Мария Петровна, которую знаю лет тридцать, за два года, что я ее не видела, (дело в том, что она жила по соседству с младшей сестрой моей матери, которая ушла из жизни два года тому назад и на похоронах которой мы последний раз, собственно, и виделись), из благородной, ухоженной, пожилой женщины превратилась в седоволосую, болезненного вида старушку. Поздоровавшись, как можно деликатней справилась о ее здоровье, а она в слезы: «Выслушай меня, милая. Может, выговорюсь, и полегчает. Ты же знаешь, как я рано осталась без мужа. (Дядя Саша умер в 1975 году, в тот год я как раз поступила в Черкесское медучилище и жила, разумеется, у тети по ул. Набережной – авт.). Единственную дочь Наденьку поднимала сама, потому что больше замуж не выходила. Дала дочке достойное образование, выдала замуж. Жили они с Антоном в Ставрополе дружно, в достатке, растили с любовью единственную дочь Аленку.

Потом в нашу семью пришла большая беда. Дочь с мужем погибли в той страшной авиакатастрофе над Черкесском, когда летели в Турцию из Ставрополя чартерным рейсом… Аленку после похорон я забрала к себе. Хоть и балованный был ребенок, но меня доченька – иначе я ее и не называла – во всем слушалась, во всем помогала мне. Когда Аленка поступила в мединститут в Ставрополе, я перебралась вместе с ней в их родительскую квартиру и все шесть лет только о ней и заботилась: готовила, стирала, выгуливала ее собачку. Дом в Черкесске забросила полностью, но продавать не спешила. Думала, выдам внучку замуж и вернусь обратно – в родные места, к родным могилам. Кроме Саши в Черкесске на кладбище лежат мои родители, мой старший брат Петя…

Но когда Аленка вышла замуж, то они с мужем изъявили желание жить со мной в Черкесске. Радости моей не было предела, тем более что очень нравился зять Николай. Уважительный, трудолюбивый.

Я бережно опекала семью внучки. Если на кого голос и повышала, то только на свое собственное «произведение». А потом и правнучка дождалась. Сашкой, Шуриком назвали в честь прадеда.

Все было так хорошо, что я даже и подумать не могла о каком-либо разладе между молодыми, а между тем не разлад, разрыв назревал через семь лет совместной жизни… Кому скажи, не поверят, до сих пор не знаю, с чего вдруг все началось. Вижу, стал выпивать зятек, как придет домой подвыпивший, Аленка в крик: «Убирайся из нашего дома, алкоголик! Дуй обратно к себе, в Ставрополь» – и так далее.

Словом, бросил Николай все и уехал. Так мне стало жалко Шурика … Мальчишка очень любил отца, который по-доброму, ласково, заботливо к нему относился, и я стала просить Аленку не расходиться с мужем, дать ему шанс исправиться, если в чем-то провинился парень, но она ни в какую.

Делать нечего, стали жить втроем. Прошло время, и Аленка вышла замуж во второй раз за художника из Петербурга. Врать не буду. Высокий мужчина, красивый, романтичный, обещал Аленке весь мир показать, а в первую очередь город художников СенПоль-де-Ванс, город миллионеров – Монте-Карло и город влюбленных – Венецию.

В Венеции и Франции молодые побывали, вот только Шурика с собой не взяли. Собственно, я с первого дня знакомства с ним поняла, что мальчишка ему не нужен. Так оно и вышло. Вернувшись из Венеции, он поставил Аленке условие: или я, или сын. Она выбрала его, и всякое уважение к Леониду у меня выпало, как монета из дырявого кармана…

Старушка заплакала, но потом, овладев собой, продолжила: «Конечно, я наговорила кучу гадостей Аленке, даже не думая о том, что могу разбить ее счастье, хотя какое это счастье, когда брошены собственный ребенок и мать твой матери? Мы хорошо живем, что старый, что малый. Только нет мне покоя оттого, что растет пацан сиротой при родных родителях… Муж мой умер в одночасье – сердце прихватило. Сколько мне отмерено судьбой и как суждено уйти в мир иной – одному Богу известно. Может, дни мои уже сочтены? Потому только об одном и думаю, как сделать так, чтобы силой закона заставить Аленку забрать сына к себе.

Я взялась помочь старушке, потому как имею в друзьях одного очень известного в республике мирового судью.

