Не зная горя, говорят в народе, и на воде растолстеешь. Антонина Юрьевна так и жила первое время в Ростове-на-Дону. В старинном доме на старинной улице Большой Садовой, где жили ее родители, были высоченные дворцовые потолки, шикарные парадные двери, окна в рамах-полукружьях. Отец – номенклатурный работник, мама – преподаватель музыки.
– На маму в Ростове заглядывались все: как мужчины, так и женщины, – рассказывает Антонина Юрьевна, – потому что она была воздушным, красивым, щемяще одухотворенным созданием. Помню, у нее был белый ажурный зонт с костяной ручкой, которую украшали затейливые иероглифы, и я его умудрилась сломать… Мама улыбнулась и сказала: «Ничего страшного. Отец еще не раз будет в Японии и привезет нам с тобой зонты, вееры, соломенные шляпки, и мы удивим с тобой всех удивительным мастерством азиатских ремесленников…»

Не зная горя, говорят в народе, и на воде растолстеешь. Антонина Юрьевна так и жила первое время в Ростове-на-Дону. В старинном доме на старинной улице Большой Садовой, где жили ее родители, были высоченные дворцовые потолки, шикарные парадные двери, окна в рамах-полукружьях. Отец – номенклатурный работник, мама – преподаватель музыки.
– На маму в Ростове заглядывались все: как мужчины, так и женщины, – рассказывает Антонина Юрьевна, – потому что она была воздушным, красивым, щемяще одухотворенным созданием. Помню, у нее был белый ажурный зонт с костяной ручкой, которую украшали затейливые иероглифы, и я его умудрилась сломать… Мама улыбнулась и сказала: «Ничего страшного. Отец еще не раз будет в Японии и привезет нам с тобой зонты, вееры, соломенные шляпки, и мы удивим с тобой всех удивительным мастерством азиатских ремесленников…»
Сказка не кончилась и тогда, когда Тоня вышла замуж. Вышла за карачаевца, и весьма интересно. В Ростовском университете, где она училась, ребята ей проходу не давали, и лишь Сарыбий был невозмутим, как непроглядная черная ночь. Ход, если таковой был, оказался очень верным, и вскоре девушка сама заинтересовалась сыном гор. Родители не то чтобы радостно одобрили ее выбор, но и противиться ему не стали, потому что где-то почувствовали, поняли, что парень надежный, перспективный. Не смутили их после шикарной свадьбы, сыгранной в Ростове, и старомодный продавленный диван, старый, с чернильными пятнами письменный стол, старенькая разбитая пишущая машинка в доме жениха… Приданое богатой невесты, о котором потом разве что не слагали легенды, уже было в пути…
Сарыбию предложили работу в Карачаево-Черкесском пединституте, но его – филолога по образованию – тянуло в школу. Ему хотелось учить, воспитывать детей, внушать веру им во все лучшее, в то, что любой человек в состоянии воплотить в жизнь свою мечту. Он и пошел работать в школу и благодаря этому обстоятельству воплотил в жизнь и свою мечту. Дело в том, что его родной старший брат (Сарыбий был шестым по счету ребенком в семье),  пропавший без вести на фронтах Великой Отечественной войны, спустя многие годы дал о себе знать. Амыр, когда его освободили из фашистского плена, наслышанный о сталинских лагерях, куда отправляют впоследствии таких, как он, «неблагонадежных», бежал в Италию, откуда потом перебрался в США. В далекие шестидесятые представить то, что в США может поехать простой учитель, да еще к такому родственнику, было  верхом фантазии, но Сарыбию дали «добро» на поездку в Штаты. То ли в силу его большого учительского авторитета, то ли сыграла свою роль оттепель 60-х, но Сарыбию, одному из большой семьи – все остальные упокоились в Средней Азии – довелось увидеть своего брата…
Амыр просил Сарыбия переехать с семьей в благословенный край фешенебельных вилл и отелей во Флориде, где он жил, мотивируя это тем, что родные могилы так или иначе остались на чужбине, в песках Азии, а здесь бы они, оставшиеся в живых, стали одной большой, дружной семьей, но Сарыбий категорически отказался…
