Старость приходит незаметно

Еду на днях из Теберды домой. На остановке «Микрорайон» в салон зашла бабушка и села рядом со мной, хотя автобус был практически пустой. На ней старенькое, потерявшее форму и цвет, пальто, платок сбился с головы, в руках – видавшая виды громадная тряпичная сумка.

Думала, сейчас, как все старые люди, заведет со мной разговор, но нет, она, как только села, закрыла глаза. В Верхней Теберде людей набралось столько, что многие стояли в проходе. Естественно, шум, гам, и вдруг я услышала стон, тихий сдавленный стон. Словно от нестерпимой боли. Повернулась и увидела, что старушка вся в слезах.

– Бабушка, что с вами? Вам плохо? Не плачьте, успокойтесь, сейчас остановлю автобус, – сказала, а в ответ услышала: «Горе у меня, детка. Сестренка умерла. Единственная. Больше у меня никого на этом свете не осталось».

Я растерялась на долю секунды, а потом затараторила, как сорока: не надо плакать, подумайте о себе, вдруг давление поднимется, сердце подведет. Словом, всякое утешительное. Но глянула в ее глаза – такая тоска и боль в них была – и запнулась…

– Сегодня утром соседям позвонили и сказали о смерти сестренки. Соседи у меня хорошие – Узденовы.

Старушка то тихонько плакала, то рассказывала о сестре. Когда начинала говорить, морщинистая шея вытягивалась, а когда замолкала, шея исчезала, пряталась в сухих старческих складках. Это невольно отвлекало, и тут она, перехватив мой взгляд, улыбнулась и сказала: «Что, на черепаху похожа?» Бабушка действительно напоминала старую, добрую черепаху и так попала в точку, что я тоже невольно улыбнулась.

Из рассказа Полины Егоровны я узнала, что сестра ее жила в станице Кардоникской.

– Мы все родом оттуда – и отец, и мать. Я вышла замуж и уехала в Теберду. Но не столько по любви, сколько по нужде, у меня обнаружили открытую форму туберкулеза и посоветовали не только пролечиться в тамошних санаториях, но и остаться при любой возможности там жить. Так и получилось. А Таня осталась жить в отцовской хате. Муж у нее давно умер. Детей у них двое было – тоже умерли. Много горя моя младшая сестренка в жизни видела… Она в молодости такая веселая, такая жизнерадостная, гостеприимная была, что не передать словами. На соседские праздники по пятьсот голубцов крутила. В колхозе всегда первая была… А потом заболела, когда всех потеряла, и никому не стало до нее дела. Перенесла тяжелую операцию. Швы то и дело гноились, расходились, наверно, потому, что жить не хотела. Дальше – больше. На ногах вздулись вены толщиной в палец, а от болезненной полноты появилась одышка. Тут еще одна осталась в мире в придачу ко всему. Сколько я ее уговаривала переехать ко мне, я ведь тоже одна как перст осталась. Муж умер, а детей у нас не было, но она ни в какую. И вот приеду к ней, открою калитку, зайду во двор и плачу – на снегу лишь одни ее следочки…

Сколько раз уж такое было, как-никак почти сорок лет в дороге в силу своей профессии – автовокзал, автобус, попутчик, случайное откровение, но на этот раз иное. Больно смотреть на попутчицу: на ее белые волосы, трясущиеся губы, узловатые пальцы…

– Как соберусь уезжать, Танечка в панику: когда теперь приедешь? Вот, еду… Господи, как же так получилось, что меня не было рядом с ней? Старое сердце редко обманывает – одна, небось, была, когда смертный час пришел. Соседи редко заглядывали, потому как молодые, да и не принято наведываться в последнее время друг к другу без дела.

И меня тоже невольно занимают эти мысли. Кто первый увидел, догадался, что не все ладно в соседней хате, если во дворе, на свежевыпавшем снегу, уже который день ни единого следа? Представляю, как потом собрались все соседи, и, наверное, каждый торопился вспомнить, что он сделал, чем помог старушке в свое время.

– Может, и нет с ней рядом сейчас никого, и лежит моя Танюша в хате одна, меня дожидается… Ведь как в жизни бывает: как умрет богатый, то по пять человек с хаты, а как беднячок – только поп и дьячок. В бедности жила моя сестра. Всю жизнь проработала в колхозе, а на похороны мало что отложила, зарплата была мизер, как и пенсия… А я все сделаю, чтобы по-людски свою сестру похоронить. Вот только ума не приложу, где машину попросить, где гроб заказать. В Теберде таких проблем нет. Умер старый одинокий человек, тут же гроб привезут, потому что, говорят, Тебердинский национальный парк эти проблемы, имею в виду погребальные доски, из которых гроб изготавливают, на себя берет… Да и где могилокопателей искать? Кто согласится промерзшую, точно камень, землю копать в такие дни? Да еще масло забыла, – мысли Полины Егоровны перескакивают с одного на другое.

– Какое масло?

– Подсолнечное. Обед поминальный сготовить. Масла сливочного, сметаны, творога – соседи Узденовы, Джуккаевы, Поливановы и другие балуют меня молочными продуктами постоянно – сколько было, с собой взяла, а вот растительного масла для поджарки забыла, – сокрушается бабуля.

Ни прямо, ни косвенно я не была повинна в несчастье этой милой старушки, но чувствовала себя виноватой перед ней. Вот оно, олицетворение равнодушного общества, дающего одним все, у других все отнимающее.

– Ты думаешь, и меня такое же ждет? По идее – да, как только муж умер, женихов было хоть отбавляй, но не смогла я больше, вернее, не схотела замуж идти, потому как муж, несмотря на то, что не смогла я родить ему детей, ни разу не попрекнул меня этим, холил и берег до конца своих дней. Тем не менее сейчас, по прошествии стольких лет, хочу сказать одно: одиночество противопоказано человеку, особенно женщине. Пришла пора – нужно замуж выходить, девушка ты или вдова, старая дева ты или «молодуха» за 45, чтобы не пропал твой род, чтобы было кому порыдать, когда тебя снарядят на тот свет и понесут со двора…

Мне нужно было сходить в Карачаевске, а бабушке – на Кумышской развилке, чтобы добраться до Кардоникской. Новые пассажиры шумно вторглись в автобус, рядом со старушкой плюхнулся парень в кожаной куртке и сразу же закрыл глаза. Я же ни о чем другом, кроме этой старушки, в этот день не могла думать. И целый день молила Всевышнего: пусть дом ее сестры будет полон участливых людей. И пусть они придадут сил, оградят мою попутчицу от всех тягот…