Выслушав мой рассказ, Лариса Э. позвонила Алене, представилась и сказала: «Законом вы, Алена Антоновна, не лишены родительских прав, а значит, ответственны за воспитание сына. Оно полностью лежит на вас и на родном отце ребенка». На том конце провода резко ответили: «Это моя личная жизнь, и я в ничьих советах и рекомендациях не нуждаюсь…»

Не поверите, но через день Алена позвонила Ларисе, читай, совершенно незнакомому человеку, и просто разрыдалась в трубку: «Я не хотела говорить на эту тему, потому что муж был рядом. Дело в том, что я очень люблю своего сына, скучаю по нему, хочу забрать к себе, но в ответ только одно и слышу: «Во-первых, вряд ли отец-пьяница мог заложить в твоего сына что-то разумное, во-вторых – он продукт чисто женского воспитания – мать, бабка, и наверняка капризен, ленив, разболтан… Воспитать ребенка тяжело, а перевоспитать втройне тяжелее. Нет у меня ни времени, ни желания с ним заниматься…» И что мне делать, не знаю. Меня пугает развод, перед которым, естественно, муж не остановится, если я решусь взять Шурку к себе. Второй раз остаться одной – перспектива не из радостных…»

Алена с Ларисой стали перезваниваться чуть ли не через день, и спустя месяц – не без подачи Ларисы, разумеется, – Алена приехала в Черкесск проведать бабушку и сына. Бабушка была на седьмом небе от счастья, а Шурик окинул ее презрительным взглядом и… пошел играть с друзьями в футбол. Удивляться нечему. Подростки, как никто другой, склонны задумываться о сущности бытия, они способны на колоссальную остроту и глубину переживаний, которые с возрастом притупляются, но только не в тот момент, когда они испытывают огромную потребность в безусловной любви…

– У Алены была такая истерика, что мне немало времени понадобилось, чтобы успокоить ее по телефону, – рассказала Лариса. – Я ей сказала: а как ты хотела? Есть ли что-нибудь горше, чем обиды ребенка, у которого мать есть – и вместе с тем нет? Покопавшись в своей душе, став взрослым, любой из нас с горечью вспоминает даже мелкие обиды детства, а тут такие переживания…

Алена пробыла в Черкесске две недели, но уговорить сына поехать с ней в Петербург не смогла. Подросток был непреклонен: «Бабушку не брошу никогда и ни за что. Тебя же… Вернешься – прощу, так и быть».

С тем Алена и отбыла в Питер. Спросите, с чем? С твердым намерением вернуться к сыну. Вот только красиво уйти от мужа не получилось. Сразу же на вокзале, приняв ее сумки, Леонид тягуче, с примесью снисходительности сказал: «Отпускал на неделю, ну да ладно, прощаю. Тем более что скучать не пришлось. Тетка в гости приехала из Иркутска, погостит у нас немного».

Тетя Фаина в отличие от племянника оказалась далеко не романтичной натурой хотя бы только по одной причине. Ее руки могли показаться скорее мужскими, чем женскими, причем не по форме, а по содержанию, поскольку были щедро усыпаны различными надписями и рисунками. И на язык тетушка оказалась вострой. Первое, что она сказала, оказалось не столько оскорблением, сколько откровением для Алены: «Давайте знакомиться, я Фаина, тетя твоего мужа. Очень рада, что у тебя хватило ума приехать без сына. Потому как тяжело, да и нельзя, некрасиво смотреть за чужим ребенком, в то время как свой живет без твоего присмотра… И еще одно непременное условие твоего пребывания в этом доме – когда Славик, сын Леонида, будет приезжать в гости к отцу, стелиться перед ним будешь, как перед собственным…»

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы Алене, что, узнав о том, что у ее мужа была до нее семья и даже есть ребенок, она почувствует не боль, не злость, не разочарование, а невероятное облегчение, она бы просто подняла этого человека на смех. В этот день ей, конечно, было не до смеха, надо было спешно собираться, при этом отбиваясь от уничижительных извинений мужа, пытающегося объясниться, почему он умолчал о сыне, от неуклюжих уговоров тетки, дескать, ты меня неправильно поняла, но, вырвавшись из питерской квартиры на Кадетской линии, ей… Тут без цитаты из известной песни никак: «И так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата. Вот как захочешь теплоты…!». Только переступив порог родного дома и обняв сына и бабушку, Алена смогла унять бешеное сердцебиение и дрожь в ногах и руках…

Что будет, как пойдет дальше жизнь матери, сына, бабушки? Кто знает? Особенно если взять во внимание тот факт, что буквально через неделю после ее возвращения на телефон Алены пришло сообщение: «Леонид попал в небольшую аварию. Врачи поставили диагноз: оскольчатый спиральный перелом диафизов общей кости левой голени со смещением обломков. Фаина». Но хочется верить, этот настрадавшийся семейный триумвират больше не сможет растревожить, разрушить никто и ничто…