Шло время. Антонина родила одного за другим двоих сыновей. Они – Тимур и Руслан – можно сказать, были погодками. Когда выросли… Про таких нынче сказали бы: «золотая молодежь». Высокие, статные, неприступные, но под напускной броней суровости, грубоватых манер и тяжеловесных шуток, которых они набрались от деда, у которого то и дело гостили, была обостренная чувствительность к малейшей несправедливости, узнав, услышав о которой они забывали про свой недоступный панцирь и, очертя голову, бросались в драку или на разборки… А вскоре и вовсе вошли в роль «робингудов», пугающих не одного человека в городе своей сложностью, импульсивностью, перегибами «палки»…
Вскоре ребята достигли такой степени активности и жестокой крайности, что отцу то и дело приходилось их вызволять из КПЗ. Когда Тимур ушел в армию, родители отправили младшего в Ростов на учебу, где бабушка с дедушкой сразу же, при жизни, отписали ему квартиру. Когда Тимур вернулся, а служил он в Новочеркасске благодаря опять-таки стараниям деда, его было не узнать. Ни о какой учебе он не помышлял, как и о работе тоже. Почти полгода в году отдыхал в Ростове у дедушки с бабушкой, те надышаться не могли на внуков своей единственной дочери, затем – поездки с друзьями в Домбай, Архыз, Абхазию… И очень скоро Антонина и Сарыбий стали выглядеть, как потерявшие связь с жизнью старомодные чудаки, плохо знающие современную жизнь. На все упреки матери – отца, откровенно говоря, сыновья всегда побаивались – Тимур включал музыку на уровне громкости, достаточной для того, чтобы повылетали оконные стекла…
Когда Сарыбия не стало, в доме все пошло вверх тормашками. Факт существования матери стал для Тимура таким докучливым, что он даже перестал отвечать на ее вопросы.
Те времена, когда из двадцатилетнего юнца так и брызгала радость жизни, прошли, теперь он пропадал в барах, ресторанах, на турбазах, благо в доме после смерти Сарыбия еще долго водились деньги.
Со временем мать стала бояться старшего сына, он был не только мастак хвастаться: «У меня, мать, живот, как бездонная бочка. Я могу перепить любого и не свалиться, как некоторые, где попало», но мог и не на шутку пригрозить: «Дай на похмелье, иначе я за себя не отвечаю…»
– Эта пытка для меня, наверное, никогда не кончится, – спокойно и ровно описывала ситуацию в доме Антонина своей подруге Галине, а у той от такого спокойствия холодела душа, – одна надежда на младшего сыночка, если только и он…
Антонина Юрьевна очень опасалась, что и у Руслана может проявиться подобный генетический сбой, и это будет большая трагедия…
И беда действительно не заставила себя ждать. Руслан, который, окончив РИИЖТ, стал преуспевающим бизнесменом в Ростовской области, переоценил свои возможности и, ввязавшись в какую-то кредитную авантюру, прогорел…
– Я никогда бы не подумала, что Руслан будет пить, – говорит мать, – потому что он не только пытался пролечить Тимура в той или иной известной клинике, но однажды даже купил медицинскую брошюру с вопросами, ответив на которые любой желающий мог определить: алкоголик он или нет. Дочитав ее с карандашом в руках, сын рассмеялся: « Мама, тест показал, что алкоголизм мне не грозит…»
Попав в трудную ситуацию, Руслан приехал и сказал матери: «Мне придется продать квартиру в Ростове». В другое время даже намек на такое предложение – продать роскошную квартиру покойных родителей – привел бы Антонину Юрьевну в неописуемую ярость, но тут… Руслан снял рубашку и повернулся к ней спиной. Страшная, широкая глубокая вмятина уходила под левую лопатку…
– У людей, которым я задолжал, разговор короткий. Этот удар в спину ножом – всего-навсего первое предупреждение, – сказал сын, и все вопросы, расспросы отпали сами собой.
