Этот рассказ документальный – в его основу легли воспоминания моего дедушки, Хамзата Махаевича Каракетова, который был младшим братом Анзора, и сестры девушки, о которой пойдет речь. Правда, некоторые имена изменены.

Анзор был первенцем моего прадеда, Махая Каракетова, его опорой и гордостью, – красавец и умница, после окончания Екатеринодарской военно-фельдшерской школы единолично лечивший жителей всех трех ущелий Большого Карачая – Хурзукского, Учкуланского, Къартджуртского.

Весной 1910 года 22-летний Анзор приехал к младшему брату Хамзату, учившемуся в Ставропольской гимназии, в радостном возбуждении:

– Сегодня у меня счастливый день, братишка! Хочу, чтобы ты был рядом. Я покажу тебе свою невесту. Смотри, это для неё.

В черном бархатном мешочке сверкнули золотые украшения: массивный браслет и изящное кольцо с камнем диковинного цвета.

В поселок Новый Карачай братья прибыли под вечер. Долго стояли в ожидании на безлюдной улочке.

– Идет! Сердце не лжет мне! – воскликнул Анзор.

Хамзат удивленно взглянул на брата: всегда сдержанный и немногословный, он стал похож на мальчишку, замершего в ожидании подарка. Широкая улыбка озарила его мужественное лицо, большие карие глаза искрились. Девушка в сопровождении двоюродного брата появилась как ниоткуда – хрупкая, ясноглазая – и, встав вполоборота к Анзору, опустила глаза. И лишь раз подняла их, когда возлюбленный надел ей на палец кольцо и застегнул браслет на тоненьком запястье. Старый обычай «белги» (залог) означал у горцев демонстрацию намерения и негласную помолвку.

О том, что произошло потом, мой дед Хамзат жалел всю оставшуюся жизнь. С детской непосредственностью он выдал секрет – рассказал отцу о поездке в Новый Карачай и встрече с Айшат, невестой Анзора. Махай немедленно призвал к себе Анзора и тоном, не терпящим возражения, заявил: эта девушка никогда не войдёт в мой дом. Кто угодно, только не она!

Какая кошка пробежала между главами двух уважаемых семейств, не знал никто. Но всем было доподлинно известно, что скорее Теберда повернет свои воды вспять, чем они пожмут друг другу руки. Затаив дыхание, Хамзат, виновник этой сцены, стоял под дверью и ловил каждое слово отца. Слова эти падали тяжеленными валунами, и каждое было как печать – не бывать этой свадьбе, не бывать… Анзор молчал, опустив голову, только враз заалевшие щеки и нервные пальцы, слишком часто поправлявшие на груди серебряные газыри, выдавали его. Ослушаться отца он не мог.

– Ты подчинишься моей воле, Анзор?

– Да, отец.

– Ты даешь слово, что не возьмёшь в жены дочь этого человека?

– Да, отец. Я не приведу её, даю слово.

Шагнув к двери, остановился и, не оборачиваясь:

– Ни её, ни другую, никогда!

Свое слово Анзор сдержал: ни одна девушка не удостоилась его внимания, он остался верен своей Айшат.

И лишь единственный раз, верный врачебному долгу, он был готов нарушить клятву. В Учкулане тяжело заболела юная девушка. О ее хворобе шептались по углам и судачили в открытую – она маялась по-женски. Когда Анзор узнал об этом, несчастная, обессилевшая от боли и страданий, уже не вставала с кровати. Он собрал свой медицинский саквояж и поспешил к больной. Безутешные родители приняли фельдшера в штыки – их дочь чиста и непорочна, и пусть она лучше умрет, прежде чем к ней прикоснется рука мужчины!

Анзор думал не долго: «Если вы позволите осмотреть вашу дочь и назначить лечение, я женюсь на ней». Он обрекал себя на жизнь с нелюбимой и незнакомой ему пациенткой ради спасения ее жизни…

Мать девушки вошла в комнату дочери и через пару минут вышла вся в слезах – девушка отказалась от помощи. Намыс (честь) для нее оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Позже выяснилось, что бедняжка любила Анзора, слагала песни о нем и всю свою недолгую девичью жизнь даже не надеялась на то, что лучший жених трех ущелий посмотрит в ее сторону.

Возвращаясь к Айшат, возлюбленной Анзора, скажу, что ее судьба была также искорежена. Узнав о том, что дочь приняла от Анзора залог, разгневанный отец, Солтан-Хаджи, стал спешно готовиться к свадьбе. Предпочтение среди множества женихов было отдано представителю знатного рода. О такой нелепости, как согласие девушки на брак, никто и не заикался, и подготовка к торжеству шла полным ходом. Айшат умоляла отца не губить ее, плакала, валялась у него в ногах, отказывалась от еды. Солтан-Хаджи был непреклонен. Айшат заперли в комнате и приставили к ней соглядатаев.

– Если ты не выйдешь замуж по доброй воле, тебя свяжут по рукам и ногам, и тогда ты узнаешь, каково противиться моему решению, – пригрозил Солтан-Хаджи дочери.

– Я подчинюсь твоей воле, если ты разрешишь мне выйти из дома в наряде, который сошью сама, – ответила Айшат.

Отец подивился странной просьбе дочери, но согласие дал, ведь Айшат была отменной мастерицей – вышивала золотом, валяла бурки и киизы.

Когда раздалась свадебная «Орайда» и родные жениха вошли в комнату невесты, Айшат вышла навстречу к ним в роскошном шелковом платье. В черном платье… Выходя из дома, она обернулась и, найдя глазами отца, крикнула:

– Ты отдаешь меня, заковав в цепи! Да чтоб эти цепи обвились вокруг тебя!

И можно только догадываться, что испытала сторона жениха, усаживая в свадебный фаэтон невесту в трауре…

Проклятие дочери настигло Солтана-Хаджи в 1919 году. Реввоенкомом Баталпашинской области он был расстрелян как контрреволюционный элемент.

…Анзор тяжело пережил свадьбу любимой. Никто больше не слышал его смеха, не видел его сияющих глаз. Они как будто выцвели. А потом в ущелье пришла холера. И молодой фельдшер, пытаясь спасти ребёнка, заразился и слег. Мать, ухаживавшая за ним, также занемогла. Их дни были сочтены. Отец семейства, Махай, изолировал здоровых детей от них. Сняв дверь с петель комнаты, в которой умирали мать с сыном, он навесил другую – со стеклянным окном, чтобы дети могли их видеть и общаться с ними жестами. Почему смерть пощадила его? Наверное, Махай просто запретил себе уйти, оставив сиротами 8 детей, и холера разбилась об этот запрет…

О смерти Анзора Айшат, тогда уже мать двоих детей, узнала через неделю после его похорон. Она чесала шерсть на приспособлении, которое у нас в народе называют таракъ. Это несколько рядов толстых «цыганских» иголок, вертикально вставленных в деревянную подставку. Руки с шерстью заносятся над иглами и круговыми движениями прореживают, прочесывают запутавшиеся клочья.

– Говорят, в Хурзуке умер хороший человек, – сказал муж.

– Кто? – не поднимая головы, прошептала Айшат.

– Фельдшер Анзор, сын Махая.

Руки Айшат взлетели вверх и открытыми ладонями упали на иглы. Кровь брызнула на белую шерсть. Муж молча вышел из комнаты и затворил за собой дверь.

З. ЛАЙПАНОВА,
кандидат исторических наук.