На людей, которые видят его впервые, Владимир Лавриненко производит очень приятное впечатление. Даже не зная его биографию, можно сказать, что он похож на человека, который никогда в жизни не искал легких путей. Окончив школу в родном поселке Орджоникидзевском, тотчас же устроился на инструментальный завод слесарем-ремонтником, чтобы не сидеть ни одного дня на шее у родителей.
В армию уходил без паники. Надо – значит, надо. Отец, Василий Дмитриевич, который всю жизнь проработал в шахте, сына воспитывал в строгости и при каждом удобном случае повторял: «Только армия делает мальчишек настоящими мужчинами и может подарить им настоящую мужскую дружбу».
Армейская служба поначалу обескураживала Владимира тем, что простые привычные вещи сделались сложными, а порой и просто опасными, если учесть, что Лавриненко сразу же попал в учебную артиллерийскую часть, которая располагалась в небольшом туркменском городке Кызыл-Арват.
– Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что оттуда прямая дорога в Афганистан, – рассказывает Владимир, – но никакого страха у меня не было, как и у ребят из Ставропольского края, с которыми мы подружились сразу.

На людей, которые видят его впервые, Владимир Лавриненко производит очень приятное впечатление. Даже не зная его биографию, можно сказать, что он похож на человека, который никогда в жизни не искал легких путей. Окончив школу в родном поселке Орджоникидзевском, тотчас же устроился на инструментальный завод слесарем-ремонтником, чтобы не сидеть ни одного дня на шее у родителей.
В армию уходил без паники. Надо – значит, надо. Отец, Василий Дмитриевич, который всю жизнь проработал в шахте, сына воспитывал в строгости и при каждом удобном случае повторял: «Только армия делает мальчишек настоящими мужчинами и может подарить им настоящую мужскую дружбу».
Армейская служба поначалу обескураживала Владимира тем, что простые привычные вещи сделались сложными, а порой и просто опасными, если учесть, что Лавриненко сразу же попал в учебную артиллерийскую часть, которая располагалась в небольшом туркменском городке Кызыл-Арват.
– Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что оттуда прямая дорога в Афганистан, – рассказывает Владимир, – но никакого страха у меня не было, как и у ребят из Ставропольского края, с которыми мы подружились сразу. Одна мысль занимала, как складно, убедительно соврать матери в письме, чтобы она не тревожилась и даже не подозревала, где будет служить ее сын. А матери было бы за что тревожиться, если бы она узнала, что за два месяца, которые ее сын провел в учебке, готовящей артиллеристов, ни разу даже не стрелял из пушки…
– В школе было дело: разбирал, собирал автомат, даже стрелял из него, потому что в старших классах нас регулярно вывозили на стрельбище в Теберду. А тут маршируем по песчаным барханам, да и только. Конечно, мы задавались вопросом, когда к пушкам подпустите, на что нам отвечали: «Там вас быстро всему научат».
– Владимир, а вот мне доводилось слышать другое мнение: что в середине 80-х годов типичным было сообщение об участии солдат в учебных стрельбах, зато много позже подавляющее большинство солдат возвращались домой, даже не подержав в руках оружия.
– Много позже они по мобильнику на дню по нескольку раз звонили матерям домой, а в наше время все было так, как рассказал.
20 декабря 1980 года самолет доставил новобранцев в Кабул, где их уже ждали военные, чтобы разобрать в разные воинские части.
– Этих чинов в Афганистане называли «покупателями». Мне, Михаилу Шатохину и Юре Шаломида, они из Ставропольского края, предварительно посмеявшись над нами, дескать, какие из вас артиллеристы после той учебки, предложили идти в танкисты. И мы втроем, посовещавшись, решили, что будем вместе до конца службы, и согласились. Попали во взвод старшего лейтенанта Асламбаева. Он сразу взял нас под свою опеку, как и экипаж танкистов из Тихорецка. Все бывалые солдаты, без пяти минут дембеля… Из Кабула добрались в город Черикар, там и базировались танкисты, которые обеспечивали прохождение наших колонн с бензином, соляркой, авиационным бензином через перевал Саланг. Конечно же, в связи с этим для «духов» Саланг был самой важной точкой приложения сил.
Буквально через два дня в долине под Черикаром, которую в народе прозвали «зеленкой» из-за того, что она позволяла в силу буйного цветения садов, лесов весной и летом оставаться душманам неприметными, взвод попал в засаду. Бандитов было очень много. Казалось, они вырастают из-под земли, как грибы после дождя. Завязался бой. Потери были немалые с обеих сторон.
Нештатных ситуаций в Афганистане было великое множество, но одна запомнилась Владимиру навсегда. Дело в том, что, подобрав на поле тяжелораненых пехотинцев, их погрузили в один из бронетранспортеров, но он не завелся и остался на поле боя. К нему кинулись, как стервятники, «духи». Тогда на помощь товарищам бросился экипаж Лавриненко и его друзей. Надо было любым способом зацепить бронетранспортер и вытащить его с поля боя. Зацепить зацепили, что называется под перекрестным огнем, но тут танк подбили из гранатомета. Снаряд разворотил двигатель…
– На дворе стоял январь, но нам казалось, еще немного, и броня начнет плавиться, а мы сгорим заживо… Кстати, по весне и летом в долине стояла такая жара, что мы ставили котелки с водой на броню и кипятили в них чай, варили яйца.
– Владимир, вы отвлеклись на самом душераздирающем месте, выбрались – то как?
