От общепонятного миропорядка обычной женщины поэтический мир Александры Бурлаковой (поэтический псевдоним Саша Бур) отличается довольно существенно. Ведь она посвятила свою жизнь военной профессии.

В этом мире много непривычных для повседневности слов и терминов, там другие ритм и установка… Там – долг и устав. Но всё равно, как бы ни чеканила автор шаг на жизненном своём плацу, нежным колокольным звоном звучит умиротворяющий голос женщины – мягкой, мудрой, не растерявшей своего главного назначения: любить, рожать, кормить, оберегать. Иногда, кажется, если бы матушка-Земля заговорила, она говорила бы словами поэтессы Саши Бур.

________________________________________________________________

Разные

Нескончаемых крыш
Люминесценций каскады.
Рифы тысяч домов
Небесного дна.
Я пытаюсь вместиться
В матрицу «надо»,
Немой рыбой застыв
В голограмме окна.
Всё нутро мне перечит,
Но я соглашаюсь,
Как безумец, не знающий
Русла реки,
Я, отдавшись течению,
Мысленно каюсь,
Что без вёсел несусь
По порогам судьбы.

* * *

Рассвет на взлётной полосе
Вспорол седеющие дали,
Две раны алые оставив,
На сонной бездыханной мгле.
Кровоточит прошедший день,
В смертельной судороге
Тоньше и бледнее,
Его исчерпанное время
Теперь воспоминаний тень.
Дня нового объявлен взлёт,
Он может дорог быть и важен,
Или невежественно смазан
С надеждой в завтрашний полёт.

Кофе у моря

В стакане кофе, в глазах море,
Волна всплывает над волной,
Несётся к берегу и вскоре,
Разбившись пеной кружевной,
Она бесследно исчезает,
Другая вторит вслед за ней.
Чем чаще умирают волны,
Тем море кажется живей.
Движение это бесконечно,
Его нельзя понять сполна.
Так я, порассуждав о вечном,
Стаканчик кофе допила.

Пашка с недостающей строкой

Тот же дом белый, зелёный забор.
Но ни меня семилетней, ни Пашки,
Ни тополей. Напротив наш дом
Вырос в чужой, двухэтажный.

Улица та же. Обрывки. Клочки.
Пашка на «аисте» радостно мчится.
Жму на педали. Кричит: Догони!
Я догоняю – он злится.

Возле калитки. За руки взял.
Смотрит. Взгляд прячу за чёлку.
– Мы, как поженимся, – папа сказал, –
Он нам подарит «шестёрку».

Ранец его на спине, мой – в руке.
Сорванные два тюльпана.
Я оглянулась вокруг, но нигде
Нет палисадников. Странно.

Люди чужие. Соседи. Свои.
Настежь ворота открыты.
– Вадик, ты видишь его?
Видел ты?
Тело тюлем покрыто.

Пашка разбился. С ним Вовка… Гробы.
Кладбище. Тихое место.
Памятник, где не хватает строки:
Здесь похоронено детство.

* * *

Давай встретимся утром,
Осенью, в пятницу.
Я надену платье
Цвета антоциановых листьев,
Я буду угадывать,
Что тебе нравится,
И мы будем похожи
На влюблённых счастливцев.
Взявшись за руки, мы
Пробежимся по лужам.
Звонко смеясь,
Выпьем кофе с мороженым.
Но пока я теряюсь
В осенних буднях
И никак не найду тебя
Среди прохожих.

Состаренная девочка

Стоит состаренная девочка в вагоне
Напротив, в очереди по нужде,
И улыбается, потупив взгляд смущённо,
Каким-то мыслям в поседевшей голове.

Топорщится смешно по-детски чёлка,
Похоже, наспех причесать пришлось,
Юбчонка с пуговицами до колен, толстовка
И стойка: пятки вместе, носки врозь.

Белеют над кроссовками носочки,
Подвёрнутые, как и много лет назад,
Когда перед работой мама дочку
Чуть торопливо собирала в детский сад.

Состаренная девочка напротив,
Морщинками покрытое лицо,
Видно, немало требует заботы
На пальце обручальное кольцо.

Наверно, дети есть и даже внуки,
Которых утром провожает в путь
Расчёсывая наспех, приголубит,
Не забывая им носочки подвернуть.