14 октября – День работников заповедного дела
В октябре 1999 года в России появился новый профессиональный праздник – День работников заповедного дела. В этом же году начальником опергруппы, старшим госинспектором Тебердинского биосферного заповедника был назначен Заур Тахтиев… Нет – нет, совпадение чисто случайное, и к заповедному делу Тахтиев никакого отношения не имел, хотя всегда чувствовал склонность, желание бережно относиться к животному и растительному миру, помогать ему по мере возможности.
Это у Заура с детства, хотя, как такового, по большому счету, детства у него и не было. Заур родился в 1952 году в Средней Азии. Его мама вышла замуж за уйгура, но не по большой любви, а скорее, из-за большой нужды. Семья матери Заура во время депортации карачаевского народа попала в Азии в такое гиблое место, что единственной возможностью спасти семью от лишений, я бы даже сказала, от неминуемой смерти, было выгодное замужество дочери, которая была так хороша собой, скромна и чиста, что от сватов отбою не было, и все больше из числа местных зажиточных семей. Так и попала она в уйгурскую семью.

14 октября – День работников заповедного дела
В октябре 1999 года в России появился новый профессиональный праздник – День работников заповедного дела. В этом же году начальником опергруппы, старшим госинспектором Тебердинского биосферного заповедника был назначен Заур Тахтиев… Нет – нет, совпадение чисто случайное, и к заповедному делу Тахтиев никакого отношения не имел, хотя всегда чувствовал склонность, желание бережно относиться к животному и растительному миру, помогать ему по мере возможности.
Это у Заура с детства, хотя, как такового, по большому счету, детства у него и не было. Заур родился в 1952 году в Средней Азии. Его мама вышла замуж за уйгура, но не по большой любви, а скорее, из-за большой нужды. Семья матери Заура во время депортации карачаевского народа попала в Азии в такое гиблое место, что единственной возможностью спасти семью от лишений, я бы даже сказала, от неминуемой смерти, было выгодное замужество дочери, которая была так хороша собой, скромна и чиста, что от сватов отбою не было, и все больше из числа местных зажиточных семей. Так и попала она в уйгурскую семью. Женщина, болезненность которой   осеняла ее облик во время беременности и которой мало кто придавал значения в семье мужа, умерла сразу после родов, даже не успев подержать долгожданного сына на руках, даже не успев покормить свою кровиночку… Малыш остался с отцом. Разумеется, о том, чтобы малыша оставить с отцом, не могло быть и речи, тем более что забрезжила надежда вскорости вернуться на родину, но вести переговоры с заносчивыми уйгурами уже было некому. В Средней Азии умерла и родная бабушка Заура. И тогда «на дело» пошла двоюродная бабушка мальчишки Кызбала. Она просто выкрала Заура и была такова, благо особого переполоха пропажа мальчика не вызвала. Уйгуры знали о намерениях карачаевских бабушек…
– Бабушка Кызбала стала для меня всем, – вспоминает Заур, – и отцом, и матерью, и другом…От отца в наследство досталась лишь фамилия…
– И ты его больше никогда не видел?
– Видел. Он приезжал в Теберду в 1967 году, разыскал меня, пожил немного и уехал. На этом все.
Окончив восемь классов, Заур перешел в вечернюю школу и устроился работать, дабы не обременять никого, грузчиком в магазин. Получив аттестат, поехал в Москву и поступил в институт физкультуры и спорта. Окончив его с отличием, вернулся в родную Теберду и стал работать старшим инструктором на турбазе Министерства обороны России.
– Конечно, я мог остаться в Москве, работать на турбазах Подмосковья, горнолыжник-то я был неплохой с детства, и многому мог бы научить горожан, не ведающих, что такое настоящие горы, но потом понял, что никогда не променяю Теберду и Домбай на суету мегаполисов. Чего стоили одни экскурсии с туристами на пик Ине, Суфруджу, Белала-Каю или переходы через перевал в Сухуми.
– Однажды в Малокарачаевском районе меня поразила история о том, как чабан (запамятовала, к сожалению, имя) Алиев пас отары овец в горах и читал Гете и Гейне в подлиннике, то есть на немецком языке, чем прямо шокировал проходившую мимо на Бермамыте группу немецких туристов. Но говорят, и ты не лыком шит, знающие тебя люди утверждают, что когда ты водил туристов в горы,то цитировал им по пути Паустовского…
– А что? Чтобы не заблудиться в лесу или в горах, надо знать приметы, уметь находить их или даже самим создавать их. Как писал Паустовский: «Это очень увлекательное занятие. Бывает очень радостно, когда одна и та же примета сохраняется на природе год за годом – каждую осень встречаешь все тот же огненный куст рябины или все ту же зарубку, сделанную тобой на сосне». Я очень люблю Паустовского. Почитай его книги, и ты поневоле станешь или натуралистом, или метеорологом…
При слове «метеоролог» на лицо моего собеседника набежала тень грусти.
– Когда я вернулся в Теберду, жизнь порадовала меня очень редкой и верной дружбой с двумя ребятами – с Лешей Болатовым и Тауланом Канаматовым. Леша работал метеорологом на метеостанции на Северном приюте, а Таулан – спасателем на турбазе «Азгек». Это были люди тонкой душевной организации. Прелесть бесед с ними, переливающаяся острой мыслью, шуткой, задушевной песней, мне не забыть никогда.
