Среди замечательных учителей, тех подвижников, которые открыли путь к знаниям для многих и многих жителей Карачаевска и Карачаевского района и не только, по праву занимает особое место Нина Магомедовна Канаматова.
Она родилась в Старой Джегуте в 1928 году. И была в семье Магомеда Канаматова и Шамы Эркеновой единственным ребенком. Точнее, единственным выжившим ребенком. Все остальные умерли, как и ее единоутробный брат-близнец, едва появившись из материнского лона…
Естественно, в девочке души не чаяли. Родители Нины были просвещенными людьми, достаточно сказать, что Магомед Канаматов в разные времена был секретарем парторганизации и судьей в Карачаевском районе.

Среди замечательных учителей, тех подвижников, которые открыли путь к знаниям для многих и многих жителей Карачаевска и Карачаевского района и не только, по праву занимает особое место Нина Магомедовна Канаматова.
Она родилась в Старой Джегуте в 1928 году. И была в семье Магомеда Канаматова и Шамы Эркеновой единственным ребенком. Точнее, единственным выжившим ребенком. Все остальные умерли, как и ее единоутробный брат-близнец, едва появившись из материнского лона…
Естественно, в девочке души не чаяли. Родители Нины были просвещенными людьми, достаточно сказать, что Магомед Канаматов в разные времена был секретарем парторганизации и судьей в Карачаевском районе. Партбилет был и у Шамы, хоть она была родом из крепкой, довольно состоятельной семьи, которую советская власть обобрала до нитки. При этом Шама была удивительной матерью. Человек с разнообразнейшими талантами, она старалась передать их дочери, одновременно поощряя ее любознательность, приучая ребенка мыслить самостоятельно.
Как все это пригодилось дочери в жизни, мать поняла гораздо позже, а пока Шама была и начальником собеса в районе, и заместителем председателя райисполкома. В 1932 году Шаму Канаматову делегировали на 17-ю партийную конференцию, где она вместе с другими горянками была принята Кларой Цеткин. Там же, в Москве, ей вручили портрет Ленина, вытканный на фабрике имени Розы Люксембург, который она во время оккупации Карачая немцами прятала у себя на груди…
– Все, что мне действительно нужно было знать о том, как жить и что делать, я узнала и поняла еще в далеком детстве, – говорила Нина Магомедовна, – на примере своей мамы. Когда папа ушел на фронт, по инициативе моей мамы 50 женщин-домохозяек заменили своих мужей, спустившись работать под землю в шахты треста «Орджуголь»… Я часто стояла с узелком еды у ворот шахты, дабы встретить и покормить маму, которая частенько спускалась в забой помочь, подбодрить своих подруг-шахтерок. Помню, как длинными зимними ночами в нашем доме в ауле Мара собирались женщины и вязали носки, варежки для солдат. И я, как и все мои сверстницы, помогала им – сучила пряжу. Мама очень рвалась на фронт, а когда пришли немцы, ушла в партизаны.
Отчетливо помнила Нина и день депортации.
– К нам не врывались нагло и беззастенчиво, как к остальным, напротив, чекисты были сама любезность, дескать, вам, Шама, за все ваши заслуги перед партией и народом дадим время собрать все имущество, если понадобится, и машину отдельную выделим. Я не видела, но физически чувствовала бившуюся в глубине существа матери ненависть и одновременно услышала спокойные слова: «А у меня нет ничего, кроме банки с медом. И в гостях у меня двоюродная сестра с ребенком, эвакуированные из Ленинграда, у которых также за душой ничего – ни побрякушек, ни провизии… Но будь у меня вагон с маленькой тележкой всего и вся, я бы никогда не приняла ваше гнусное предложение. Презирала бы себя всю жизнь, что воспользовалась таким образом…»
В Средней Азии Шама похоронила мать, свекровь, свекра, получила похоронки на деверя Басията, на мужа той самой сестры, бежавшей из Ленинграда, полковника Рамазана Темрезова. А потом тяжело заболеет ее отец, и когда его не станет, она, пожалев немощных, изможденных стариков, спустится в могилу первой и примет хладное тело отца, дабы упокоить его в зыбучих песках Азии…
Магомед Канаматов до последнего не знал о местонахождении родных и потому сразу после окончания войны отправился на свой страх и риск в Микоян-Шахар. Там он нашел семью Лоскутниковых, дочь которых, Аня, переписывалась с Ниной, и, узнав адрес родных, тотчас выехал в Среднюю Азию.
