Вчера весь православный мир отметил День памяти Николая Чудотворца. В храмах Карачаево-Черкесии состоялись божественные литургии. Я по традиции последних лет пришла в собор Святителя Николая.
Храм, прекрасный сам по себе, во время праздничной службы похорошел ещё больше – множество горящих свечей, лики образов, неустанная молитва собравшихся. В проповеди Николай, архиепископ Мирликийский, чествовался как особый, несравнимый ни с кем святой. Вымоленный у Бога благочестивыми бездетными супругами Феофаном и Нонной и названный Николаем – победителем народов, он действительно завоевал наши сердца, но не оружием, а неизмеримым благодеянием – добротой, милосердием, неприятием зла и умением прощать. Недаром, наверное, бытует пословица: «В Никольщину приглашай и друга, и врага». Благодаря его примеру случилось чудо – люди молились не только о себе и своих близких, но и о всех нуждающихся сегодня в сочувствии и помощи.
Милосерднейший из милосердных, добрейший из добрых, он очень нужен нам в нашей жизни – нелёгкой, проблемной. С дефицитом счастья, подчас иллюзорного или недосягаемого. Об этом говорили священники. Об этом думала и я.

Вчера весь православный мир отметил День памяти Николая Чудотворца. В храмах Карачаево-Черкесии состоялись божественные литургии. Я по традиции последних лет пришла в собор Святителя Николая.
Храм, прекрасный сам по себе, во время праздничной службы похорошел ещё больше – множество горящих свечей, лики образов, неустанная молитва собравшихся. В проповеди Николай, архиепископ Мирликийский, чествовался как особый, несравнимый ни с кем святой. Вымоленный у Бога благочестивыми бездетными супругами Феофаном и Нонной и названный Николаем – победителем народов, он действительно завоевал наши сердца, но не оружием, а неизмеримым благодеянием – добротой, милосердием, неприятием зла и умением прощать. Недаром, наверное, бытует пословица: «В Никольщину приглашай и друга, и врага». Благодаря его примеру случилось чудо – люди молились не только о себе и своих близких, но и о всех нуждающихся сегодня в сочувствии и помощи.
Милосерднейший из милосердных, добрейший из добрых, он очень нужен нам в нашей жизни – нелёгкой, проблемной. С дефицитом счастья, подчас иллюзорного или недосягаемого. Об этом говорили священники. Об этом думала и я.
Одиночество, нелюбовь или потеря близкого человека, предательство друзей или безденежье, болезни или дурные привычки – всех бед не перечислить. Но когда кажется, что всё, ты уже на краю и от тебя отвернулся даже Бог, на помощь неожиданно приходит он, Николай, архиепископ Мирликийский. Он не говорит: «Не бойся, я с тобой». Ты просто молишься ему или держишь в руках икону с его изображением и чувствуешь, как разливается в душе тепло, как уходит страх, успокаивается сердце, находится верное решение… Ты становишься мужественнее, терпеливее, появляется желание жить и бороться – за себя, за своих детей, за своих любимых.

Примеров тому – бесчисленное множество, зафиксированных на бумаге и передаваемых из уст в уста. Четверть века назад мне тоже казалось, что мир померк – из-за ошибки врача уходила из жизни моя дочь. Шансов на выздоровление не было. Я в панике молилась, теряя контроль над собой. Кто-то (не помню уж кто) дал мне икону Николая Угодника, и я поняла, что уже не сойду с ума. Вокруг меня сплотились друзья и родственники. Все казавшиеся неразрешимыми проблемы стали исчезать сами собой. Но главное – не пойму, как я решилась отказаться от предлагаемой дочери операции. «Нет, – сказала я несвоим голосом, – не мучайте ребёнка. Пусть уходит без мучений». Это, казалось, произнесла не я. И мужество было не от меня. И прощение виновников болезни дочки – тоже. Профессор, удивившись, согласился: «Хорошо, попробуем сделать, что можем, но гарантий не даю». Но вдруг девочка, моя любимая единственная девочка, подала первые признаки жизни! С тех пор икона Николая, Великого Чудотворца, всегда со мной. Я могла бы привести ещё примеры помощи Николая Угодника. Он спас жительницу города Черкесска Софию Абрамову. Смирил с судьбой мою двоюродную сестру Ляну, инвалида детства: она прожила свои сорок лет ярко и деятельно, утешая и ободряя всех, кто нуждался в её добром слове. Так и иду по жизни с Николаем Чудотворцем, преисполнена безмерной благодарности и преданности.
Мне посчастливилось самолично общаться со служителями того собора, который был взорван в 1934 году.
Вот уже лет тридцать, как нет на свете протодиакона отца Василия. Светлая ему память. Прямо накануне его кончины Василий Максимович Гамиев,прикованный к постели, превозмогая нестерпимую боль, из всей вереницы событий, свидетелем которых ему довелось стать, выбрал одно, самое, на его взгляд, трагичное – убийство Никольского собора (подчеркнул – не разрушение, а именно убийство).
