Он ушел от нас ровно четверть века назад – в ноябре 1997 года.

Известный ставропольский поэт, автор около 30 поэтических сборников, чьи стихи в свое время были переведены на болгарский, монгольский, французский, английский, японский, польский языки, а также языки народов бывшего СССР, Иван Кашпуров всей душой любил свою малую родину, и неслучайно его часто называли певцом Ставрополья.

Однако мало кто знает, что в 1957 году, после окончания Литературного института им. Горького, Иван Кашпуров устроился на работу в газету «Ленинское знамя» (ныне «День республики»). И именно здесь, в Черкесске, в конце 1957-го он стал членом Союза писателей СССР. В ту пору он работал уже над своим вторым поэтическим сборником (первый вышел в 1956-м). И его стихи периодически публиковались в «ЛЗ».

Номер газеты за 1 января 1958 года вышел с большим Новогодним обозрением «Кавказского перца», написанным Кашпуровым в стихах. Казалось, у этого автора, несомненно, есть будущее в нашей газете. Но в том же году из-за бытовой неустроенности Иван Васильевич уедет на Украину, в Запорожье, откуда через несколько лет уже навсегда вернется в родной край, где станет известным поэтом. А в наших архивных подшивках «ЛЗ» останутся его стихи, читая которые понимаешь, что над настоящей поэзией, даже несмотря на отпечаток эпохи, не властно время. Впрочем, судите сами.

Идет человек

Сторож часы на посту коротал…
В осеннюю стылую слякоть
идет человек из квартала в квартал,
чтобы уткнуться в подушку и плакать.
Ноги с трудом отрывая от плит,
ступает куда попало.
У человека сердце болит,
а может быть, сердца не стало.
Но тут ни к чему вызывать докторов,
Вылечит дней метелица…
Трудно, когда большая любовь
на два ни в какую не делится.

«Ленинское знамя», 8 декабря 1957 г.

Спешу на свидание

Пять минут остается до встречи,
Часы равнодушно секунды мнут.
В этот погожий осенний вечер
жизнь моя, счастье – во власти минут.
Как объяснить мне этим прохожим,
что плотной толпой навстречу идут, –
я на свиданье спешу и, может,
зависит судьба от пяти минут.
Как объяснить им, что очень страшно
вдруг разминуться с любовью своей.
Страшно жить человеку вчерашним,
забыв о сегодня в потоке дней…
Сердце огромное бьет тревогу,
стрелка над цифрой – подобна ножу.
Слушайте, люди, дайте дорогу –
я на свиданье очень спешу!

«Ленинское знамя», 8 декабря 1957 г.

След

Всю ночь куражилась метелица,
к утру сошла совсем на нет,
и за тобою лентой стелется
голубоватый лыжный след.
Кругом деревья в шубке инея
до пят укутал Дед Мороз,
и, словно крылья лебединые,
твой шарф мелькает меж берез.
Лыжней прямою и чеканною
ты хочешь в лес меня увлечь,
но мне пришло желанье странное –
твой след нетронутым сберечь.
А если вьюгою растравленной
запорошит его к утру, то след,
в душе моей оставленный,
любые вьюги не сотрут!

«Ленинское знамя», 12 января 1958 г.

На Зеленчуке

Дремлет ночь в палатках под чинарой,
узкий месяц гаснет между гор.
Зеленчук стремительно и яро
из темницы рвется на простор.
Тишина.
В предутреннем тумане крепнет сон
У сплавщиков-ребят.
А кругом деревья великаны
их покой в безмолвии хранят.
Здесь ни зверя не слыхать, ни птицы,
Только шум,
Извечный шум реки,
да с лесозавода, что в станице,
долетают изредка гудки.
Вот зари вишневые разводы
растеклись по небу широко.
Вдоль речной долины половодьем
хлынула прохлада с ледников.
Миг еще – и утро солнцем спелым
подожгло стеклярус крупных рос,
миг еще – запело, зашумело
и во всем живом отозвалось!

«Ленинское знамя», 8 сентября 1957 г.

Над журналом

Я видел в журнале, с неделю назад,
алжирскую старую женщину.
С какою тоскою смотрели глаза
на пьяный разгул военщины!
Наверно, молодчикам тем не понять
ее материнской боли.
И вспомнил тогда я другую мать,
живущую на Ставрополье.
…Солнцем затапливал землю апрель,
апрель сорок пятого года.
Звенела восторженно птичья свирель
под легким небесным сводом.
В такой вот сияющий день весны
в плотном казенном конверте
пришло извещенье из дальней страны
о храброй, солдатской смерти.
Рухнула мать…
И в квадрате оконца
день покачнулся нелепо
черным почтовым штемпелем солнца
на синем конверте неба…
От горя глаза ее скорбными стали,
а волосы – снега белей.
Недавно я видел алжирку в журнале,
схожую чем-то с ней:
наверное, одно и то же несчастье
схожими делает разных людей.
Кому ж это надо,
чтоб мир был во власти
страшного грохота батарей?!
Кому ж это надо,
чтоб солнце застить,
чтоб слезы морщинили матерей?!

«Ленинское знамя», 16 февраля 1958 г.

Идет на побывку солдат

Дорога, столбы, околица,
Орловой горы горбок.
Со звоном стеклянным колется
тонкий в копытцах ледок.

В селе прорастают дымками
трубы проснувшихся хат.
Упруго, мужскими шагами
идет на побывку солдат.

Ему тополя в отдаленьи
по-воински честь отдают.
И ждет его, ждет с нетерпеньем
под крышей отцовской уют…

Куда бы солдатская служба
его ни смогла занести –
сюда он (и карты не нужно)
найдет непременно пути.

И где бы на свете он ни был,
но здесь – еще с детской поры –
он помнит родное небо
и запах домашнего хлеба, и горб у Орловой горы.

…Шагает навстречу околица.
Все ближе шеренги хат.
Ледок под ногами колется –
идет на побывку солдат.

«Ленинское знамя», 2 февраля 1958 г.

Строителю

Вдалеке
Заря горит, как пламя,
Ты поднялся утром на леса.
Кирпичом, бетоном или камнем
труд твой ляжет в эти корпуса.
Над тобой лучи готовы брызнуть,
ярким светом землю озарив.
Ты трудом встречаешь день Отчизны,
осененный знаменем зари.
А внизу зеленой, чуткой стражей
вдоль проспектов встали топольки.
Город ждет, когда ты твердо скажешь:
– Дом готов –
Вселяйтесь, земляки!

«Ленинское знамя», 11 августа 1957 г.