Николай Рябых (в центре) вместе с казаками и казачатами во дворе Покровской церкви Черкесска

Житель Черкесска Николай Рябых из потомственных казаков. Роды Ткачевых и Рябых стояли, оказывается, у самого основания станицы Баталпашинской. Правда, осталось их не так много – репрессии коснулись практически каждой казачьей семьи.

В начале 20 века большинство членов семьи Рябых расстреляли. И только деду Николая Александру Рябых повезло – его не расстреляли, а отправили рыть Беломорканал, с последующим десятилетним поражением в правах. После смерти Сталина деда выпустили и реабилитировали, и тогда отца Николая взяли в армию.

Сегодня Николай искренне сожалеет о том, что когда-то не расспросил деда и бабушку о том, что они помнят о времени расказачивания. Правда, бабушка, 1907 года рождения, кое-что рассказывала, да мальчишка отмахивался: разве кому-то интересны рассказы стариков? Впрочем, нельзя сказать, что бабушка Николая, Зинаида Петровна Ткачева, любила вспоминать о прошлом. Нет, она мрачнела и, как и многие ее ровесники, становилась неразговорчивой. Однако ее рассказ о своем брате Данииле он запомнил. Брата Зинаиды, лихого казака, люди в черных кожанках вывели из дома и куда-то увели. Три дня спустя, на местном рынке, Зинаида увидела красноармейца, что арестовывал Даниила, – в бекеше брата. Не узнать бекешу не могла – ведь сама сшила её ему в подарок. Так Зина Ткачева поняла, что брата больше нет.

Дед Александр не шибко любил Советскую власть и часто повторял, что казачество обязательно возродится. Да и как иначе? Как может не возродиться сословие воинов-хлебопашцев? И ведь жили-то изобильно, вовсе не бедно: держали табун лошадей, собак и то мясом кормили…

В двадцатых годах прошлого столетия практически все казачьи семьи попали под репрессии. Остались нетронутыми только семьи вдов красноармейцев. Чтобы избежать ссылки, люди бежали, прятались на окраине станицы в заброшенных хатах, в глухих хуторах, где раньше жили батраки. Родственники прекращали общение между собой, делали вид, что не знают друг друга, чтобы если кого из них арестуют и сошлют, не забрали и остальных. Потом вместо высланных в станицу завезли много новых незнакомых людей – семьи демобилизованных красноармейцев, жителей северных и центральных областей страны, и можно было затеряться, выдать себя также за переселенцев.

Тех станичников, кого выслали, отправили либо в Казахстан, или в республику Коми, Архангельскую, Пермскую области. Так как в основном ссылку проводили зимой в лютые морозы, многие по пути умирали. По ходу движения поезда людей высаживали, давали лопаты. Они рыли землянки, в них и жили, потом строили бараки. Те поселения не имели названий, а были под номерами. Только в 70-е годы поселки стали называть. Людей туда высылали с Дона, Кубани. В некоторых поселениях вместе с казаками селились высланные чеченцы.

А вот о семьях, которые воевали на стороне белых, теперь вообще ничего не знают, забыты имена, лица и годы рождения. Был запрет на эту информацию. Об этом просто не говорили. Мало у кого сохранились старинные фотографии, потому что все связанное с казачеством уничтожалось. Даже станичники, которые в Великую Отечественную войну воевали в казачьих подразделениях, после годами боялись надевать казачью форму на День Победы. Старались не показывать ничего казачьего, потому что пережили ужас, голод и репрессии, боялись повторения. Даже в 40-е годы казаков запросто арестовывали и высылали из станицы. И сейчас люди порой не афишируют, что принадлежат к семьям сосланных.

Когда прошла реабилитация, остатки казачьих семей начали возвращаться домой, но в их домах уже жили другие. Кому повезло, те устраивались работать в колхоз, им давали какое-то жилье. Кому не доставалось места и работы, ездили на заработки. Не все вернувшиеся смогли прижиться…

Николай Рябых, повзрослев, пытался найти корни семьи, и только тогда понял, что самая страшная потеря – это потеря памяти, точнее, её носителей. В семье хранились альбомы с фотографиями, многие документы, но, увы, многое было попрятано так, что теперь не найдешь, иное – уничтожено из страха быть обвиненным и репрессированным.

Но казачий дух оставался. Татьяна Шептунова, мать жены Николая Рябых, во время войны, когда немцы хотели забрать у семьи корову, которая должна была вот-вот отелиться, выскочила на немцев с вилами, кричала, как сумасшедшая, до тех пор, пока немцы не ушли. Через два дня корова отелилась, появилось молоко, и семья с четырьмя детьми была спасена от голода.

Николай Рябых твердо уверен, что утраченную память нужно возрождать потомкам. Сын Николая учится на третьем курсе СКФУ, на историческом факультете, он – председатель совета казачьей молодежи Баталпашинского отдела ККВ. Недавно, например, в архивах он нашел документы 1913 года, из которых узнал, что его прадед «на коне по кличке Зефир пришел на конкуре первым, взяв 75 золотых…»

«Будущее за казачеством, казачество не сломить…», – уверен Николай Рябых.

Справка

Количество жертв расказачивания не имеет точной цифры, да и сами рамки «красного террора» не ограничивались лишь первым годом Советской власти. Современные авторы утверждают, что политика расказачивания унесла жизни более 2 миллионов казаков, полностью уничтожив многие станицы и хутора.