– Мне 25 лет, говорят, что такие, как я, не доживают и до тридцати, – худощавый темноволосый парень явно не знает куда деть руки. Ладони в трудовых мозолях и остатки строительной смеси под ногтями вкупе с витающими в воздухе запахами машинного масла дают понять, что кусок хлеба достается ему непросто. Мурат (имя героя изменено) мнется, но все же продолжает свой рассказ.
– Я родился в простой семье, мать-учительница, отец – рабочий на заводе. Не скажу, что мы плохо жили – нормально. Когда мне было 10 лет, отец из семьи ушел. Мать никогда не рассказывала, почему он ушел, да и отец отмалчивался. Первое время он часто навещал нас с братом, а потом перестал. Тогда я понял, что он нас предал и просто променял на другую семью. Матери было с нами нелегко, не хватало в воспитании мужской руки, может быть, тогда все сложилось бы по-другому, – вздыхает и отводит глаза мой собеседник.
– Мне 25 лет, говорят, что такие, как я, не доживают и до тридцати, – худощавый темноволосый парень явно не знает куда деть руки. Ладони в трудовых мозолях и остатки строительной смеси под ногтями вкупе с витающими в воздухе запахами машинного масла дают понять, что кусок хлеба достается ему непросто. Мурат (имя героя изменено) мнется, но все же продолжает свой рассказ.
– Я родился в простой семье, мать-учительница, отец – рабочий на заводе. Не скажу, что мы плохо жили – нормально. Когда мне было 10 лет, отец из семьи ушел. Мать никогда не рассказывала, почему он ушел, да и отец отмалчивался. Первое время он часто навещал нас с братом, а потом перестал. Тогда я понял, что он нас предал и просто променял на другую семью. Матери было с нами нелегко, не хватало в воспитании мужской руки, может быть, тогда все сложилось бы по-другому, – вздыхает и отводит глаза мой собеседник.
Пользуясь случаем, разглядываю парня внимательнее. Короткие волосы, довольно густые брови и нос с небольшой горбинкой. Он довольно симпатичный, только тени под глазами и глубокие борозды морщин на лбу старят и придают его лицу болезненный и мученический вид. Светлые серые глаза, абсолютно не характерные его типу внешности, приковывают взгляд. Они словно живут отдельной жизнью от своего хозяина. Наверно, именно про такие глаза и говорят, что в них «огонь и черти пляшут». Может именно эти черти и сыграли с Муратом злую шутку?
Девять классов школы Мурат закончил достойно, четверки и пятерки были заработаны упорным трудом, так как мать спуску в учебе не давала. А потом поступил в профессиональное училище, где новая компания сказалась на парне не лучшим образом.
– Впервые я попробовал слабые наркотики на первом курсе училища. На пятачке, где мы частенько курили, к нам подошли старшие ребята и поинтересовались, есть ли закурить. Увидев простые сигареты, рассмеялись, сказав, что последний раз такие видели в детском саду. Один из них выудил из кармана спичечный коробок с травой и лихо скрутил несколько косяков. Два из них они раскурили сами, а третий предложили нам. Курить зловонную самокрутку не хотелось, но все пацаны задымили, и я тоже решил не отставать, чтобы не прослыть «лохом» и не подорвать авторитет. Особого отличия от курения сигарет поначалу не было, разве что дым был более едкий и приторный. Но постепенно ребят стало накрывать одного за другим. Казалось, что они придуряются, потому что мне было не до веселья. Вместо обещанной эйфории пришло ощущение тошноты и тяжести в голове. Не помню даже, как в тот день дошел до дома.
На следующий день все пацаны с восторгом делились ощущениями и хотели повторить. Я тогда съехал с темы, ничего не рассказав, но от предложенного косяка не отказался. Вот после него меня и накрыло. Чувство легкости во всем теле, словно крутишься на аттракционах, и все расплывается перед глазами. Ощущение, что ты центр, и все вертится только вокруг тебя. Это затягивает, просто перестаешь ориентироваться во времени. Самое сложное было вернуться в реальность. Кажется, что этот липкий сон длится вечность, и в первый раз было страшно остаться в нем навсегда. Отпускало меня долго, не помогали ни холодная вода, ни битье по щекам. К вечеру еле добрел до дома, матери в глаза старался не смотреть, так как ребята предупредили, что зрачки будут большими. Наутро проснулся с дикой головной болью, а ощущения от травы казались сном.
Как-то незаметно раскуривание травы стало для меня обычным делом. Пробовали разные смеси, в том числе и «Спайс». Учился я в то время более-менее, помогали во многом школьные знания. Поэтому многие пары прогуливал не задумываясь. Из-за этого отношения с матерью не ладились, мы вечно ругались. Друзья стали отдушиной, теми, на кого я мог положиться в любой ситуации. Я оставался ночевать у них все чаще, наркотики становились тяжелее. В учебе скатился, но она меня уже особо не волновала. Проблемы в семье и учебе сыпались на меня со всех сторон, но вместо того, чтобы их решать, я курил и пил напропалую.
Не помню, кто предложил уколоться опиумом и забыть все, но доза нашлась быстро. Страха не было. Абсолютно был уверен, что контролирую ситуацию и остановлюсь раньше, чем стану наркоманом. Хотя я уже был наркоманом, но не признавал этого. Эффект залипания и быстрый уход от проблем мне понравился. Словно наркотик поднимал меня на какой-то новый уровень. Старался колоться как можно реже, лишь когда становилось совсем невмоготу слушать наставления матери и учителей. Забывался и мог не вспоминать об игле по нескольку недель. Но это было сильнее меня. Я вновь и вновь приходил за новой дозой. Но друзья больше не угощали, а требовали за удовольствия деньги. Тогда я первый раз украл сбережения матери. Домой в тот день не пошел, остался у друга.
