И снова неостывшая ночь с распахнутыми в темноту окнами душных квартир, с обескровливающим бесплодным жёлтым светом уличных фонарей, с бессонными глазами, с тщетным медитированием «один баран, два барана, три барана, сто баранов…» под ежеминутный грохот и рёв из проносящихся машин.

«…На пути нашёл лягушку
Около пруда,
И лягушка вдруг говорит ему
Отпусти меня на свободу, друг…» – опять из динамика хриплый детина надрывает-изливает свою душу.

И так – каждую ночь. Жёлтое бездушное зарево за окном и проносящиеся в глубоком заполуночье машины, начинённые ревущим околомузыкальным мусором. Джинны, вырвавшиеся из кувшина самоизоляции, с дикарской радостью разрушения колесят по ночному городу, устраивая звуковую вакханалию и упиваясь своей безнаказанностью.

В голове тяжело ворочаются неповоротливые мысли про скрепы, которые так важны сегодня для здоровья нашего общества, про общественный порядок и про то, что порядка не бывает там, где не работают суровые правила Уголовного кодекса, про то, что не предусмотрены в Уголовном кодексе для автохулиганов особая статья и мера наказания.

И тут клубящиеся мысли начинают потихоньку таять под звуками неожиданной гармошки, и доносятся мужские голоса, чуть нетрезвые, но стройные, красивые, сильные, и доносится что-то вроде:

«Иду я вдоль по улице,
А месяц в небе светится,
А месяц в небе светится,
Чтоб нам с тобою встретиться?»

Голоса удаляются, и тогда я понимаю, что это не из машины, что это – живые люди. Вывешиваюсь из окна – точно, трое мужчин идут по ночной улице, и тают вдалеке негромкие переливы мелодии.

На душе – тепло-тепло. В первый раз, услышав музыку в глухую ночь, я не костерю в душе никого, не мечтаю пнуть с оттяжкой – более того, подсаживаюсь к окошку, подперев ладонью щёку – жду, и клянусь, если бы гармонист прошёл обратно, я бы запела «одинокая бродит гармонь…»

Я уверена, что в ту ночь ни один человек, услышав звуки гармошки, не чертыхнулся, не выругал гармониста – более того, наверняка тихо улыбался, вслушиваясь в удаляющиеся звуки…

И вот тут я понимаю, что давно не слышно во дворах песен под гитару пацанов с района, а уж старая добрая гармонь почти канула в лету.

Раньше, рассказывают старожилы, в казачьей станице Пашинке (ныне Черкесск) гармонь звучала чуть ли не в каждом дворе, и на проводах и свадьбах, ох, как впечатывала каблуки в половицы пляшущая под гармонь молодёжь! Да и в будние дни гармонист садился у ворот и разворачивал меха любимой гармошки.

– Мы тогда жили в бараках по улице Кирова, – рассказывает пенсионер Михаил Корнеев. – Жили дружно, душевно, что называется, одной семьей, делили горе и радость. А какие праздники и застолья были! С песнями, плясками, с гармошкой! Я сам до того играл – рубаха мокрая была, а народ всё требует, мол, жарь ещё! И плясун был знатный… Иногда вижу во сне наш двор, праздники, свадьбы, танцы под гармошку. Ни патефонов, ни тем более магнитофонов тогда не было. Да и зачем? Что может сравниться с живой музыкой? Ушло наше искусство, как наша жизнь… Горько иногда – неужели гармошка русская, которая войну прошла да солдат на привалах обогревала, никому не нужна оказалась?

Ему вторит коренная жительница Черкесска Наталья Мельникова, чья юность пришлась на 70-80 годы прошлого века.

– Бывало, на дне рождения или вечеринке какой молодёжь вроде начинает под магнитофон дёргаться, а тут кто постарше как растянет гармошку, как рванёт плясовую – прямо как в песне «Ах, эта свадьба пела и плясала…»

Очень скучаю по тем временам, по чистоте отношений между людьми, по задорной гармошке и тому теплу, которое она создавала. А сейчас вроде музыкальной техникой дети и внуки дом нашпиговали – а нет того уюта и душевности…

Это точно. И знаете что? Вот проводятся у нас в республике конкурсы игры на народных инструментах. Но вот чтоб просто так – возродить традиции и выйти и сыграть во дворе, пройтись по ночной улице с гармошкой, оживляя ночной пейзаж, застывший под мёртвым жёлтым светом фонарей, – увы… А очень захотелось, очень! Дело ещё и в том, что трепетное отношение к русской гармони я видела в своей семье. Моя мама, Земфира Магомедовна, выросла в русском селе Васильевка в Киргизии. Каждый вечер, вспоминала она, девушки и парни после тяжелой работы в колхозе устраивали песни-пляски за селом, веселились чуть ли не до утра. А спозаранку опять шли на поля и фермы. И откуда только силы брались?!

Когда по телевизору шла передача «Играй, гармонь любимая!», мама никого близко не подпускала к экрану, держала жёсткую оборону.

То же самое было и в Учкулане. Мои родные тётя Зумрад и дядя Вениамин, тоже жившие в русских сёлах в Казахстане, обожали русскую гармошку. Зумрад с вечным вязанием в руках подпевала каждой песне или мелодии, а Вениамин, сосредоточенно слушающий музыку, вдруг заявлял с гордостью: «А я-то «Подгорную» лучше Мишки плясал!» Кстати, это выражение дяди я потом включила в один из своих рассказов…

Всё это я вспоминала, сидя у окна ночью и мысленно благодаря ночного гармониста за неожиданную радость.

Подумать только – один-единственный человек может не только на минуту – на долгие годы подарить тепло своей души «человейнику», измученному ночными стрессами, бессильной яростью и отсутствием сна.

Так пусть он появится – ночной гармонист!