
Казалось бы, немцам должно быть не до нас, их сверху «поливают» огнем, но нет, они бросились за нами в погоню, скорей всего, как покажут последующие события, из-за того, что мы прихватили с собой ценных «языков». Пленные рассказали в штабе, что никакого наступления на этом участке не будет. Вся суета – отвлекающий маневр.
На этом болотно-речная «одиссея» Канаматова закончилась. Далее пошли бои за Белоруссию, где в боях за Невель он был тяжело ранен.
Хамита ранило осенью 1943 года, а 2 ноября в Азию депортировали весь карачаевский народ. Локоть солдата был раздроблен на мелкие кусочки, тяжелая контузия… Потому письма на родину писали сопалатники, но ответа не было, и тогда одно письмо Хамит адресовал соседям. Как потом выяснится, соседям, в свою очередь, писала и мать Хамита, слезно умоляя переслать ей письма сына с фронта… К весне 1944-го связь с родными возобновилась…
А между тем не выявленного бдительными органами во время кадровых проверок, а потому не высланного с фронта на лесоповал, как многих и многих других, офицера Канаматова представили к ордену Красной Звезды.
После госпиталя Канаматов свою 115-ю дивизию догнал в г. Полоцке и последовал с ней в Латвию, затем в Пруссию. Взяли Тильзит, Канц. В Кенигсберге бойцы дивизии, среди них Канаматов, захватили вражеский аэродром с находившимися на нем 32-мя «мессершмиттами». За эту операцию маршал Василевский наградил орденами и медалями практически всех солдат и офицеров дивизии.
Эпизодов фронтовой жизни, заслуживающих отдельного рассказа, в биографии Канаматова предостаточно.
На вопрос «Какое событие на фронте вам запомнилось больше всего?» Хамит Абулович ответил с благородной сдержанностью: «Помню почти все, но больше всего то, как мы гнали противника, не давая ему перегруппироваться для ответного удара, не давая продыху, до Косу-Хель, и там взяли в кольцо. Попав в окружение, сложили свое оружие 112 тысяч солдат и офицеров вермахта. Там я и встретил День Победы».
А затем в срочном порядке дивизию направили на запад Польши в г. Белгарт, где она должна была воссоединиться с 26-й мотострелковой дивизией, ведь в мире все еще неспокойно и довольно двусмысленен в своих речах президент США Трумэн…
В 1946 году Хамиту удалось вырваться в отпуск, и он едет в Пахта-Арал, к родным. Отца, крепкого, гордого, никогда ни перед кем не склонявшего головы, просто не узнать. Перебирая четки, он твердит одно и то же как заклинание, как молитву: «Хоть бы краешком глаза увидеть родные места… На один бы денек вернуться на Кавказ…» И сын не выдержал, знал, что рискует, и довольно сильно, тем не менее сделал круг и заехал в станицу Зеленчукскую и пробыл на родине целую неделю.
– Но ведь вас могли арестовать, отправить в лагерь, убить, в конце концов! Как же можно было так рисковать? – спрашиваю ветерана.
Он отшучивается: «Голова, чувствующая непрочность своего крепления, соображает лучше, чем в спокойной обстановке. Другое дело, что, когда я находился в Зеленчуке, деньги обратились в прах – денежная реформа имела место быть. До места службы – а это уже была Германия – добрался с трудом».
Но служить, как раньше, не получается. Не идет из головы отец, его слова, то бедственное положение, в котором пребывает народ… И он пишет письмо Сталину: «Хочу служить, но не на чужбине, а в родной стране, и только потому, чтобы быть ближе к родным…»
Канаматова перевели в Москву, оттуда в Приволжский военный округ, затем направили на курсы повышения квалификации в Ульяновское училище связи. Но поездка в Среднюю Азию обострила все эмоции. «Нет, надо срочно возвращаться к родным и всеми правдами-неправдами пытаться реабилитировать свой народ», – решает для себя Хамит и пишет письмо министру обороны СССР Василевскому. Тон письма категоричен: «Пока мои родители, подобно преступникам, находятся под контролем спецкомендатуры, считаю свое пребывание в рядах победоносной Красной Армии политической ошибкой!» Реакция члена Военного Совета генерал-лейтенанта Сорокина была молниеносной: «Кто дал право тебе предъявлять подобный ультиматум? Да кто ты такой?..» Узнал солдат о том, кто он такой, когда его демобилизовали по причине дискредитации высокого звания офицера…
В Средней Азии Хамит работал в МТС, потом в орготделе Чимкентского райкома партии, в 57-м его отправили в Москву на учебу – там готовили будущий партхозактив для новоявленной КЧАО.
В это время из Средней Азии на Кавказ трогаются эшелоны, в одном из которых семья Хамита и в одном из которых, не доезжая до г. Гурьева, умирает мать Хамита.
– О том, что меня могут убить на войне, я не думал. Был уверен в своей счастливой звезде и эту ничем не оправданную уверенность остаться в живых пронес через всю войну. Еще я был уверен, что отвезу отца и мать на родину и после всех мучений и скитаний они, наконец, увидят свой родной Кавказ. Но им не суждено было увидеть и спокойно умереть на своей малой родине.
Вернувшись домой, Хамит Абулович стал торопить себя и других, чтобы восстановить то, что война и депортация превратили в руины. Он почти 20 лет был председателем парткома в тресте «Водстрой». К его «мирным» медалям, грамотам «За доблестный труд» дочь Лаура, заслуженный работник культуры, преподающая в Черкесском училище культуры и искусств, относится столь же трепетно, как и к боевым, потому что знает: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд!».
– Вы – счастливый отец, у вас двое успешных детей – Лаура и Мурат, любимые внуки, один из которых студент Ростовской консерватории, любимая жена Роза. Что придает силы в столь почтенном возрасте?
– Я не знаю, кто из поэтов написал, но это про меня: «Вот живу и вспоминаю. Может, этим и живу…»

НА СНИМКЕ: Хамит КАНАМАТОВ, первые годы войны.
Фото из семейного архива.