Зураб Бемурзов относится к числу тех редчайших поэтов, чьё творчество являет собой особую вселенную, универсум со своими законами и философией.

С любого ракурса, с любой строчки потяни любое его стихотворение – и, как в калейдоскопе, вокруг продольной оси его поэтического замысла один сложный многогранный образ будет сменяться другим, и не будет конца и края этим изображениям, эмоциям, перспективам. Впрочем, поэзия Зураба Бемурзова не нуждается в пояснениях – лишь во внимательном чтении, и желательно несколько раз, чтобы уловить тонкий, невидимый, сложнейший полёт поэтической мысли.

Его метафорика гипертрофирована, но узнаваема: поэт позволяет проникнуть в сложнокодовую систему своих символов и образов, оживляя и одухотворяя их, как и свои стихи.

________________________________________________________

Падальщик-век

Я боюсь высоты и чего-то ещё,
Падать в пропасть во сне,
умерев, просыпаться;
И признаться однажды,
что все хорошо,
Богу или его папарацци;
Я боюсь что-то значимое забыть,
Для чего появился на этой планете;
Днём обычным и ветреным просто простыть;
Словно связки, порвать свои нервы. На свете
Миллиарды причин воспитать в себе страх,
Триллионы – загнить в наркоте и запое,
Слыть слезливым поэтом, соленый вкус драк
Променяв, словно бык, на печаль о забое.
Кружит падальщик-век.
Век людских катастроф.
Век, который мы в пропасть однажды столкнули.
Я боюсь умереть от кишечных расстройств,
Не ощерив ребро подлетающей пуле.

Безымянное

Земля запуталась в стропах
И падает сердцем вниз.
Не в брёвнах мой храм, а в рёбрах,
И в светочи близких лиц,
Господь надо мной бескровен,
В нём есть от меня лишь дрожь.
У рёбер моих, как у брёвен,
Просящих ты не найдешь.

Сеть

На выстрел далеко от солнца,
на шаг от сердца до серпа
твоя судьба заходит в гости,
не зная, кто я для тебя,
между распятием и Богом,
между азаном и молвой,
между живым и мертвым слогом,
молитвами за упокой,
между инфарктом и уколом
и тем, что, Господи, прости,
после нашествия монголов
осталось на земле спасти.

В моей войне клинок и слово
ржавеют, не успев остыть,
и небо с запахом плодовым
над нами очень хочет жить
в краю, где в газырях не порох –
зола лежит из очага,
где на прозрачных мониторах
мы строим замки из песка,
где между нервом и обрывом
никто не хочет умереть,
никто не хочет быть счастливым,
не написав об этом в Сеть.

Тексты

А мама плакала, читая мои тексты.
Теперь, накинув на себя тряпьё,
Цыганит мое слово по планете
И собирает чувства для неё.
Со смерти матери я не держу их как-то
И не храню для книги взаперти.
Ведь знаю: у кладбищенской ограды
Сидят они, чтобы со мной зайти.
Когда-нибудь, погибнув или выжив,
Упав с коня или садясь в седло,
Не буду к своей смерти так придирчив,
Как к текстам, что писал себе назло.
Как к пуле, что врага не убивала,
Как к сердцу, что не забывает мать.
Как к маме, что при жизни не сказала,
Зачем мне тексты без неё писать,
И кто заплачет без неё над словом,
Которое прожгло меня насквозь,
И кто со мною встанет в день суровый,
Когда и сердце матери сдалось.
За всеми неудачами и бедами
Я в час тяжёлый помню лишь одно –
Как мама моя плакала над текстами,
Которые я прятал от неё.

Признание

Я не поэт весенних дней,
Мне радужней уже не быть,
Со смерти матери моей
Учусь я заново ходить;
Учусь держать в руках кинжал
Для тех, кто верит в слабость слов,
Хотя отец мне завещал
Прощать тщедушных дураков.
Но я другой, гораздо злей,
Врагам не подающий рук,
Мой мир не грустный, а мрачней
С тяжелым лязганьем кольчуг,
Где вместо жёваных соплей
Могу лишь по-мужски сказать:
Ты знаешь, ближе, чем к земле,
Я лишь к тебе способен стать…

Шрамы

На звёздах далеких и звёздах уставших
Рисую я кратеры, горы слюды.
На звёздах, что цвета планетного старше,
Рукой вывожу человечьи следы.

Как молоды мы и слова, что мы пишем,
Язык человеческий, эта Земля…
На звёздах, которые нас не услышат,
Засею твоими словами поля.

И может, взойдут, а быть может, засохнут,
Ты знаешь, об этом узнаем потом.
Наверное, люди сначала оглохнут,
И я прочитаю в эфире пустом

Про то, что веками крошило зубами
Мол человечество. Но и тогда
Не знаю, смогу ли сказать я словами
О шрамах, что носит на теле звезда.

Заря

Странен день, который смотрит
На тебя из-за горы
Полуглазом дня, что продран
Из-под желтой кожуры
Взглядом сна осоловелым,
Как разбуженный тритон,
Словно утро твое съело
Кислым завтраком лимон.

Странно то, что это снится,
А в разбуженных горах
Ходит рыжая лисица
С полумесяцем в зубах.
И кромешно, и несвязно
Шлет обрывками азан
Весть, что к нам с тобой причастен
Алый солнечный тюрбан.

Просто так

То вспомнится, что было просто так,
Случайное, не легшее под сердце.
Один из миллиардов – будний шаг
И кот, пришедший просто потереться.
То вспомнится, что было просто, раз,
Не вопреки и не назло кому-то,
Что промелькнуло мимо наших глаз,
Но без чего в нас почему-то пусто:
Один лишь день, такой же, как и те,
Как лисий хвост – бесхитростный и рыжий;
Как всё, что поклонялось суете
И к вечеру сползало с вечной крыши.
Но лишь его я вспомню натощак,
Сны о тебе вспугнув веселой стаей…
То вспомнится, что было просто так,
Но без чего тебя мне не хватает.