– На помощь бросились все остальные, кто наблюдал эту картину. И вообще в нашем взводе были на редкость отважные и честные ребята. Жара, к примеру, стоит такая, что губы трескаются до крови, ноги в обуви распухают так, что появляются водяные мозоли и лопаются, причиняя неимоверную боль, но воду бережем все, как один, только для раненых. Специальный запас портянок тоже для них. В бой никогда не брали тех, кому до дембеля оставалось всего ничего. Тем не менее в бой рвался каждый. Как я уже сказал, мы охраняли дорогу, идущую из Узбекистана на Кабул, а колонны сопровождали до Баграма, где располагался аэропорт. Трудно было, не знаешь, откуда и когда ждать незваных товарищей, потому все время начеку. Потом провели от Узбекистана до Баграма бензопровод, который пролегал над землей. Думали, ну теперь хоть чуточку легче станет, ничего подобного. Огромные бушующие шары то и дело вздымались над землей, это регулярно горел бензопровод… Так что на время становились пожарными из танкистов…
Но даже на чужой земле у танкистов всегда находились минуты для обычного, спокойного человеческого разговора как между собой, так и с мирными афганцами.
– Спустишься, бывало, в какой-либо кишлак и видишь, старики, как в «Белом солнце пустыни», сидят вдоль дувалов, сложив натруженные руки на коленях, которые были такого же цвета, как и коричневая, высохшая от зноя земля на узких улочках, а поодаль дети, грязные, оборванные пьют воду вместе с ишаками из грязных арыков, и ты отдаешь им свой сухпаек, наливаешь чистой воды из своей фляжки…
Еще одна запомнившаяся Владимиру операция, когда выбивали врага с алмазных рудников.
– Звучит нереально, алмазные рудники в нищей стране?
– А еще нереальней была сама картинка. Рудники располагались на вершине высокой горы и принадлежали только одному человеку, который не подчинялся ни душманам, ни правительственным войскам Афганистана. У него была своя армия, своя больница, в услужении сплошь иностранцы, большей частью французы. Мы отбили рудники, но ненадолго… Конечно, все было интересно поначалу, люди, природа, климат, опасности, подстерегающие на каждом шагу. А через полгода начинаешь скучать. Всякие мысли приходят тревожные: как там мама, как бабушка? Потом начинает раздражать природа. Осень – моя любимая пора. Ее неспешный след на на улицах Орджоникидзевского в мягких сумерках, а тут -б -р- р… Даже летом, как только солнце сядет, такой колотун, что зубы дробь выбивают… И все больше потерь…Причем, таких нелепых. Выйдет кто-либо из палатки, а поодаль какой-либо предмет непонятный лежит. Подойдет, поднимет, а через минуту его разносит в клочья. Асламбаев не уставал повторять: «Первый закон Афгана: «Не тронь то, что не твоими руками положено. Нарушишь его, спасения не будет». И каждая смерть товарища – непрерывное, носимое под сердцем страдание.
– А ребят из Карачаево-Черкесии не было в тех местах, где вы служили?
– Карачаевец был один Сапар Чотчаев из Теберды. Когда он вступал в бой, вокруг него, словно циркулем очерченная, образовывалась свободная зона – мало кому хотелось оказаться на его пути. Так вот однажды он подорвался на бронетранспортере, все погибли, кроме него. Он выбрался из машины, истекая кровью, и увидел медленно неспешным шагом окружающих его душманов. Точнее, даже не его, они решили в первую очередь отбуксировать бронетранспортер. Сапар достал гранату и запустил в «духов». Потом взял в руки автомат, и тут подоспели свои, что и спасло ему жизнь. За этот бой под Джамбулом-Сарачи он был представлен к ордену Красной Звезды. Были, но уже в полку, и абазины, и чеченцы…
– Так родители в итоге узнали, где служил их сын?
– Бабушка Анастасия Алексеевна вычислила место моей службы по конвертам. И в последнем письме, которое я получил за два дня до дембеля, она написала: «Внучек родной, я так надеюсь, что этот Новый год ты встретишь со мной, сам понимаешь, мне не так много осталось». Бабушка прожила сто лет, а я три года встречал Новый год на чужбине. Скажите, был бы у меня какой-либо шанс сесть в самолет до Термеза, когда друзья попали в очередную засаду? К счастью, мы все вернулись домой живыми и здоровыми, отдельные болячки – типа ожоги при тушении пожаров, небольшие ранения осколками не в счет.
Когда вернулся домой, Владимир опять выбрал работу не из легких, сначала завод конденсаторных изделий, потом пошел работать в шахту, и думаю, специально, ибо это ему не давало думать, вспоминать Афганистан. Обзавелся семьей. Жена Светлана работает провизором в аптеке, дочь Татьяна пошла по стопам матери, сын Денис – инженер-радиотехник , работает на военном заводе в Балашихе. Сейчас Владимир на пенсии, но не в силу возраста, а потому, что работал в пожарной части, что расположена в поселке, и когда в одной из критических ситуаций на пожаре рухнула стена, он сильно повредил ногу. Теперь нога не сгибается, к непогоде болит невыносимо.
– Мой отец всегда гордился мной, ласково говоря: «Вот воевавший сын невоевавшего отца» и не только поэтому, он видел, что я не нервничал, не впадал в истерику, как иные другие, когда, вернувшись из Афганистана, не только не получили обещанных льгот, а получили невнимание, пренебрежение, помните, как тот парень – афганец, о котором писала «Комсомолка» и которому военком на все его просьбы ответил: «Я тебя туда не посылал…». Да, я задавался поначалу вопросом: «Разве пребывание в те дни нашей армии в Афгане могло иметь хоть какой-то смысл?», а потом понял другое, куда более важное и ценное в этой жизни: служба в Афганистане помогла мне овладеть определенными навыками, приемами внутреннего самообладания, самоуправления, которые приходят только с годами, после соответствующих жизненных испытаний. Но самое главное, Афган дал братство понимающих, ценящих друг друга людей на всю жизнь…