Писатель Ольга Михайлова пишет очень своеобразные стихи, неожиданные и несколько философичные.

Она активно прибегает к излюбленному приёму пародистов и скептиков – буквализации метафоры как механизма конструирования фантастических, исторических, религиозных сюжетов и образов. Она виртуозно владеет словом и знает, какой гранью повернуть его к читателю. Её хочется читать: строки волнуют, заставляют рефлексировать и одновременно вчитываться в себя. Однако если подходить к стихам Ольги как к поэзии, то, прямо скажем, надо будет наводить на резкость. На среднем плане стихи будут носить один смысл, а на крупном, вблизи, – другой. Это не поэзия, а очень неоднозначная философия, вызывающая то удивление, то узнавание, то протест. Но кто сказал, что литератор должен соответствовать чьим-то ожиданиям, тем более в творчестве?

_________________________________________________

Тайна поэзии

Все уже написано там, где Бог.
Ты – поэт, если порой угадал
и дрожащей рукой обвёл несколько тех строк.
Полая трубка с отверстиями,
заложник дыхания беспредельного,
поэт – брошенная богом свирель
в расселину, в травы осенние.
Пыль подошвенную оживотворит
ливень, и зазеленеет пажить,
возликует, взбудораженно зазвенит
весной возжажданной.
А мне только и надо – чтобы в травах
обрёл Ты меня и поднял,
и животворящим
Своим дыханием,
словно вены кровью, наполнил…

Шелуха

Падает луковая шелуха
золотистою скорлупой,
зашуршат шелухи вороха,
устилая дощатый пол.
Шелухою осенний лист
с дерева опадёт.
Мотыльком у могильных плит,
оттрепетав, замрёт.
Темнота не заметит слёз,
рассиявшись над головой
золотою россыпью звёзд –
мироздания шелухой.

Искусство поэзии

Пенье цикады
так сливается с тишиной,
что кажется частью ночи сонной.
Умолкни оно –
и станет полупустой
тишина, точнее – неполной.
Но не звуком единым жива тишина,
еще – запахом жасминным,
в котором – вдохни! –
слово «пастораль»,
пусть нелепое, но – милое.
Да, милое. И в нем –
отголосок чувства,
невыразимого знаком языка.
Такова и поэзия, которая суть
искусство словом передать запах.

Поэт

Кто смысл бытия постиг
и понял тайны галактик,
Тот может творить стих
при свете звезды во мраке.
Осиянный благодатью,
он будет душой возвышен,
И даже себя понять –
дано ему будет свыше.
И главное будет дано маленькому паяцу:
Без сна коротать ночь
и темноты бояться.

Песни лавровой рощи
Даже если ветер тихо тронет
этих листьев восковую гладь, –
раздадутся жалобные стоны
потревоженных дриад.
Но поэта и любимца Аполлона
милость ждёт лесных богинь по праву:
увенчает его голову
зелёный лист лавровый…
Но моей голове кудрявой
быть увенчанной ли светлым Фебом?
Бурым светом, тяжестью кровавой
набухает, звенит небо…

Бесстрастие

Затворили двери в молчании.
Ветви сетью поймали луну золотую.
Протянул, благословляя,
на прощание ледяную руку к поцелую.

Чёрный грач полуночным татем
в тень метнулся.
Луна шла на убыль.
К бесстрастию монашеской благодати
припав, онемели губы.

Помоги мне…

Медленно уходят из памяти –
запах цветущей яблони,
вкус родниковой воды,
такты той мелодии,
что помнил с детства.
Забываешь прикосновения
любимых рук
и утрачиваешь способность
любоваться полной луной
и звёздным небом.
И прижимаясь виском
к чёрному валуну,
молишь кого-то нездешнего:
«помоги мне…»

Запах ладана…

Запах ладана мне тяжёл.
Из окна в притворе церковном
искривлённый древесный ствол
кажется сломанным.

В свечном пламени золотясь,
сияют покровы и ризы.
Глаза ангела в душу глядят
с немой укоризной.

Я стоял у алтарных врат,
но сквозь решётки кружево
всё смотрел на церковный сад
и не запомнил службы.

Я не знал, где Его престол,
и прекрасней всего вышнего
мне казался кривой ствол
цветущей вишни…

Дневные мысли о Вечности
Насыщен и упоён воском пчелиных сот,
расплавленным янтарём
стечёт на ладони мёд.

Когда же липкой ладонью
зелёный росток сомнётся
и благоухание мёда
с запахом мяты сольётся, –

ты, улыбнувшись беспечно,
вдруг уверуешь свято,
что это – сама Вечность
пахнет мёдом и мятой.

Паутина

Некуда деться.
А в небе парит Зуриэль,
Ангел осени, и изначальной печалью
наполняется воздух, и чахнет хмель,
увивший ограду, и снова ночами –

бессонница. Начало нового бытия
ощущается явственно, почти как
ладонь ощущает укол острия
иглы или шероховатость ствола.

Но и в этом новом бытии – вновь, сиречь,
как всегда, – отсутствует музыка сфер.
Моя лишённая интонации речь
соответствует темноте, и свет

не нужен вовсе, ибо узор паутин
всегда один и тот же, один и тот же.
У просохших лиловых чернил
золотистый, парчовый отблеск.