Я стал подворовывать все, что плохо лежит, лишь бы избегать ломок и уколоться. Разговоры со мной ни к чему не приводили, у меня был только один авторитет – наркотик, и он диктовал мне, как жить. Все остальные стали лишь фоном. Мой организм требовал еще и еще, а деньги достать было все труднее. Пару раз я обчищал квартиру матери, вынес технику и украшения, а потом мать, потеряв надежду на мое исправление, просто сменила замки.Вырученных денег хватило ненадолго, а друзья, у которых можно было переночевать, закончились. Так я стал бродяжничать. Благо теплых мест для ночевок предостаточно, а под действием дурмана это и вовсе не имеет значения. В училище я ходил теперь лишь для того, чтобы отобрать у кого-то очередной телефон, а потом продать его за дозу. Нередко мой желудок пустовал, но вместо того, чтобы купить еды, я искал дилера.
    Всего за год моя жизнь стремительно скатилась под откос, и я этому только способствовал, постоянно увеличивая дозу. В минуты просветления, между ломками и ожиданием «прихода» от очередной дозы, голова была ясной. Именно в эти моменты я понимал, что нужно остановиться, что мне нужна помощь. Но обратиться было не к кому. Мать на порог даже не пускала, брат был в армии, а друзья сами по уши увязли в этой бездне. И прежде чем я что-либо успевал сделать, новая доза накрывала меня, создавая порочный круг. К тому времени многие из тех, с кем я начинал баловаться травкой, уходили из жизни один за другим. Баловство превратилось в болезнь, исходом которой была лишь тяжелая и страшная смерть. Но это не останавливало и даже не пугало. В наших кругах говорили: «Не повезло», – и в память об ушедшем вкатывали новую дозу.
Передозировка, психиатрическая больница, суицид, тюрьма и неизбежная смерть – обычно так заканчивают наркоманы. Смерть и риск – основные спутники заблудших душ. Практически каждый день я ходил по краю и, наверно, даже искал выход, но все не получалось. Когда меня поймали с очередной дозой, я даже не понимал, что мне грозит срок в исправительной колонии. Абсолютно не помню суд. О том, что придется отбывать в колонии три года, узнал уже в тюремной камере. Все это время меня терзали ломки. Боль была настолько сильной, что казалось, все кости раздроблены, а кожа горит огнем. Как рассказали сокамерники, несколько раз во время ломки меня откачивали врачи.
Первое время после агонии еле жил. Было ощущение, что мозг разучился управлять телом. Заново учился ходить и выполнять простейшие манипуляции. Как и все в колонии, я должен был заготавливать лес или работать на лесопилке. Но даже самая легкая работа давалась с трудом. В свои 20 лет я уступал в силе и ловкости даже самым запущенным туберкулезникам. Жилось не сладко, и постоянная жажда легких удовольствий мешала сосредоточиться. Но в тюрьме времени много, есть о чем подумать. Мне удалось многое переосмыслить, поменять свой взгляд на некоторые вещи. Замкнутая территория лишила меня наркотиков – главной проблемы в моей жизни. Я постепенно наладил связь с родственниками, помирился с мамой. В ней я нашел ту поддержку, которой так не хватало раньше. А еще я познакомился по переписке с девушкой. Она ждала меня из колонии, и, наверно, ради нее я изменился.
Самое сложное было выйти из колонии и не сорваться. Как бы я ни сопротивлялся, но тяга к наркотикам у меня есть и, скорее всего, останется навсегда. Это желание занимает четверть мозга и вылезает в самый неподходящий момент, но я стараюсь не поддаваться. Лечение от зависимости под присмотром специалистов не прошло для меня даром. Теперь у меня другие цели и ориентиры. Мне есть ради кого жить.
Через год после освобождения мы с Оксаной поженились. А потом у нас родилась дочка. Моя жена знала, что я когда-то баловался легкими наркотиками, но не более того. Но она поверила мне, и больше всего я боюсь ее подвести. Эти девять месяцев были самыми страшными и тяжелыми для меня. Больше всего переживал, что мои шалости как-нибудь отразятся на нашем ребенке. А когда родилась здоровая малышка, был просто вне себя от счастья.
Найти работу после тюрьмы оказалось задачей не из легких. Поэтому брался за все: грузил, копал, красил, белил, строил. Сейчас занимаюсь в основном отделкой балконов и ремонтными работами, подрабатываю в автомастерской. На жизнь хватает, но не более. Оглядываясь назад, я понимаю, что наркотики сломали мою жизнь. Они поставили жирный крест на карьере, подорвали здоровье, чуть не лишили меня жизни. Но самое главное, мой мозг уже никогда не будет прежним. Я не могу больше радоваться жизни без допинга. Все просто серое и унылое, а в голове сквозняк, то ли из воспоминаний, то ли дурацких снов. Я боюсь гриппа и простуды, они всегда напоминают мне, кем являюсь на самом деле. Клеймо осужденного будет висеть на мне пожизненно, как и наркоманский груз, давящий на совесть. Я – позор своей семьи. Моя ошибка непростительна. Жаль, что нельзя повернуть время вспять, ведь все могло сложиться иначе.
Говорят, что бывших наркоманов не бывает, но я стараюсь.