Имя Зураба Бемурзова известно далеко за пределами Карачаево-Черкесии. Заслуженный журналист КЧР, член Союза писателей РФ, поэт, писатель, драматург, переводчик – кажется, нет ни одного литературного жанра, где бы Зураб талантливо и профессионально не проявил себя.

Он давно публикуется за пределами республики – в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Воронеже, Нальчике, Адыгее, Мордовии, Чечне, Дагестане… Печатается практически во всех русскоязычных и национальных газетах Карачаево-Черкесии. Его произведения переведены на турецкий, абхазский, грузинский, эрзянский, удмуртский, карачаевский языки.

Он не раз становился лауреатом и победителем всероссийсих и международных литературных конкурсов.

Билингв, он сам переводит черкесских авторов на русский, а русских – на черкесский.

Но оставим эти детали биографам и исследователям творчества Зураба Бемурзова, которых в будущем, уверена, будет очень много. Давайте просто насладимся творчеством Поэта.

Шахриза БОГАТЫРЁВА.

Зураб БЕМУРЗОВ.

Облепиха

Зима зашила губы,
и ледяная нить свисает с горизонта,
А город сквозь туман пытается уплыть
на небо кашалотом.
Как хочется сидеть в кизиловой тени,
года и обувь сбросив.
Обратно в темноту скользит земля, и шов –
следами от полозьев.
Привыкла жизнь ко мне и ест уже с руки,
к ногам ложится тихо.
Беспечна и легка с зимой среди долин
гуляет облепиха.
Открой глаза – туда усталые ловцы
забрасывают сети.
Я променяю жизнь на что-то, что цветет
между тобой и смертью.

Схожесть

Не первый человечий век
С утра на землю тихо ступит.
У водопоев к телам рек
Примерзнут ледяные губы.
Надрежет ночью кто-то вдоль
Живот январской кобылицы,
И будет долго сыпать соль
На запрокинутые лица.
И это всё на нас двоих –
На близость нашу и несхожесть;
Для сердца, любящего штрих
Из одиночества и множеств.
Утреет. Ледяной азан,
На крыши падая, крошится,
И неба круглый котлован
В долинах ищет единицу.

Город

Черными сливами пахнет
Цвет. Послевкусие слов.
Во́рот проспекта распа́хнут
Среди январских снегов.
Как же, скажи, безнадёжен
Белых кристаллов полет,
Взгляд незнакомых прохожих,
Небо, что пройдено вброд,
К вечеру дремлющий мельник
И полушум за толпой,
Сливы, что падают в землю,
Город, что пахнет тобой,
Конь, что теряет подкову,
И силуэт января,
Что по-щенячьи ловит
Капли воды с алтаря.

Повод

Стану колоколом.Стану звоном,
Медным, густым, тяжёлым,
Падающим на землю
цельным литым бетоном.
Лемехом гулким,
Грязными ледниками,
Что поутру вгрызутся
спящему в теплую кожу.
Струйкой крови, ползущей
к верхней губе наощупь.
Именем стану, которое
спрячет отец однажды
Под серый надгробный камень.
Комом в горле колодца,
Дымом, глотающим пламя,
Выстрелом в зимнее солнце,
Днём, что состарится с нами,
Мертвым или живым,
Пульсом редким и частым…
Есть миллионы поводов
быть для тебя чужим
И лишь один единственный
рядом с тобой остаться.

Сентябрь

Снова нащупал слово.
Дождь, как вечерний триггер.
Всё в этом мире ново.
Всё в этом мире тихо.
Где-то в потемках груша
Небо в листве качает.
Ты с моим словом дружишь,
Но обо мне не знаешь.
Лето с земли скатилось,
В жёлтой листве споткнувшись.
Запоминают сытость
Вислые руки груши.
Осень идёт по пашням.
Август вчера расстрелян.
Я на два века старше
Неба над колыбелью.

Черкешенке

Ты клала в пустые тыквы
Пшеничные зерна. Знала,
Что ножны земли привыкли
К холодному сну кинжала.
Что вечер со мной садится
У дома воспоминаний.
Что крыльями белой птицы
Я синее небо ранил.
Ты видела, как ложатся
Уставшие в битве кони.
Как в старом дворянском танце
Заходится всхлип гармони…
Кроили из старой мести
Черкесских детей рубахи.
Ты – птица, что пела песни
И ночь разгоняла взмахом…

Эльбрус

Дождливый год. На небе Бог шарманит,
А мир изображает глухоту.
Нас чувства рассовали по карманам.
Спасибо им за то лишь, что не станем
Уже писать кому-то в пустоту.
Художник и земля в простудных красках.
И тихий гул, как колокольный звон.
Мы пишем мир: я смело, ты – с опаской.
Мы ходим в мир на ощупь в этой связке –
Эльбрус увидеть сразу с двух сторон…

Синий кувшин

Солнце падает с утра
В синий кувшин неба.
Собираю в горсть слова
Из отцовских щепок,
Из пшеничной тесноты,
Где цветет молитва,
Из сорвавшейся звезды
С красного обрыва.
Ожидание в окне.
Жёлтый конь в загоне.
Я один из тех камней,
Что землёй подобран,
И песчаному родству
Улыбаюсь в полночь,
И по имени зову
Только твою горечь.

Милосердие

(На картину Хамида Савкуева «Оплакивание дерева»)

Клянусь, мы были человечны,
Руками жали спелый хлеб,
Молились на простую млечность,
Благословляя лунный серп;
С детьми сидели у порога,
Венчая вечер с добротой,
И хлеб разламывали с богом,
Звезду роняя за звездой.

Клянусь, мы были кость от кости
И прах от праха на земле,
Без ненависти, злости
В большом космическом котле.
Скажи, когда мы шаг за шагом
Так отдалились от мечты?
Заполнили войной и страхом
Отнятое у пустоты?

Из были в быль. Из слова в слово,
От сына к сыну, каждый век
Того земного и простого,
Что создал первый человек –
Молитвой, святостью и верой,
Землей разбавленной крупой…
Клянусь, я жизнь с рожденья мерил,
Не зная этого, тобой…

Льдины

Развяжется день и дальше
В себя упадет бессонно.
Я стану на вечность старше,
Но этого не запомню.
Умру, головой медвежьей
Уткнувшись в свои ладони.
И счастлив и безутешен
Я буду. Но, не запомню.
Однажды следам поверив,
Я буду скучать по дому,
В ущельях скрываясь зверем –
Но этого не запомню.

Ты – сон про чужую пулю,
Что ищет меня под богом.
С тобой в человечьем улье
Мне жить бесконечно долго
И слышать, как жутко бредит
Отцовский клинок ночами
Про мир голубого цвета,
Что в глаз мне попал случайно,
Про то, что ты греешь льдины,
Уткнувшись в мои ладони,
Про то, что из этой жизни
Я утром тебя лишь помню…