Меж тем расцвела его дочь Нина, окончила Фрунзенский учительский институт, вышла замуж за Расула Токова, подарила ему двух внучек – Миру и Лизу. Уже на родине появилась на свет третья дочурка – Лариса. Одной из первых на Кавказ выехала Шама с внучкой Мирой. Казалось бы, Нина Магомедовна могла жить, занимаясь только своими детьми, но нет, она пошла работать в школу. Некоторое время работала в школе-интернате в поселке Мара-Аягъы, а потом до выхода на пенсию – в средней школе №3 г. Карачаевска.
Рискуя быть наивной, скажу, учителю надо быть таким, чтобы ученики его любили. Канаматову любили и помнят все, кто у нее учился. А память надо заслужить! «Нина Магомедовна была самым строгим педагогом в школе, и как это всегда бывает на поверку, самой доброй», – вспоминала моя одноклассница Дарья Боташева, недавно ушедшая из жизни.
Да-да, и меня учила Нина Магомедовна с пятого по десятый класс математике, алгебре, геометрии. Я в этих дисциплинах дуб дубом, и таких, как я, было еще пяток-другой, но как она верила в способности каждого! Повторение пройденного вчера, объяснение нового материала, совершенно неожиданно поставленные вопросы, разбор вариантов. Весь этот напор был настолько необычен, что ты сам не замечал, как оказывался затянутым в водоворот, из которого не в силах вырваться. Благодаря ей математика стала любимейшей из наук для многих.
Стоит ли удивляться тому, что только в нашем классе профессии с математическим уклоном выбрала половина учеников, а другая половина подалась в гуманитарии благодаря учительнице русского языка и литературы Анне Захаровне Бегеуловой.
При всей своей строгости, которая никогда не позволяла ей прощать никакой лености, никакого легкомыслия в отношении к учебе, никакой имитации работы учеников на уроке, Нина Магомедовна никогда не скупилась на добрые слова. Особенно в адрес детей, которые учились и жили в интернате при школе. Это были дети из Карт-Джурта, Учкулана, Хурзука, Хасаут-Греческого, Кичи-Балыка. Нина Магомедовна не только умела беречь этих детей, не давать в обиду, но и развивать их самолюбие и чувство собственного достоинства. Лично нам, городским, она всегда говорила: «У них невероятная свежесть взгляда, первозданность чувств, и они, в отличие от вас, городских, куда более «духовною жаждой томимы…»
«Мы, интернатовские, выросли в ее доме, – говорит Зайнеб Эркенова, предприниматель из Кисловодска, – и знаем, сколько в ней было нерасплесканной доброты, сколько теплоты внесла она в жизнь. К примеру, я была последним – восьмым ребенком в семье. Отец постоянно на кошу, он работал в совхозе имени Османа Касаева чабаном, мать со старшими детьми у него, так сказать, в подручных – доила коров, помогала ему в дни окота овец, занималась огородом, потому не от хорошей жизни мы – четверо младших – учились в интернате. Так вот каждый раз, когда уезжали на каникулы, мы забегали к Нине Магомедовне домой, чтобы попрощаться с ней. А выходили в «брендовых» моделях: одна в беретике Миры, другая в пальто Лизы, третья – в ботиках Ларисы…»
«Выходных дней в обычном понимании этого слова у нашей мамы было очень мало, – вспоминает дочь Мира, – она работала и в выходные. В интернате. Ее знали даже те, кто у нее не учился».
И действительно, Нина Магомедовна брала заботу о многих на себя. Чтобы помочь любому ребенку, даже из другой школы, наверстать упущенное, догнать своих сверстников, она могла работать сверхурочно. «А отец не нервничал?» – спрашиваю Миру. «Что вы! – смеется она в ответ. – Отец боготворил мать».
Нина Магомедовна сохраняла редчайшую патриархальность. Во всем, что бы она ни делала, ни говорила, было что-то такое от старинного горского уклада, его норм поведения. И мы, одергивавшие при ее виде свои короткие юбки, признаться, были очень удивлены, когда узнали, что два зятя у Нины Магомедовны – русские ребята, а третий – осетин. С «боем» выбивали согласие матери или?..
«Ни мама, ни отец ничего не имели против интернациональных браков, зятей своих они уважали, своих двоих внуков боготворили. И даже когда те, в свою очередь, женились на черкешенках, мама лишь обрадовалась «свежей» крови, как говорится…»
Последний раз я видела Нину Магомедовну в поликлинике. «Кладут в больницу, и не просто так, а в отдельную палату, как участника ВОВ», – смеялся ее детский добрый взгляд за стеклами очков. Она казалась счастливой, спокойной, прежней. Не стареющей. И вдруг не стало…