И вот в один из дней звонит Таулан: «Ты знаешь, Лешка уже месяц как не дает о себе знать. Тут что-то не так. Давай на приют, я захвачу с собой еще пару ребят-спасателей». Мы долго искали друга и нашли его в каньоне, куда он упал и разбился насмерть. Долго поднимали… А потом все долго курили, но когда я потянулся к пачке сигарет, Таулан просто ударил меня по руке: «Всем тяжело, но это не значит, что ты, ни разу в жизни не державший в руках сигарет, должен закурить». А вскоре ушел из жизни и Таулан…
В мае 1999-го турбазу закрыли, дескать, убыточно ее содержание. Понятное дело, ее тут же, надо полагать, за бесценок, выкупил весьма влиятельный на то время в республике человек, а коллектив – 160 человек – остался без работы. В мае того же года мне предложили эту работу. Директором заповедника на тот момент был Джапар Сеитович Салпагаров.
Я прекрасно знал, что моя прежняя и нынешняя работа – разные вещи и что у Салпагарова не забалуешь, как на своем маршруте в горах: хочу влево, хочу вправо, хочу напрямки, но согласился охотно. И ни разу об этом не пожалел, хотя работа и не из легких. Опергруппе, начальником которой я являюсь, – а всего в заповеднике две опергруппы – приходится контролировать пять лесничеств – это Тебердинское, Джамагатское, Гоначхирское, Домбайское и Кизгичское лесничества. Четыре первых находятся на территории Теберды, Кизгичское – в Архызе. В опергруппе, помимо меня, еще три человека – это ветеран заповедного дела Тохтар Абазалиев, Кара Каракетов и Артур Исаков. И личный пример этих троих, в особенности Тохтара Абазалиева, несет в себе большой заряд организованной, воспитательной и мобилизующей силы. Впрочем, высокий профессиональный уровень в заповеднике почти у всех – у научных работников, экологов, лесничих… И у всех одна задача – всеми силами, всеми способами сохранить в первозданном виде уникальные ландшафты и многообразие животного и растительного мира. Ведь не секрет, что в заповеднике каждая гора, каждый ледник, каждое озеро – чудо природы.
– Но не секрет и то, что именно ценные и в большинстве своем невосстановимые объекты природы наиболее привлекательны для туристов. Как с этим быть?
– Вот мы и делаем все для того, чтобы любопытство посетителей заповедника удовлетворялось самым безопасным для природы образом. От туристов требуется только одно – предельно бережное и внимательное отношение к животному и растительному миру. Я лично усвоил давно для себя и внушил всем своим троим детям: раз заповедано – значит, завещано, раз завещано – охраняй природу, как можешь.
– Заур, но как можно проследить, как выполняются законы об охране природы, как соблюдаются правила природопользования при таком разбросе лесничеств? Ведь где Архыз, где Гоначхир?
– Во-первых, мы постоянно на связи с центральным информационным пунктом, куда поступают все сигналы о том или ином происшествии, и выезжаем незамедлительно, будь то раннее утро или глубокая ночь. Во-вторых, в каждом лесничестве свой госинспектор, он же главный лесничий, транспортом коллеги, как и мы, обеспечены. Более того, благодаря директору заповедника Таулану Джуккаеву нас не только обеспечили машинами, но и отремонтировали служебные гаражи, в которые уже сколько лет через щели, многочисленные дыры в кровле вода во время непогоды лилась как из ведра. Теперь хоть сам в них на постой останавливайся…
– А как боретесь с потребительским отношением людей? Я имею в виду браконьеров, которые наверняка и экипированы отлично, и рассекают по горам на внедорожниках?
– Жаль, что не прихватил так называемую книгу нарушений. Дело в том, что я только что спустился из Муруджинского ущелья, а то бы вы убедились, что в заповеднике браконьерство сведено, можно сказать, к нулю.
– А еще в народе говорят, что с каждым годом в нашей горной Теберде становится все меньше и меньше форели.
– «Как из доверия в измену, как из бессмысленности в цель, форель летит из пены в пену, играет горная форель». Хотите увидеть эту чудную картину, описанную поэтом Михаилом Дудиным, приезжайте в заповедник. Чуть повыше центральной усадьбы с горы бежит безымянная речка, и в ней время от времени на каменных перекатах так и летит из пены в пену эта царская рыба. Что я могу сказать о браконьерстве на воде? Разумеется, о промысловых масштабах и речи быть не может, мы не Астрахань, не Каспий, не Камчатка, но бытовой промысел, то есть когда человек ловит рыбу себе, своей семье на стол, имеет место. Но, к счастью, это явление редкое.
И потом, в таких горных реках, как наша Теберда, форель клюет неохотно, а главное, водится в крайне неудобных местах. И по большому счету, случайно забрести на территорию заповедника не получится – на всех въездных дорогах стоят предупреждающие знаки и аншлаги. А в ноябре, когда действует нерестовый запрет, активизируются не только госинспектора, но и егеря, лесники, охотоведы. И контроль ведется нами не только в заповеднике, а по всей реке с ее притоками Хаджибей, Муруджу, Гоначхир, Джамагат и так далее.
– Инспекторы, насколько мне известно, рискуют не только своим здоровьем, но иногда и жизнью.
– Как правило, самая непредсказуемая, самая опасная ситуация – это лесные пожары, в самую гущу которых первый бросок делают опергруппы, а уж потом подъезжают пожарные, поспешают лесники, егеря, волонтеры и так далее. К счастью, и тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, в последние годы Всевышний хранил: не то что пожаров, пожароопасных ситуаций не было!
– Мне остается лишь пожелать вам и всем работникам заповедного дела еще долго работать без всякого рода ЧП с радостью и удовольствием, с крепким здоровьем и высокой зарплатой! Зарплату упомянула не ради красного словца, достоверно известно, что работа в заповедниках – одна из самых низкооплачиваемых в стране…

НА СНИМКЕ: Заур ТАХТИЕВ.