– Какой красоты творение рук человеческих сгубили! Ужас, ужас… – сокрушался он. – А ведь строили его всем миром, всей станицей, по-старинному. Первый камень заложили в 1891 году. Освятили храм через пять лет, в декабрьское бесснежие, 19 числа, в день Николы зимнего, Николая Чудотворца. В честь него и нарекли собор Никольским.
Несмотря на преклонный возраст, отец Василий описывал собор с удивительными подробностями. Два его высоких этажа выложили тёсаным камнем, верхнюю часть – кирпичом, один в один, не в пример современному, да и кладка была особая – на яичном белке замешенная (народ яйца бричками подвозил).
Купола собора, достигая 62-х или 72-х метров, казалось, плыли в небе, а белая колокольня, стоявшая к западу от него, была и того выше. К колоколам (их насчитывалось не меньше двадцати) вели 222 каменные ступени. Не раз пересчитывал их, ведь сам звонил, когда служил в храме псаломщиком и одновременно сторожем. Каждый колокол имел своё имя и назначение. Самый почитаемый – Большой. Весил он 850 пудов. На 40 вёрст звучал. Звонил по престольным праздникам, а в метельные лютые ночи спасал заплутавших в степях людей. По нему только и ориентировались.
Второй по величине колокол тоже могучим был – весил 500 пудов и назывался Вечевым. Очень боялся его народ: недобрые вести он нёс, оповещая о пожарах, несчастных случаях и бедствиях. Величаво было и внутри храма. Белоснежный кафельный пол напоминал огромный цветок с алым пестиком. Инкрустированный престол украшал золотой пятикилограммовый подсвечник. Застеклённый восьмиярусный иконостас с большими иконами в серебряной ризе, с филигранными царскими вратами причудливо отсвечивал пластическим золотом, наложенным на дерево вроде фольги. Говорили, эта роскошь обошлась в 40 тысяч золотых.
– Ужас, ужас, – вновь шептал отец Василий, не в силах смахнуть скатившуюся слезу. – Храм убивали жестоко. Представители власти сначала отобрали ключи, опечатали двери и сообщили – служб не будет. Батюшек и протодиакона в одну ночь посадили в тюрьму, остальных – кого сослали, кого (и меня также) причислили к лишенцам. И превратили храм в амбар, засыпанный зерном. Занехаяли всё. По городу разное тогда шептали: будто дежурный милиционер Юшкевич (погибший потом на фронте) слышал по ночам под сводами собора плач женский, горестный такой плач, от которого кровь стыла в жилах.
Прошло немного времени. Зерно вывезли. И летом 1934-го года храм взорвали.
В глазах отца Василия стояли слёзы. Каюсь, я не могла найти слова утешения… да и есть ли они, когда скорбят о невозвратном?
Не зазвонил о своей беде Вечевой колокол, не созвал людей в свой последний час. Они сами пришли, хотя близко к собору никого не подпускали. Заработали лебёдки. Начали с колокольни, но она не поддавалась. Её мучили долго: корежили, били молотом, наконец, с помощью лебёдок зацепили толстыми канатами к огромным акациям, росшим возле магазина, который примостился между клубом и совпартшколой (сейчас на том месте стоит Дом Правительства). Поднатужились. Акации вырвались с корнями, но колокольня устояла. Тогда сорвали её верх динамитом, а большой колокол, укреплённый на колёсиках, пустили по широким балкам вниз. Упав на паперть, он раскололся надвое. Разборка кирпича тоже не удавалась – не разъединялись швы. Пришлось крошить отсечённые блоки кусками, спуская по желобам и раскатывая по земле.
Варварски обошлись и с храмовым добром. Иконостас, висевший на стене, отбили с крюков и тут же сожгли. Люди, некоторые на коленях, умоляли не трогать его, но кто их слушал?! Правда, четыре иконы – Спасителя, Божьей матери, князя Владимира и Николая Угодника – удалось сохранить. Их перенесли в Покровскую церковь. Судьба золотого подсвечника и другой утвари неизвестна. Растащили по частям даже ограду – ажурную железную корону.
Три года напоминали о трагедии руины, пока следы преступления не закатали асфальтом и не засадили деревьями. Теперь лишь небольшая, еле заметная впадина напоминает, что слева от неё, всего в нескольких метрах, находилась некогда соборная паперть.
Прозрение однако, хотя и позднее, наступило. Сегодня мы пытаемся нащупать в духовных исканиях путеводную нить. Светские власти уже не препятствуют, а помогают духовным наставникам. Храм восстановили. Людская память, не притупленная временем, материализовалась вложениями в храм. О нём так и говорят – не построен, а восстановлен, возродился, то есть. Вот и радуется душа…