Хасамби Хужев. Это имя мало что скажет широкой общественности, хотя его подпись стояла на многих важных документах, на годы определявших жизнь мусульманского сообщества нашей республики. Долгие годы он работал в Духовном управлении мусульман Карачаево-Черкесской Республики. Можно сказать больше – он был его неотъемлемой, важной частью. С тех пор, как Хасамби Хужев был избран ответственным секретарем Духовного управления, что бы ни происходило в нашем муфтияте, проходило через его руки.

Для тех, кто не знает, поясню, что Духовное управление – это сложная административная структура, в состав которой входит полтораста мечетей, с каждой из которых нужно поддерживать связь, оформлять документы по назначению и смещению имамов, получать и оформлять отчисления и распределять благотворительную помощь, принимать и обрабатывать целый ворох документации. Помимо работы внутри муфтията, нужно взаимодействовать с многочисленными проверяющими, контролирующими и просто наблюдающими органами. Ну и, конечно, соблюдать необходимый политес – вовремя поздравить видных деятелей с днем рождения, граждан – со значимыми праздниками. Любое мероприятие, начиная от рабочего совещания, заканчивая отчетно-выборным съездом, тоже требует, огромного административного напряжения. В любой обычной организации подобную работу выполняет целый аппарат подготовленных специалистов – юристов, бухгалтеров, делопроизводителей. Здесь же вся эта документационная «вселенная» держалась на плечах единственного человека – ответственного секретаря. Ключевое слово здесь – «ответственный», ибо не было у Хасамби-хаджи ни нужного образования, ни административного опыта, ничего кроме огромной ответственности за вверенное ему дело.

Хорошо помню свою первую встречу с Хасамби-хаджи в кабинете Уполномоченного по связям с религиозными организациями Николая Георгиевича Проваторова. Проработав на этой должности двадцать лет, он уходил на пенсию и передавал мне дела, знакомил с людьми, с которыми теперь предстояло работать мне. Карачаево-Черкесию я покинул десять лет назад, когда она была еще образцово-показательной автономной областью. За прошедшее время моя малая родина превратилась в самостоятельный субъект федерации, сохранив целостность, несмотря на пережитый в начале 90-х «парад суверенитетов». Теперь ее потряхивало в предвкушении от предстоящих выборов. Делами духовными ведал теперь не обком партии, а те, кто этим и должен был заниматься, – религиозные организации, к коим относился и муфтият. И канцелярией муфтията заведовал этот человек. Хасамби-хаджи был совсем не похож на людей, которых я встречал раньше. Острые, умные глаза вкупе с бородкой и папахой произвели на меня неизгладимое впечатление. Он был похож на кого угодно, но не на человека, ведающего делами крупной организации. Но… все опасения рассеялись после первых слов этого человека. Представив нас друг другу, Проваторов стал обсуждать с Хасамби-хаджи какие-то, пока далекие от меня оргвопросы. Четко, корректно, по существу обсудили, что нужно сделать, пожали руки и разошлись. Так работал с ним и я все последующие двадцать лет – четко, корректно, по существу. С Хасамби, действительно, было комфортно работать. Всегда спокойный, с мягким, ровным голосом, он внушал спокойствие и уверенность, что все получится. Все и получалось…

Будучи по природе аккуратным и точным человеком, он одинаково внимательно относился ко всему, чем ему приходилось заниматься, начиная от своего огорода, заканчивая делопроизводством муфтията, содержа в идеальном порядке дом, хозяйство и рабочий офис Духовного управления, вкладывая душу даже в незначительные, казалось бы, действия. Процесс заверения документов печатью выглядел настоящим ритуалом: документ располагался на специальном упругом коврике, подышав на печать, Хасамби делал аккуратный оттиск, следя, чтобы пропечаталась каждая буковка, каждая циферка.

При этом он не был какой-то канцелярской машиной. Каждый кто его знал, подтвердит, что Хасамби был душевным человеком. Наверное, его можно было назвать романтиком. Он болезненно переживал, когда видел несправедливость, не терпел грубости и хамства. Возмущался при виде лихачей, летавших ночью по проспекту Ленина и коррупционерами-кровопийцами. При этом он был по-настоящему мудрым человеком, умевшим когда нужно молчать, а когда нужно – сказать, опять же – точно и по существу. Следует признать, что молчал он больше, чем говорил, но говорил всегда по делу.

Запомнился один разговор. Мы возвращались в Черкесск после какого-то мероприятия. Республика волновалась, недовольная очередными выборами очередного руководителя региона. За рулем был Хасамби-хаджи, а я философствовал на тему ответственности власти за судьбу народа. Он молчал, следил за дорогой и, казалось, даже не слышал моих рассуждений. Однако после ремарки о том, что на руководителе лежит тяжелое бремя, потому что от одного росчерка пера зависят судьбы, а порой жизни многих тысяч или даже миллионов людей, он улыбнулся, повернулся и спросил: если власть это такое бремя, почему же так много людей жаждут этого бремени, более того, идут на огромные жертвы, чтобы взвалить на себя эту тяжкую ношу? Так легко, одной фразой, он перечеркнул все мои политико-философские умствования. Нет, что и говорить, мудр был Хасамби-хаджи!

Если удавалось быстро разобраться с канцелярскими делами, мы могли выпить чашечку кофе и поговорить «за жизнь». В одной из таких бесед я как-то посетовал на свою нерадивость – нет времени заниматься дачей, спасибо соседям, которые что-то сажают на участке и не дают ему окончательно зарости бурьяном. Хасамби не стал комментировать мои сетования, но через несколько дней пришел с каким-то саженцем. «Это виноград, – сказал он, – очень вкусный и совсем неприхотливый, как раз для вашего случая.»

Саженец я честно посадил, он принялся и, не смотря на полное мое пренебрежение к его судьбе, не пропал, за несколько лет обвил опоры и даже забрался на крышу садового домика. Ягоды были не очень крупные, но с полным, гармоничным, ни на что не похожим вкусом.

Хасамби ушел из жизни вечером 21 сентября. Ушел, испытав на себе все ужасы тяжелой формы COVID-19. И хоронили его соответственно: утром следующего дня с соблюдением всех мер предосторожности. Такая вот жизнь…

Через несколько дней я заехал на свой садовый участок. И первое, что увидел, – несколько гроздей чудного хасамбиевского винограда. Собравшись вечером семьей за столом, этим виноградом, мы и помянули Хасамби-хаджи, ответственного секретаря и очень хорошего человека…