Вскоре вся семья стала жить под одной крышей – жена Тимура к тому времени ушла от него с ребенком через два года семейной жизни. Ее уход сильно отразился на нем. Если раньше мужчина просто пил, то теперь страдал всерьез, если случалось пропустить какую-нибудь пирушку. И что хуже всего – он стал пить безудержно жадно, желая всякий раз именно напиться и впасть в то состояние, когда ты имеешь право не отвечать за свои поступки. А вместе с ним на пару пил и Руслан…
– Я часто думала о том, чтобы попроситься в какую-нибудь богадельню, эти два здоровых лба вымотали все мои нервы, но как подумаю, случись что со мной или отлучусь я от них надолго, что с ними станется? Ведь на мою пенсию живут. Да еще и перережут друг друга, потому как стали постоянно ссориться, попрекать друг друга…
Но отлучиться ей все-таки пришлось. Прихватило сердце. Едва глянув на длинную, испещренную какими-то зигзагами ленту, которая ползла, нервно попискивая, из-под пера самописца, врач сказал: «Немедленная госпитализация. Предынфарктное состояние». Сыновья перепугались не на шутку и, приходя в день по нескольку раз проведать, обнимали ее с неловкой нежностью, прислушиваясь к пульсу, биению сердца, справлялись о самочувствии, а уходя, просили: «Мама, береги себя. Помни, ты одна способна соединить своей любовью и теплом своих сыновей, внука…»
Антонина очень быстро пошла на поправку, а все потому, что у нее создалась иллюзия полноценной душевной семейной жизни, которая, словно антиспазматическое средство, ослабила в сердце судорогу отчаяния. Она нисколько не сомневалась, что рано или поздно в ее детях должны были проявиться благие черты их отца, его человеколюбие, совестливость, порядочность. Но как только она выписалась из больницы, для нее началась новая глава метаний. Теперь было впору лечить сыновей, у которых время от времени с завидной регулярностью желтела кожа, глаза, беспокоили боли в правом подреберье, но они и слышать не хотели о каком-либо обследовании, как и не собирались отказываться от возлияний. Когда деньги в доме заканчивались, а до пенсии еще далеко, они разбредались в поисках похмелья с раннего утра и возвращались, как правило, на следующее утро, а мать все ночи напролет сидела у окна, за которым высился огромный каштан. Его толстый ствол делил надвое открывавшийся из окна вид: справа виднелся соседский сад, слева – дорожка, ведущая к дому. Как только с рассветом на ней появлялись сыновья, неуклюже покачиваясь, она пряталась за вторую половину ствола и, уже услышав их шаги на порожках, устремлялась к своей постели. Дескать, вот она я. Выспалась, отдохнула, теперь можно и вас накормить, напоить да в постель уложить…
В один из дней домой ночью вернулся только Руслан. На вопрос матери: «А где ты Тиму оставил?» он лишь недоуменно пожал плечами. Всю ночь до утра мать молилась Всевышнему, а утром ей сказали, что Тимура больше нет. Его сбил пьяный водитель…
Услышав эту страшную весть, мать вновь обратилась к Богу. Или обрушилась на него? Я не знаю, можно ли назвать молитвой все то, что кричала в те страшные минуты мать в небо, но факт то, что после похорон Руслан стал постоянно пропадать на кладбище. Узнав об этом, мать сказала: «Не можешь остановиться, хочешь пить? Пей с живыми, сынок, но не с мертвыми…»
– Я больше никогда не возьму в руки стакан со спиртным, – ответил сын.
– И не пьет вот уже третий год, – говорит Антонина Юрьевна, – я никогда не сомневалась в любви Всевышнего, даже если роптала на него, а теперь лишь благодарю его денно и нощно. И еще. Как-то взяла в руки журнал – а что было еще делать в полупустых комнатах? – и прочитала интервью священника Александра Меня – царство ему небесное! – в котором он незадолго до смерти сказал: «Мы же все время бежим, как будто у нас большая дистанция впереди. А дистанция короткая. Пробежать ее ничего не стоит. Так вот, чтобы познать, углубить, осознать в себе веру в Творца, надо вернуться к самим себе. Потерянным. Осознать то, что мы потеряли. Это первый шаг. Потом уже последует другой». Я верю, что Руслан сделал именно тот самый первый шаг. И молюсь за него и за всех тех, кого погубило и губит это проклятое зелье…